Маленькая книга жизни и смерти - Хардинг Дуглас. Страница 17

Это не получение выходного пособия и не уход от жизни в окружённый жимолостью домик на Западе (хотя это может выглядеть именно так), это ныряние с головой в гущу жизни. Как красиво, какой случай для веселья — обнаружить, что особым занятием и сильной стороной человека в старости является не безобидный уход от общества и не хобби, не дилетантский, занимающий немного времени и случайный интерес, чтобы хоть как-нибудь провести время, вовсе не крах, а занятие самое высокое и лучшее, неизмеримо выходящее за пределы самых благородных и ответственных из списка всех профессий!

Да: но мне лучше посмотреть в лицо ещё и тому факту, что с каждой новой свечкой, зажигаемой на моём именинном пироге, в моей жизни гаснет какой-нибудь старый огонёк. Я сильно теряю в быстроте реакции, хуже запоминаю имена, лица, даты и недавние происшествия, гораздо меньше стремлюсь (менее способен?) следить за текущими событиями и последними новостями в мире искусства, науки и развлечений, гораздо меньше жажду попробовать новый образ жизни и новое мировоззрение, и в целом только счастлив всё больше и больше отставать от времени. Всё это, и не только это, правда. Но так ли уж это плохо для подобающего мне в это время моей жизни дела? Эти способности, которые у меня «иссякают» по мере приближения старости, — я отказываюсь от них как от чего-то недоступного или они действительно недоступны и не нужны мне сейчас? Просто ли я посвистываю в темноте, чтобы отогнать страх смерти и не дать упасть настроению? НЕТ! Эти явные потеря за потерей — как раз то, что нужно. Учитывая эту заключительную цель моей жизни — которая состоит в том, чтобы открыть Единого, бессмертной жизнью которого и есть в действительности моя жизнь, насладиться Им и быть Им, — каждое кажущееся препятствие оказывается посланным Богом благословением, подарком от Меня самому себе.

Это в целом суммирует мой опыт на данный момент. Что касается моей оставшейся жизни, о ней, конечно, не мне судить. Никто не может быть уверен, что ему удастся ускользнуть от старческого слабоумия. Но я убеждён, что нетронутой остаётся одна существенная вещь, которую возрастающая немощь тела и ума бессильна забрать у меня, — и это не-вещь, не-тело и не-ум, это сознательная пустота, которая моя прямо сейчас и которая была самой сутью меня всё это время [13]. Даже если безостановочная программа, показываемая на этом пустом Экране, совсем «сойдёт с ума» (не более чем в наших ночных снах, в конце концов), Экран всё равно останется точно тем же, незапятнанным, совершенным. Мир, который начал историю Д. Е. Хардинга где-то восемь десятков лет назад как безграничный хаос и постепенно так искусно привёл себя в порядок, постепенно (или не столь постепенно) приводит себя в беспорядок и снова становится хаосом. Называйте это безумием или старческим маразмом, не меня. У миров есть привычка вести себя так, и их нужно за это прощать. Временная симметрия такого рода принадлежит их естественной истории. Они приходят, окружённые хаосом. Но не Я. Моя истинное Я не является ни упорядоченным, ни неупорядоченным, не приходит и не уходит, не имеет истории — естественной или сверхъестественной. Я есть вне времени.

В этой главе мы рассматривали некоторые пути, ведущие к той Смерти, что открывается в Вечную Жизнь.

Они начинаются как ряд (на вид) более или менее несовместимых дорог, но идут дальше и сходятся в одной точке, когда приближаются к вершине, их общей цели. Но, увы, они также становятся круче. Вследствие чего ищущие замечают, что движутся медленнее или останавливаются на различных этапах этого пути; и очень, очень немногим (как оказывается) удаётся взобраться или вскарабкаться на самую вершину. Какие бы традиционные названия эти ищущие ни давали Концу, к которому они стремятся, этому Пику всех высших переживаний — будь то Единение с Единым, полная Богореализация, совершенное Просветление, Нирвана, окончательное Освобождение и Пробуждение от времени и смерти к Вневременному и Бессмертному, — он остаётся невообразимым, непредставимым даже примерно. На этих высоких, но всё же недостаточно высоких уровнях манящая Вершина столь же вне поля зрения, сколь вне пределов досягаемости. Её можно только принять на веру. Тревожный вопрос остаётся без ответа: сколько времени занимает эта попытка подъёма? Каковы шансы человека добраться до вершины в этой жизни? Или в следующих нескольких жизнях — если таковые будут? Или хоть когда-нибудь добраться?

