Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций - Ильин Алексей Николаевич. Страница 59

Общество должно гармонично сочетать в себе культуру и цивилизацию, так как существование одного без другого не представляется возможным. Собственно, общественный прогресс — это культурноцивилизационный прогресс. При усилении технизации общественной жизни не стоит забывать о ее гуманитаризации. Если же какие-либо крайне консервативные обычаи потеряли свою актуальность и выступают барьером для дальнейшего общественного развития, они, будучи одним из проявлений культуры, могут уже не обогащать общество духовностью, а отравлять его пылью старых догм. «Культура и цивилизация — это как душа и тело: культура — душа цивилизации, цивилизация — тело культуры. Заботясь о теле, цивилизуя его, нельзя пренебрегать собственной душой, отрекаться от того, во что верили и на что надеялись лучшие умы России — те, кто создавал ее культуру»^[166]. Когда цивилизация со свойственным ей утилитаризмом и механицизмом начинает преобладать над культурой, когда средства жизни господствуют над самой жизнью, ее смыслом и целью, когда духовность сменяется прагматикой и холодностью сердец, впору говорить о культурном кризисе. Кроме того, учитывая антиприродную основу цивилизации, следует заметить, что последняя, отдаляя человека от природы, ведет также к экологическому кризису. Как замечает В.А. Кутырев, культурное регулирование превалирует в демографиически развитых, но технически отсталых регионах, где инструментальные и целерациональные отношения между людьми пока недостаточно сформированы, а цивилизационное регулирование — в так называемых западных открытых обществах^[167]. Вовсе необязательно цивилизационное развитие приводит к разрушению культуры, но сейчас, в условиях глобализации и тотального распространения консьюмеризма, этот процесс имеет место. Культура призвана облагораживать цивилизацию, обогащать ее эстетическими и этическими ценностями.

Но и цивилизационное развитие не должно вытеснять этику и духовность своим техницизмом и ориентацией на полезность. Самое лучшее для того или иного общества состояние — это еще культурное и уже цивилизованное. Причем «еще» здесь не означает прошлое, а «уже» — будущее, поэтому «еще» не призвано неумолимо и окончательно переходить в «уже».

Говоря о соотношении культуры и цивилизации, невозможно обойти вниманием вопрос взаимосвязи традиционализма и прогрессивизма. Что бы критического ни говорили в адрес традиционализма защитники так называемой инновационной культуры, традиции являются культурным каркасом, архитектоникой культуры, «и даже «посттрадиционная культура» выступает не чем иным, как полем реализации механизмов традиции в превращенных формах»^[168]. Хотя от нее и до одномерной глобалистской культуры (точнее цивилизации) недалеко. В эпоху мобильности и вариативности ВСЕГО, аксиологической и эстетической децентрации и деконструкции, симулякризации, релятивистского постмодернистского поворота все сильнее и сильнее стираются демаркационные линии между ранее традиционными дихотомиями «свое-чужое», «центральное-периферийное», «высокое-низкое», «элитарное-массовое», «нормальное-патологическое», «мужское-женское», «реальное-виртуальное», «подлинное-поддельное», наконец, «традиционное-инновационное». Постмодерн реализует проект по стиранию различий, создает недифференцированный гипертекст, в котором неразличимы подлость и героизм, произведение искусства и три буквы на заборе. Постмодерн не предлагает какой-то новой модели культуры, а, погружаясь в негацию, стиранием различий уничтожает культуру.

Пусть современная культура, по большей части высокомерно относящаяся к проявлениям традиционализма и считающая его рудиментом, полностью не может от него дистанцироваться (дистанция подчеркивается сознательно, а бессознательный скреп продолжает существовать хотя бы в минимальной форме), одномерная глобалистская культура, грядущая посткультура знаменует собой полный разрыв с национально-созидающим потенциалом традиционализма и, соответственно, национальным наследием, чего допустить, естественно, нельзя. Единственное, что может оставить от традиционализма (а точнее от его действительно рудиментарной мифологической составляющей) глобализация, так это его внерациональную и загрязняющую сознание часть в виде новой архаики, которая выразит себя в мифологичности и эзотеричности (вспоминается насыщенная ими реклама и пропаганда), способствующих закабалению рациональных и волевых усилий человека, а значит, его подавлению. Интересно то, что в инновационных обществах в моменты отмирания старых ценностей и пока еще неустойчивости новых возникает ностальгия по прошлому, но она не является всеобщей.

