Маленькая книга жизни и смерти - Хардинг Дуглас. Страница 15

Что напоминает мне об одном друге, которому, когда он получил в Оксфорде диплом с отличием, дали работу в университете, о которой он страстно мечтал. Перед ним простиралась отличная карьера. Но спустя год или два он увлёкся буддизмом, уволился с работы, разорвал все связи с семьёй и друзьями и отправился жить отшельником в отдельно стоящий домик. Мне говорили, что там он каждый день проводит долгие часы, сидя в медитации, безмолвный, неподвижный, одинокий.

Заметьте любопытную вещь: этот молодой человек во многом в точно таком же состоянии, что и старушка, которую я описал выше, — с той только огромной разницей, что он выбрал те физические недостатки, жертвой которых она стала. Он намеренно, будучи ещё в расцвете сил, наложил на себя ограничения, которые принадлежат годам, близким к концу жизни. Она полуслепа; он держит глаза полузакрытыми. Она глуха; он удаляется в место, где мало что можно услышать. Она страдает от одиночества; он хочет быть один. Она потеряла интерес к жизни, к её удовольствиям и целям; он искренне практикует именно такую отрешённость. Сумма одна и та же, но только с обратным знаком: в одном случае минус, в другом плюс.

Почему мой друг ведёт себя так «неестественно»? Его цель — найти смысл жизни и узнать, как можно выйти за пределы рождения, страдания, старости и самой смерти. И его метод — это метод вакцинации и гомеопатии: лечи подобное подобным — устрой себе лёгкий приступ болезни сейчас и посредством этого построй антитела, которые отразят настоящую болезнь, когда она подступит. Это в принципе, хотя, конечно, не в частностях (сидеть в медитации по правилам — это не для меня), — мой собственный метод. Я напоминаю себе, что это также метод Иисуса («Тот, кто теряет свою жизнь, обретёт её»), Павла («Я умираю каждодневно»), Руми («Если хотите увидеть Реальность без маски, выбирайте смерть») и Кабира («Кто живёт уже мёртвым, тот никогда не умрёт снова»).

Когда нужно начинать это радикальное гомеопатическое лечение? Мой друг начал, когда ему было между двадцатью и тридцатью, Рамана — когда был подростком, я сам, когда мне было тридцать с небольшим. Кто-то скажет — чем раньше, тем лучше, но здесь нет правил. Всё зависит от потребностей человека. Обычно проблема смысла жизни достигает критической стадии в среднем возрасте, когда обычные цели, поставленные обществом, достигнуты, а новых и значительных не предвидится. Юнг обнаружил, что большинство его пациентов среднего возраста страдали не от клинически выраженных неврозов, а от бессмысленности и пустоты своей жизни; они держались за обманчивое представление о том, что второй частью их жизни должны управлять принципы её первой части, и не могли осознать, что для стареющего человека долг и необходимость состоят в том, чтобы уделять серьёзное внимание себе.

Восток знал это с давних времён. Возьмём, к примеру, идеальную программу жизни или норму развития, заложенную индуизмом. Четыре ашрамы, или основных стадии жизни, следующие: первая, брахмачарья, ребёнок и юноша, усваивающий навыки, знания и дисциплину, подобающие человеческому состоянию. Вторая, грахастха, жизнь работающего домовладельца и родителя, способствующего поддержанию и развитию общества. Пока всё хорошо: благоприятный старт, полезная разминка перед тем, как приступить к делу. Ибо теперь начинается настоящее приключение, серьёзный вызов, который отделяет мужчин от мальчиков, работа с целью воспитать и проверить человека. Выполнив свои социальные обязательства и достигнув средних лет или приблизившись к окончанию этого периода, он входит в стадию ванапрастха, время ослабления связей и прорыва к свободе. С учётом этого, он заканчивает выполнение своих оставшихся обязанностей перед семьёй и уходит искать смысл всего этого, ключ к которому — его собственный смысл, его собственное «я». Но сначала он должен найти своего духовного учителя и затем внимательно прислушаться к его указаниям и пройти у него обучение — дисциплине, по сравнению с которой суровые испытания двух предыдущих стадий могут показаться сущими пустяками. Очень может быть, что вопрос о том, Кто он в действительности есть, присутствовал на заднем плане его сознания всё это время, но теперь этот вопрос становится его единственной страстью, и никакая цена ответа не будет слишком высокой. И когда, рано или поздно, подстадии ванапрастхи будут проработаны и эта цена заплачена, и он увидит, что на самом деле он всегда был очевидным и совершенно свободным (а именно, что его истинная Природа — это Единый и Единственный, Один, Реальный, Вневременный), он вступает в четвёртую и последнюю стадию — санньяса.

