Еретики Дюны - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 8

Данкану не нравилось, когда за ним наблюдали. Он подумал, что на вид новая Преподобная Мать не слишком сурова, не то, что Шванги.

Продолжая свои упражнения, Данкан соизмерял их ритм с личным заклятием: «Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!»

Он ненавидел Шванги с девяти лет — уже четыре года. Он надеялся, что она не знает о его ненависти. Она, вероятно, забыла о том случае, который породил эту ненависть.

Когда ему едва исполнилось девять лет, он умудрился проскользнуть мимо внутренней охраны через туннель, который вел к одному из огневых бункеров. Запах плесени в туннеле. Тусклые огни. Сырость. Он вглядывался через орудийные щели дота, когда его поймали и отволокли назад в самую сердцевину Оплота.

Эта эскапада вызвала суровое назидание от Шванги, отдаленной и угрожающей фигуры, приказы которой должны были выполняться. Он до сих пор так ее и воспринимал, хотя с тех пор узнал о приказывающем Голосе Бене Джессерит — тонком голосовом инструменте, который мог согнуть волю неподготовленного.

Ей должны были подчиняться все.

— Ты навлек наказание на все подразделение охраны, — сказала Шванги. — Они понесут суровую кару.

Это были самые ужасные ее слова. Данкану нравились некоторые охранники, и они, случалось, от души заманивали его поиграть, посмеяться и покувыркаться. Его шалость — вылазка к огневому бункеру — навредила его друзьям.

Данкан знал, что такое «понести кару».

«Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!..»

После разговора со Шванги Данкан побежал к своей главной наставнице того времени Преподобной Матери Тамалан, еще одной увядшей старухе с холодными и отчужденными манерами, с белоснежными волосами над узким лицом и морщинистой кожей. Он настойчиво желал знать от Тамалан, что за кару понесут его охранники. Тамалан впала в удивительно грустное настроение, ее голос стал напоминать песок, скребущий по дереву.

— Наказание? Ну, ну.

Они были в том маленьком учебном кабинете при большом гимнастическом зале, где Тамалан проводила каждый вечер, готовясь к урокам следующего дня. Там полно было пузырьковых и катушечных устройств для чтения и других приспособлений хранения и извлечения информации. Данкану это место нравилось гораздо больше библиотеки, но ему не дозволялось находиться в учебном кабинете одному. Это была светлая комната, освещенная множеством глоуглобов на суспензорных буйках. При его вторжении Таламан отвернулась от разложенных ею уроков.

— Есть всегда что-то от жертвенного пиршества в наших высших карах, — сказала она. — Охрана, конечно же, понесет высшую кару.

— Пиршество? — Данкан был озадачен.

Тамалан совершила полный оборот на своем крутящемся сидении и поглядела прямо в его глаза. Ее стальные зубы сверкнули в ярком освещении.

— История редко добра к тем, кто должен понести кару, — сказала она.

Данкана передернуло от слова «история». Он знал, что у Тамалан за ним стоит — она собирается дать ему урок, еще один скучный урок.

— Наказания Бене Джессерит не забываются.

Данкан пристально поглядел на старческий рот Тамалан, резко ощутив, что она говорит из болезненного личного опыта. Он вот-вот узнает что-то интересное!

— Наши наказания несут неизбежный урок, — сказала Тамалан. — Это намного больше, чем боль.

Данкан уселся на пол у ее ног. Из этого положения Тамалан выглядела черной и зловещей фигурой.

— Мы не наказываем крайним страданием, — сказала она. — Страдание — это то, что приберегается для перехода через спайс в ранг Преподобной Матери.

Данкан кивнул. Из сведений в библиотеке он знал о «Спайсовой Агонии», — таинственном испытании, порождавшем Преподобную Мать.

— И, при всем том, главные наказания болезненны, — сказала она. — Они также эмоционально болезненны. Эмоция, пробуждаемая наказанием, всегда является той, которую мы разглядели как главную слабость повинного — и, поэтому, наказание усиливается.

Ее слова наполнили Данкана неопределенным страхом. Что они сделают со стражами? Он не мог говорить, но в том и нужды не было. Тамалан еще не закончила.

— Наказание всегда завершается десертом, — сказала она и хлопнула руками по коленям.