Жесткий традиционализм страдает обычно фундаменталистским диктатом, неприятием прогресса и отчасти иррационализмом, а жесткий инновационализм страдает инфантилизмом и амнезией к мудрости предков. Например, кризис традиций приводит к расшатыванию семейных устоев, выраженных в увеличении количества разводов, числа неполных семей, распространении абортов, усилении ценности личной независимости в противовес таким ценностям, как долг, забота о родителях, ответственность за семью. Поэтому каждый из описываемых типов, представая в гиперболизированном облике, несовершенен в деле обеспечения культурной самодостаточности и глубины. И хоть некоторые ученые предпочитают не противопоставлять традиции и новации, а видеть в них если не единство, то взаимопроникновение, все-таки стоит отделять должное от сущего. Общество без традиций невозможно, так как оно перестанет быть обществом в культурно-историческом смысле; оно утратит чувство уважения к своей истории и культуре и, соответственно, способность к их сохранению. Общество без прогрессивных инноваций также не представляется жизнеспособным, поскольку инновации как результат проявляемого творчества необходимы для дальнейшего общественного развития. Правда, инновации бывают разными, так как концентрационные лагеря фашистов, приведшие к обеднению значительной части населения реформы Гайдара, ювенальные технологии и многие другие продукты деятельности, ориентированной на новизну, следует считать инновациями, но явно не прогрессивными в социальном, экономическом и т. д. смыслах. Поэтому под инновациями необходимо понимать не просто нововведения, а необходимые нововведения, и необходимые не узкой категории лиц (олигархам, чиновникам и т. д.), а большинству населения.

Традиции и новации, как культура и цивилизация, призваны дополнять друг друга, ибо утрата первого приведет к утрате культурного стабилизирующего ядра, а утрата второго — к утрате способности социума двигаться вперед. Консервативное ядро не должно сковывать инновационно-ориентированное творчество, но не заигрываться в углублении разрыва между старым и новым и тем самым в разбалансировке культурной конфигурации. Главное, чтобы новшества не стимулировали общественную амнезию к прошлому и высокомерное отношение к проявлениям традиционной свойскости (сущностности) данного общества, которая отличает его от других. То есть для сохранения баланса традиций и новаций необходимо не их взаимоотрицание, а взаимодействие, проявляющееся в последовательности наслоения новшества на традиционный компонент, за которым закрепляется контролирующий статус по отношению к инновационным преобразованиям^[169]. Например, отмечаемые на протяжении веков обряды и празднества сегодня проводятся с привлечением новых выразительных средств, которых не было ранее, что позволяет говорить как о сохранении традиции, так и ее преображении.

Двигаясь в будущее, необходимо с уважением оглядываться в прошлое и нести его с собой, ибо прошлое далеко не всегда становится рудиментом, достойным ампутации вследствие своей ненадобности. Наследие предков зачастую трансформируется в безвременность, обретая статус ценного прошлого в настоящем и будущем. Прошлое наследие жизненно необходимо обществу, так как его трансляция есть передача в социокультурном времени знаний и опыта. Без наследия прошлого общество теряет историю и обрекает себя на бесцельное и бездыханное скольжение во времени. Цивилизация в своем стремлении достичь высот лишает себя корней. Само мегаполисное пространство своей цивилизационной насыщенностью отрывает человека от природы, семьи и предков, национальных корней и традиций, ориентирует в русло потребкульта. «В основе традиции — связь с вечностью <...> а разрушение традиции есть, напротив, отрыв временного от вечного»^[170]. «Благодаря тому, что мы усваиваем прошлый опыт, ориентируясь на будущее, аутентичная современность сохраняется как почка, где продолжаются традиции и, главное, берут начало инновации, — одно невозможно без другого, и то и другое сливаются в объективность связи, характеризующей действенную историю»^[171].