Тотальность иллюзии (СИ) - Борзых Станислав Владимирович. Страница 23

Но тут есть и ещё одно обстоятельство, требующее прояснения. Скажем, мы видим человека, несущего продукты. Автоматически мы заключаем то, что где-то есть столы и стулья, которые мы не имеем возможности зарегистрировать, и данный индивид направляется к ним, опять же с целью сидеть на вторых и принимать пищу за первыми. Отчего мы так решили? Что если этот персонаж является представителем другой культуры, где нет чего-то одного, где их функции противоположны тем, к которым мы привыкли, или отсутствует разом всё? Разумеется, это возможно. Но если бы это и было так, то, скорее всего, ожидали бы мы иного.

Помимо прочего, мы наблюдаем вещи не по отдельности, но все скопом, и это крайне важно. Единство воспринимаемого – ключевой элемент того, как мы относимся к окружающей среде. В данный момент у меня насморк, нос забит, и, как следствие, в моей картине мира в некоторой степени отсутствуют запахи. Естественно, это не совсем так. Что-то я всё-таки слышу, но по сравнению с обычным порядком этого мало. Мешает ли мне заложенность? На самом деле не очень сильно. Помимо сугубо физического дискомфорта и сопровождающей слабости моё представление о мире изменилось незначительно. Обоняние даёт не так много информации, хотя трудно себе вообразить, чтобы ароматов не было бы совсем. Всегда чем-то пахнет. Но мы, по крайней мере, в ряде культур редко обращаем на это внимание.

Глядя на мир, мы ощущаем его единство. Я сижу за столом, а, значит, расположен в пространстве. Мои пальцы осязают кнопки клавиатуры. Мои глаза видят появляющийся на экране текст. Мои уши слышат шум с улицы. Во рту у меня остатки выпитого кофе. Вот только запахов почти нет. Я нарочно разложил все мои чувства по отдельности, но в действительности они работают сообща и рисуют одну, а не множественные картины. Как это определяет моё отношение к окружающей среде, и влияет ли заложенный нос на конечный итог?

Конечно, да. Один из элементов, пусть и не очень важных с точки зрения полноты представления мира отсутствует, что делает результат ущербным. Люди вообще подвержены различного рода заболеваниям, и, слава Богу, не все они смертельны. В таких случаях мы получаем возможность увидеть то, что обычно никак нами не замечается. В ситуации с насморком человек неожиданно понимает, что существуют запахи, на которые он, как правило, редко обращает внимание. Если пахнет чем-то неприятным – это хорошо, потому что вонь не чувствуется, но если слышатся благоухание – это плохо, оттого что оказывается нельзя им насладиться.

Впрочем, тут присутствует одно важное обстоятельство. Приятность как таковая есть результат обучения. В действительности запахи просто есть, т.е. они сообщают нам некую информацию, и мы решаем, принимать ли её во внимание и как-то реагировать или нет, что, кстати, тоже навязывается, но не извлекается из личного опыта. Посмотрите хотя бы на собак, которые обнюхивают всё подряд, не различая при этом то, что им нравится, а что – нет. Они, я полагаю, всего лишь изучают, никак при этом не оценивая данные или, точнее, располагая их по другим шкалам. Но вернёмся к насморку.

По крайней мере, отчасти моё представление неполноценно, но обучение, которому я подвергся в детстве на самом деле достраивает то, что в реальности отсутствует. Я понимаю, что запахи есть. Из-за того, что я их не слышу сугубо физически, я не теряю способности их ощущать. Как бы это ни звучало странно, мы видим то, чего не воспринимаем. Я могу протянуть руку и схватить ручку, хотя толком даже не представляю себе, где она лежит. Моя мышечная память позволяет мне более или менее сносно орудовать на клавиатуре. Но тут мы сталкивается с чем-то более существенным.

