Дети Дюны - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 42

— Но мы препоручили эти вопросы ментатам, — возразила глава делегации.

Джессика изумленно на нее уставилась.

— Просто восхитительно, как это вы достигли своего нынешнего положения, так и не уяснив ограниченность ментатов, — вот что ответила Джессика.

И тут делегация расслабилась. Все это явно было лишь проверкой, и Джессика ее выдержала. Они боялись, конечно, что Джессика полностью утратила контакт с теми сбалансированными способностями, которые составляли суть выучки Бене Джессерит.

И тут Джессика слегка насторожилась, поскольку Джавид покинул свой пост у двери и направился к ней.

Он поклонился:

— Миледи. Мне пришло в голову, что вы, может быть, не слышали о последнем подвиге Проповедника.

— Я получаю ежедневные отчеты обо всем, что здесь происходит, ответила Джессика. «Вот тебе, передай это Алии!?

Джавид улыбнулся.

— Тогда вы знаете, что он поносит вашу семью. Не далее как вчера вечером он проповедовал в южном пригороде, и никто не осмелился его пальцем тронуть. Вы, конечно, знаете, почему.

— Потому что они считают, что это мой вернувшийся сын, — с оскоминой в голосе ответила Джессика.

— Этот вопрос еще не ставился перед ментатом Айдахо, — сказал Джавид. — Может быть, он сумеет с ним справиться и утрясти все сомнения.

Вот еще один, воистину не знающий ограниченности ментатов, подумала Джессика, хотя и отваживается наставлять рога одному из них — в мечтах, если не наяву.

— Ментаты разделяют приверженность своих использователей к ошибкам, сказала она. — Человеческий мозг, как и мозг любого животного, это резонатор. Он резонирует на окружающую среду. Ментат выучен распространять свое сознание сразу на многие петляющие параллели казуальности и проходить по этим петлям, выявляя длинные цепочки последствий. «Пусть попробует это переварить!?

— Значит, этот Проповедник не вызывает ваших опасений? — голос Джавида внезапно стал казенным и напыщенным.

— Я считаю его здоровым симптомом, — ответила Джессика, — и не хочу, чтоб ему докучали.

Давид явно не ожидал столь резкого ответа. Он попробовал улыбнуться не получилось. Затем:

— Правящий Церковный Совет, боготворящий волю вашего сына, преклонится, конечно, перед вашими желаниями, если вы будете настаивать. Но, разумеется, какое-то объяснение…

— Может, это вам лучше объяснить, как Я вписываюсь в ваши планы, сказала Джессика.

Джавид с прищуром на нее поглядел.

— Мадам, я не вижу логических причин вашему отказу осудить этого Проповедника. Он не может быть вашим сыном. Я обращаюсь к вам с разумной просьбой: осудите его.

«Все это подстроено, — подумала Джессика. — Он действует по поручению Алии».

— Нет, — ответила она.

— Но он оскверняет имя вашего сына! Он проповедует отвратительные вещи, во весь голос выступает против вашей божественной дочери. Он подстрекает против нас население. Когда его спросили, он ответил, что даже вы по природе порочны, и вот почему…

— Хватит этой чепухи! — сказала Джессика. — Сообщи Алии, что я отказываюсь. Со времени прибытия я не слышу ничего, кроме разговоров о Проповеднике. Мне это наскучило.

— Скучно ли вам будет узнать, мадам, что в своем последнем злословии он заявил, что вы не выступите против него? И вот теперь вы здесь, ясно… — Как я ни порочна, а все равно его не осужу, — прервала она.

— Это непрочное дело, мадам!

Джессика сердито и отстраняюще взмахнула рукой.

— Убирайся! — это было сказано с такой повелительной властностью, что услышали остальные, и он вынужден был подчиниться.

Глаза его полыхнули яростью, но он заставил себя сухо поклониться — и вернулся к своему посту у двери.

Этот спор аккуратненько лег на уже сделанные Джессикой наблюдения. В голосе Джавида, когда он говорил об Алии, звучали сиплые интонации любовника — не ошибешься. Слухи, несомненно, были правдивы. Алия позволила своей жизни покатиться по унизительной и жуткой дорожке. Наблюдая это, Джессика начала питать подозрения, что Алия по собственной охоте впала в Богомерзость. Не было ли это извращенной волей к самоуничтожению? Потому что деятельность Алии была безусловно направлена на то, чтобы уничтожить и ее, и основу власти, питавшейся от учения ее брата.

