Долина роз (Приключенческая повесть) - Недолин Иван Петрович. Страница 24

— Увы, мистер, — подал голос и Георгий, — судьба изобретения нашего ученого Попова — не исключение. Наши министерства не очень торопятся. В прошлую русско-германскую войну радиотелеграфом пользовались не только морские суда, но и штабы крупных сухопутных военных штабов, в том числе и английских.

Рисней утвердительно кивнул головой.

— Говорят, что большевики снабдили радиостанциями штабы не только фронтов и армий, но и многих дивизий, — продолжал Георгий. — Есть радиостанции и при штабах войск адмирала Колчака и генерала Деникина. С помощью их они устанавливают контакт. А большевики, как я слышал, соорудили в Москве такую сильную радиостанцию, что могут передавать свою пропаганду по беспроволочному телеграфу по всей Европе. Интересно бы послушать новости обоих источников — от белых и от красных. С азбукой Морзе мы, конечно, разберемся, лишь бы нешифрованные были передачи. Энергия у нас есть для питания станции, провода тоже. А вот с микрофонами как?

— У меня есть телефонный аппарат… — сообщил отец.

— А… Попробовать стоит. Конечно, мы только принимать сможем.

— Да, для оборудования вещающей станции у нас нет необходимых приборов.

— А что бы тогда? — поинтересовался Андрей Матвеевич.

— Тогда мы смогли бы послать кое-что от себя… Запрос сделать… Кричать на всю Россию, повествуя о своих приключениях.

— Глупости! — отрезал Дубов. — Это-то нам ни к чему, обойдемся без запросов, проживем пока смирненько, никому о себе не заявляя. Принимать телеграммы — дело полезное, а запрашивать обождем, нечего самим на рожон лезть.

Наконец одним декабрьским вечером аппарат ожил. Папа долго сидел возле него, прижав к уху телефонную трубку и повертывая пуговку своего аппарата, — ловя, как он говорил, волну. И вдруг он кивнул головой наблюдающему за ним Георгию:

— Есть…

Они слушали оба, чередуясь. Очевидно, сведения, принятые аппаратом, были нерадостны, судя по тому, что у Георгия было сильно расстроенное лицо.

— Ну, что хорошего? — спросил Андрей Матвеевич.

Георгий, бросив трубку аппарата, махнул в сердцах рукой:

— Колчак продолжает отступление, красные в Томске…

— В Томске?! — воскликнули все присутствующие.

— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — комически развел руками Фома Кузьмич. — Не скоро дойти теперь правителю до Москвы! — и нельзя было понять, сожалеет он или радуется неудачам Колчака.

Англичанин лишь свистнул.

Как бы желая удостовериться в истине полученных новостей, все по очереди брали слуховую трубку, прижимали ее к уху. Дошла очередь и до меня. Я услышал в трубке лишь потрескивания и писк.

Послушала Клавдия Никитична, покачала головой, плюнула и перекрестилась:

— Тьфу, наваждение! И какие это новости — писк один! Протянули невесть где, на дереве, проволоку, напутали тут ее и слушают, как малые дети забавляются! Плюньте на проволоку вашу, дайте я лучше на картах вам погадаю, всю правду-истину скажу.

Англичанин и отец рассмеялись, а Андрей Матвеевич рассердился:

— Ложилась бы ты, мать, спать лучше.

— А не врут большевики, распространяя из Москвы свою пропаганду? — осторожно справился Николай Дубов.

— Мы же принимаем Омск, — сказал Георгий.

— Ну?

— Ну и там красные…

Все замолчали. Мама в этот вечер долго плакала и о чем-то тихо говорила с отцом.

В долгие зимние вечера занимались кто чем мог. Электрическое освещение скрасило нашу жизнь. Камин придавал залу уют. Мама обычно читала и перечитывала свои романы. Дочитает до конца и принимается снова. С клубком шерсти на коленях дремала Клавдия Никитична. Андрей Матвеевич прохаживался по залу, вполголоса напевая. Отец, Фома Кузьмич, Ахмет и Марфуга что-либо мастерили. Николай хандрил, бесцельно слоняясь взад и вперед, или валялся на кровати в комнате холостых. Георгий подолгу просиживал у радиоприемника и все слушал. Рисней, с неизменной трубкой в зубах, безмятежно смотрел в окно, развалясь в кресле. О чем думал англичанин, волею судеб занесенный с берегов Темзы в глухую долину Урала, никто не знал. Люба обычно засыпала на руках у матери, зачастую не дождавшись даже ужина.