Когда человек видит стул, он наблюдает не просто объект, но совокупность всех его предполагаемых составляющих. Скажем, мы глядим на рисунок, на котором изображён данный предмет или даже на слова, к нему отсылающие, и автоматически у нас задействуются те оценки, стили восприятия, ощущения, память и отношения, которые с ним связаны. Всё это очевидно, но важно то, что мы учимся видеть стул и всё остальное именно так. Например, я не имел удовольствия вживую посмотреть на кенгуру, но я знаю, что они прыгают, что живут в Австралии, что они – сумчатые, что бы это ни значило. Если я всё-таки их встречу, у меня не будет шока, потому что я социализирован.

В повседневной деятельности нам нет нужды в кенгуру, если, разумеется, ваша судьба с ними так или иначе не связана. Поэтому этим животным уделяется сравнительно мало внимания, но оно заостряется на других объектах, неотложных с точки зрения выживания в данном коллективе. В этом отношении стулья более осмысленны потому, что с ними нам приходится иметь дело значительно чаще, разумеется, там, где они присутствуют в такой роли, а, значит, они выступают не просто как предметы мебели, но как полноправные члены нашего мира, обращение с которыми необходимо для нормального в нём функционирования.

Всякое общество, таким образом, должно определить, каким именно будет отношение его члена к предметам и явлениям. Возвращаясь к примеру с мужиком, избивающим девочку, важно, чтобы мы возмущались, а не наблюдали только взаимодействие между двумя субъектами с некоторыми последствиями. Наши сетки координат поэтому настроены совершенно конкретно, и мы не можем просто так взять и отказаться от этой регулировки.

Переходя к последнему вопросу, который я хотел бы осветить в данном разделе, мне нужно отметить следующее. На самом деле разговор о реакции на те или иные возмущения в окружающей среде затрагивает многие другие темы, и, что существенно, одну из представленных в этой главе. Тем не менее, ощущение и действие – вещи всё-таки различные, хотя и пересекающиеся. Тут я не буду слишком многословен, но укажу на то, что, как мне представляется, важно с точки зрения именно чувств.

Итак, всех нас обучают тому, что видеть, как смотреть и что делать после того, как мы что-то обнаружили. Последнее я уже отчасти показал, но всё же необходимы некоторые дополнения. Прежде всего, отношение и поведение, хотя и связаны между собой, друг друга не всегда обуславливают. Мне может быть противен вид варёного лука, но я в состоянии сдержать свои рвотные рефлексы. Безусловность реакции здесь ни при чём. Отдёрнуть обожженную руку – естественно, и это записано в самой программе выживания человека как одного из представителей фауны. Другое дело – усвоенные действия. Но и в данном случае люди ничем не отличаются от братьев наших меньших. Культура выстраивает специфические аттитюды, которые ведут к столь же особенным поступкам.

Заступиться за ребёнка и наказать взрослого в моём примере – правильно. Но почему? Если представить себе общество, в котором каждый его член по любому поводу рассуждал в том же духе, что и я на этих страницах, было бы не очень хорошо. Мгновенные реакции на те или иные раздражители предохраняют социум от излишне рефлексивного поведения, на которое требуется время и усилия. Безусловность действий помогает сократить издержки с нужными, хотя и не всегда бесспорными результатами. Если в большинстве случаев это работает, обучение оказывается эффективным. То, что выносится за скобки, таким образом, должно быть пренебрежительно мало, чтобы оправдать основные вложения.

Впрочем, как я уже сказал выше, это тема одного из следующих разделов. Сейчас же я хочу указать на следующее. Как должно быть ясно из текста этой части моего исследования, восприятие мира с помощью чувств намного меньше и вместе с тем больше того, что мы действительно ощущаем. Культура создаёт нужные ей русла и конструкции, в которые загоняется всякий её член. С одной стороны, наблюдая что-либо, мы видим не только сам объект или явления, но и всю совокупность их качеств и свойств. С другой стороны, мы игнорируем многое из того, что попадает в поле нашего зрения, и обращаем неоправданно много (но лишь с позиции выживания) внимания на крошечные детали. Как бы то ни было, но, я надеюсь, стало понятно, что наши чувства воспринимают то, чему их обучают, но не то, что происходит в реальности.