У меня, конечно, нет возможности говорить в отношении вас или кого-то ещё, но в отношении себя я должен признать, что по меньшей мере поздние этапы этого восхождения слишком круты. Я плохо переношу такую высоту; и я нахожу, что уклон, поначалу такой лёгкий и приятный, становится в конце концов невозможным.

А как же все остальные, огромная масса людей? Опять нам нужно спросить, сколько из них — как на Западе, так и на Востоке, молодых и старых, материалистов и идеалистов, верующих и неверующих — сколько знают или хотят узнать о существовании такой дороги и готовы действительно ступить на неё, не говоря уже о том, чтобы напрячь все силы и попытаться взобраться на верхние склоны в этом требующем всё больших усилий подъёме, со всеми его мучительными задержками и отступлениями назад? Это не тот подъём — не забывайте, — что ведёт с триумфом прямо к опускной решётке крепостных ворот Неба, а (Боже сохрани!) тот, что ведёт к глубоким и тёмным водам Крепостного Рва под названием «Смерть», который лежит по эту сторону Небес. Есть ли хоть малейший шанс, что таким путём, как бы хорошо он ни был в некоторых местах вымощен и снабжён указателями, пойдут безработные — безработные в силу возраста, экономической ситуации или физических дефектов — в большом количестве? Или что этот путь станет популярен в каких-то влиятельных кругах? Или что им последует достаточное количество нас, чтобы существенно изменить наш мир, не говоря уже о том, чтобы увидеть его сквозь его нынешнюю критическую болезнь? Какая надежда! Я, вы — не будем говорить об остальном мире — готовы ли, или способны ли мы совершить этот невероятно трудный подъём до самого конца?

Но не стоит отчаиваться! Эта устрашающая масса препятствий не обязательно непреодолима.

Случилось так, что есть «тайный» путь напрямик, поистине магический путь наверх. Да, прямо на самую вершину! И да, путь для вас и для меня — и для любого другого, кто захочет встать на него!

Вертикальный взлёт

Что может быть более восхитительным, чем парадигма, которую мы обсуждали, — взбежать наверх (пробиться наверх, вскарабкаться наверх) через смерть к Бессмертному? Какое смелое начинание может быть более стоящим, чем это приключение, по сравнению с которым все другие приключения выглядят трусливыми и вялыми?

Но наш настойчивый вопрос всё ещё требует ответа: при условии, что по существу это верное лекарство от человеческого состояния (а бессмысленность и страдания наших преклонных лет являются лишь его побочными эффектами), есть ли хоть какой-то способ применить его? Или сделать это средство общедоступным и убедить пациента принять его?

По-видимому, НЕТ. Наша ситуация выглядит безнадёжной. Ho прежде чем сдаваться, давайте попробуем тот другой рецепт, о котором я говорил в конце предыдущей главы. Что мы теряем, если сделаем это?

Сначала давайте определим, чего мы так отчаянно хотим. Нам нужно не новое средство, а новая перегонка старого лекарства, из которого всевозможные добавки — скопления культурно-религиозных ароматизаторов, консервантов, красителей и загустителей — будут изъяты. Настоящий простой препарат, в смысле лекарственное растение из одного ингредиента, продукт, наконец запасённый в изобилии, который не будет марочным патентованным товаром конкретной страны, возраста или традиции, который просто упакован, легко и повсеместно усваивается, мгновенно и глубоко проникает в организм, и абсолютно бесплатный. Совершенно безболезненное и не содержащее медикаментов природное средство, полезное и совсем не оказывающее насильственного воздействия на организм лекарство, которое, привлекая безупречное здоровье, в своей основе уже являющееся нашим, всегда эффективно действует.