Данкан нахмурился. Десерт? Это часть пиршества, как может пиршество быть наказанием?

— Это не на самом деле пиршество, но идея пиршества, — сказала Тамалан. Ее когтистая рука описала круг в воздухе. — Приходит десерт, что-то абсолютно неожиданное. Наказуемый думает: «Ага, я наконец прощен!» Ты понимаешь?

Данкан покачал головой из стороны в сторону. Нет. Нет, он не понимал.

— В этом сладость момента, — сказала она. — Ты прошел через все, причиняющее боль пиршества, и достиг в конце чего-то, что ты способен смаковать. Но! Пока ты смакуешь это и приходит самый болезненный момент из всех — понимание, что это не удовольствие напоследок. Нет, разумеется. Это — главная боль самого главного наказания. Это накрепко связано с преподносимым Бене Джессерит уроком.

— Но что она сделает с охраной? — Данкан с трудом заставил себя произнести эти слова.

— Я не могу сказать, как именно накажут каждого. Мне нет нужды это знать. Я могу тебе только сказать, что для каждого из них это будет по-разному.

Тамалан явно ничего больше не скажет. Она вернулась к лежащему перед ней уроку на завтрашний день.

— Завтра мы продолжим, — сказала она, — изучать происхождение различных акцентов и разговорного галаха.

Никто больше, даже Тег или Патрин, не ответит на его вопросы о наказаниях. Даже охранники, когда он потом их повстречал, отказались говорить о своих испытаниях. Некоторые реагировали сухо на его заискивания, и никто с ним больше не хотел играть. Не было прощения среди наказанных. Хоть это было абсолютно ясно.

«Проклятие Шванги! Проклятие Шванги!..» Оттуда-то и началась его глубокая ненависть к ней. Его ненависть к ней разделили все старые ведьмы. Будет ли эта молодая, как все старые?

«Проклятие Шванги!»

Тогда он потребовал от Шванги:

— Зачем тебе было их наказывать?

Шванги некоторое время помолчала, не зная, что ему ответить, затем сказала:

— Здесь, на Гамму, для тебя опасно. Есть люди, желающие причинить тебе вред.

Данкан не спросил, почему, это была еще одна область вопросов, на которые ему еще никогда не отвечали. Даже Тег не ответит, хотя само присутствие Тега подчеркивало тот факт, что ему грозит опасность.

А Майлз Тег был ментатом, который должен знать много ответов. Данкан часто видел, как глаза старика поблескивают, говоря о том, что его мысли блуждают где-то далеко. Но ментат не давал ответа на такие вопросы как:

— Почему мы здесь, на Гамму?

— От кого ты меня охраняешь? Кто хочет причинить мне вред?

— Кто мои родители?

При всех этих вопросах он натыкался на молчание или, иногда, Тег мог проворчать:

— Мне нельзя тебе отвечать.

Библиотека была бесполезна. Он выяснил это, когда ему было всего восемь лет, и главной его наставницей была неудавшаяся Преподобная Мать по имени Луран Гиэза — не такая древняя, как Шванги, но уже достаточно в годах — за сотню ей перевалило в любом случае.

По его запросу библиотека поставила ему информацию о Гамму: Гиди Прайм, о Харконненах и их падении, о различных конфликтах, во время которых Тег был командующим. Ни одна из этих битв не обернулась большой кровью. Некоторые комментаторы писали о «бесподобных дипломатических способностях» Тега. Но один факт вел к другому, Данкан узнал о времени Бога-Императора и об укрощении его подданных. Эта эпоха на недели завладела вниманием Данкана. Он обнаружил среди материалов библиотеки старую карту и спроецировал ее на фокусную стену. Накладываемый голос комментатора сообщил ему, что этот самый Оплот был Центром Управления Рыбословш, покинутым во время Рассеяния.

Рыбословши!

Данкану захотелось жить в то время, служить одним из советников — мужчин в женской армии, поклонявшейся Богу-Императору.

«О, если б только жить на Арракисе в те дни!»

Тег с удивительной охотой шел на разговоры о Боге-Императоре, всегда называя его Тираном. Замок библиотеки открылся, и информация об Арракисе-Ракисе хлынула на Данкана.