Эта последняя стадия, согласно древней индийской традиции, является венцом жизни. Именно для этого были остальные три стадии; без неё они бессмысленны. Не прибыть сюда значит остаться незрелым, это случай задержки развития. Джняни, или истинный санньясин (для которых в других традициях есть другие имена), — это единственный настоящий взрослый, что значит выросший до размеров больше космических. Внешне полуголый и жалкий нищий, незначительный, стареющий и умирающий человек, он внутри и поистине не имеет возраста и границ, как космос, свободен как ветер, Король Мира, бессмертное Величие, Всё. Внешне он никчёмный и безработный (и действительно, внутри ему совершенно нечем заняться), но его тайная работа на благо мира более безостановочна, изнурительна и плодотворна, чем любая обычная человеческая работа. Парадокс в том, что он нигде не работает, и при этом у него нет ни одной свободной минуты. Для него совсем не существует проблемы, как проводить время.

Я сравниваю эту парадигму человеческой жизни как спокойного, состоящего из четырёх стадий подъёма, как смелого начинания, которое требует всё большего напряжения сил и становится всё более неистово энергичным по мере продвижения вперёд, как игры, в которой постоянно растут ставки и в конце которой обязательно сорвёшь банк, — я сравниваю это с печальной и слишком нормальной картиной человеческой жизни, спотыкающейся и оканчивающейся неудачей едва ли не на полпути (её естественный спуск не уравновешивается никаким сверхъестественным подъёмом), и я делаю свой выбор. Как только жёсткие альтернативы становятся ясно различимы, какой здесь может быть выбор? Разве не очевидно, какая жизнь — жизнь наполовину, а какая — полная; что есть болезнь и что есть лекарство? Болезнь — это жизнь, развитие которой задержано на полпути. Лекарство — это жизнь завершённая.

Но лекарство для скольких из нас? — спрашиваю я себя. Впечатление, сложившееся у меня во время восьмилетнего пребывания в Индии, таково: хотя идеал просветления хорошо известен и повсеместно уважаем здесь, его рассматривают как цель жизни и пытаются достичь так же редко, как и идеал святости в христианском мире. Если так мало индусов на протяжении столетий прошли весь путь полностью до четвёртой стадии жизни, захотели или осмелились принять самое сильнодействующее лекарство от мук жизни (несмотря на всё это традиционное поощрение), сколько неиндусов смогут проглотить его? Есть ли вероятность того, что средний западный человек, у которого в распоряжении появляется всё больше и больше времени, воспользуется посланным Богом случаем посвятить это время поиску Единого, обладающего всем временем в мире, посвятить его тому, чтобы найти Вневременного, который есть всё время и который Бессмертен, и быть им?

Что касается меня: да, главное предписание абсолютно правильно. Но я не могу принять его в виде, подобном этой восточной формулировке. Вероятно, мой читатель тоже не может.

Хотя все серьёзные духовные ищущие идут по одной большой широкой дороге, у них есть безграничный выбор путей и перевалочных пунктов. Следовательно, то, что в итоге оказывается одним и тем же путешествием, может быть совершено бесчисленным количеством способов. Внутри буддизма, например, есть много расходящихся маршрутов. Ни даосизм, ни суфизм не назовёшь учениями одного пути. А что касается отдельных путешественников, каждый идёт путём, который уникален по меньшей мере в каких-то местах. Не существует неверных дорог наверх.