Когда приемник был свободен, я присаживался к нему и слушал. Я разучил с помощью отца азбуку Морзе. Пискливые звуки стали принимать для меня определенный смысл. Вначале я разбирал передачу по записи, а вскоре мог уже читать на слух.

Новости с фронта были неважные, но Андрей Матвеевич не сдавался:

— Потерпим. Война кончится — купим эту долину или на правах первых исследователей закрепим за собой. Курорт соорудим. Железную дорогу сюда проведем. Модную водолечебницу откроем. Природа, экзотика и лечение! Публика экзотику любит.

— Экзотики тут хватает, — откликнулся англичанин. — Но только едва ли рентабельное дело будет. Железнодорожную ветку сооружать — дорого обойдется, и расходы не окупятся.

— Дороги будут, будут и прибыли. Реклама поможет. Денег на нее не пожалеем. Курорт для ревматиков и сердечнобольных. Исключительная целебность! Изумительная красота! Скажем, назовем курорт «Долина роз»… снимки в газетах и журналах напечатаем… А золото? Большое золото водится по Гремящему потоку, можно и прииски тут открыть.

— Да ведь это все ваши догадки? — выпытывал англичанин, состроив равнодушное лицо.

— Какие там догадки! Точно вам говорю! И толк в этом понимаю! Пробу мы с Борисом Михайловичем еще раньше брали. Да и сердце у меня на золото вещун, обязательно приобретем земли вокруг Круглой горы!

И старый золотопромышленник, размечтавшись, рисовал самые соблазнительные картины.

А вести с фронта приходили мрачные. Разбитые армии Колчака в беспорядке катились на восток к Байкалу. Наступление Деникина на Москву сорвалось. Потерпев поражение, он отступал поспешно к югу. К середине зимы, вслед за восточным, распался и южный фронт. В феврале адмирал Колчак был захвачен в плен и расстрелян. Армия Деникина оставила Дон, Кубань, остатки ее удержались в Крыму.

К весне Советская власть утвердилась почти по всей России. Андрей Матвеевич все чаще пел молитвенное, что у него было признаком душевных переживаний. Георгий метался по комнатам, не находя покоя. Николай мрачно отмалчивался. Лишь англичанин не сдавался:

— Не хороните капитализм раньше времени, господа. Он поживет еще долго, верьте моему слову.

— А революция? — возразил отец. — В Европе кризис за кризисом. Распалась германская и австро-венгерская монархия. Пламя революции озаряет мир. Пожалуй, Ленин прав, говоря, что время работает на большевиков.

— Нет, революция — явление, ограниченное странами, побежденными в войне.

— Верно, Рисней прав, — поддержал англичанина Георгий Дубов. — Зачем бунтовать народам, если они победили, получили от войны добычу и славу? В пятом году Россию побили — бунт. В семнадцатом не выдержали — бунт…

— Революция — не бунт, а революция, дорогой Георгий, — вежливо, но твердо поправил отец.

— Я вам не Георгий, а господин Дубов! — вспылил Георгий. — Помните это, товарищ Кудрявцев! Вы — красный совнархозовский специалист! Фирма Дубовых не будет нуждаться в ваших услугах, когда мы вернемся из этой тюрьмы!

— Это лучше знать Андрею Матвеевичу.

— Выскочка! Плебей с дипломом!

— Мальчишка!

Впервые я видел отца в таком состоянии. Сжимая кулаки, он подходил к Георгию. Люба, испугавшись, заплакала.

— Борис Михайлович! — крикнула мать. — Остановитесь! Вы пугаете детей!

— Я проучу этого мальчишку!

Георгий выхватил из кармана револьвер.

Но тут с неожиданной быстротой к Георгию бросился Фома Кузьмич. Схватив офицера за правую руку, он с усилием повернул ее. Скрипнув от боли зубами, Георгий выронил револьвер.

— Стой, барин, не балуй! А то мы и связать тебя можем, — вымолвил с усилием Фома Кузьмич. — Здесь тебе не екатеринбургская контрразведка, — руки-то распускать.

— Молчать! — затопал ногами Георгий Дубов. — Это что, бунт?! Инженер Кудрявцев! Приказываю прекратить безобразие! Господа, чего вы смотрите?