Слабая беспокойная суета в приемной усилилась, сделавшись вполне явной. Афисионадос этого места не могли не видеть, что Алия чересчур задерживается, и все они уже слышали, как Джессика властно отогнала фаворита Алии.

Джессика вздохнула. У нее было ощущение, что душа ее вся сжалась и отстала от тела, когда она вступала в это место. Передвижения среди челяди и челобитчиков были так прозрачны! Заискивание перед важными персонами как танец ветра по полю зерновых всходов. Искушенные обитатели замка хмурили лбы, и с каждым из своих сослуживцев вели себя соответственно их шкале оценок придворного веса. Джавиду явно повредила полученная от нее выволочка — немногие с ним теперь заговаривали. Но другие! Ее наметанный глаз живо определял, какую оценку значимости имеет каждый из сателлитов власти.

«Они не обращаются ко мне, потому что я опасна, — подумала Джессика. — Они чуют, что я вызываю страх Алии».

Джессика оглядела помещение — и увидела, как отведены от нее взгляды. До чего же всерьез принимают они собственную суету! Ее вдруг охватило желание во всеуслышание провозгласить, до чего беспочвенны все избитые оправдания бесцельности их жизней.

Слух ее привлек отрывок ведущегося рядом разговора. Высокий и стройный жрец обращался к своей котерии, явно к покровительствуемым им просителям:

— Я часто должен говорить иначе, чем думаю. Это называется дипломатией.

Напряженный смех прозвучал слишком громко — и затих слишком быстро. Группка заметила, что Джессика их слушает.

«Мой Герцог услал бы такого в самую отдаленную адскую дыру!» подумала Джессика. «Нет, я не слишком скоро вернулась!» Она поняла теперь, что жила на Келадане как в изолированной капсуле, куда способны были просачиваться только вести о самых вопиющих крайностях Алии. «Я поддалась собственному дремотному существованию», — подумала она. Келадан был не меньше изолирован, чем первоклассный фрегат, благополучно ведомый надежным рулевым Космического Союза. Только самые резкие маневры ощутимы — да и те до нельзя смягчены.

«До чего же соблазнительно жить в мире!» — подумала она.

Чем дальше наблюдала Джессика двор Алии, тем больше испытывала симпатий к тому, что, по донесениям, говорил слепой Проповедник. Да, Пол мог бы произнести такое, видя, что творится в его царстве. Интересно, подумала Джессика, что выяснил Гурни среди контрабандистов. Да, поняла Джессика, ее первое чувство по отношению к Арракину было верным. Когда она впервые ехала в город в сопровождении Джавида, ее внимание было привлечено бронированными экранами перед домами, тщательно охраняемыми дорожками и аллеями, терпеливыми наблюдателями на каждом углу, высокими стенами и толстыми фундаментами, говорившими о глубоких подземных помещениях Арракин стал невеликодушным местом, ограниченным местом с безрассудно, самодовольно жесткими очертаниями.

Вдруг открылась маленькая боковая дверца приемной, изрыгнув в помещение авангард из жриц-амазонок, под заслоном которых вышла Алия, высокомерно двигаясь со сдержанным осознанием подлинной и ужасной силы. Лицо Алии было спокойно — ни одна эмоция не проступила на нем, когда ее взгляд встретился со взглядом матери и выдержал его. Но обе знали, что битва началась.

По приказу Джавида распахнулись гигантские двери Большой Залы, подчиняясь бесшумной неизбежности скрытой энергии.

Алия подошла к матери, и стража прикрыла их со всех сторон.

— Не пора ли нам пройти в Залу? — спросила Алия.

— Самое время, — ответила Джессика. И подумала, увидев злорадство в глазах Алии: «Она полагает, будто сможет уничтожить меня и остаться невредимой! Она сумасшедшая!?

И Джессика задумалась, не может ли это быть связано с тем, что хотел Айдахо. Он передал ей послание, но она не сумела ответить. Такое загадочное послание: «Опасность. Должен вас увидеть». Написано оно было на одной из старых разновидностей Чакобсы, где особое слово, напрямую означавшее «опасность», подразумевало «заговор».