О проблемах языка и мышления - Ленин Владимир Ильич. Страница 86

Впрочем, по отношению к бисмарковщине и к тому, что с ней связано, уже есть очень хорошая предварительная работа в обеих статьях с С.-Д. о возможной отмене закона против социалистов. Я предполагаю, что это статьи Бебеля; если нет, то партия может поздравить себя с тем, что она имеет еще второго человека, который так хорошо умеет затронуть самую сущность вопроса и устранить все второстепенные соображения, и при этом пишет так просто и так ясно.

Относительно одного Вы можете быть спокойны: я не желаю для себя лучшего переводчика, чем именно Вы. В первом листе Вы в своем стремлении правильно и точно передать смысл немного пренебрегли согласованием предложений, voilà tout. Этим объясняется, что я, зная своеобразное, непривычное для Вас согласование предложений у Маркса и желая его внести, сделал много изменений.

Если Вы, передав смысл на немецком языке, еще раз перечтете рукопись, обращая внимание на понятное согласование предложений, и при этом вспомните о том, что следует по возможности избегать растянутого школьного согласования предложений, где глагол придаточного предложении всегда стоит в конце, как это нам всем вбили в голову, то Вам не трудно будет самому все привести в порядок.

Стиль этой работы Прудона [«Что такое собственность»] обладает, если можно так выразиться, сильной мускулатурой. Главным ее достоинством я считаю именно стиль. Заметно, что здесь даже то, что Прудон повторяет, он открывает самостоятельно, и все, что он говорит, для него ново и кажется таким.

Вызывающая смелость, с которой он заносит руку над экономическим «святое святых», остроумные парадоксы, с которыми он высмеивает пошлый буржуазный здравый смысл, уничтожающая критика, горькая ирония, проглядывающее то тут, то там глубокое и искреннее чувство возмущения против позорных сторон существующего порядка вещей, революционный дух – все это электризовало читателей книги «Что такое собственность» и дало сильный толчок их мысли при первом ее появлении в свет. В строго научной истории политической экономии последняя едва заслуживала бы упоминания. Но такого рода сенсационные произведения играют такую же роль в истории науки, как и в истории изящной литературы…

В «Философии Нищеты» в противоположность «Что такое собственность» все недостатки прудоновской манеры изложения обнаруживаются в очень неблагоприятном свете. Стиль часто становится таким, какой французы называют ampoulé [надутый]. Претенциозная «спекулятивная» галиматья, выдаваемая за немецкую философию, выступает на сцену повсюду, где ему нехватает галльской остроты ума. У читателя так и жужжит в ушах этот тон паяца и фанфарона, это самохвальство, скучная болтовня и вечное бахвальство своей мнимой наукой. Искренний пыл, пронизывающий его первую работу, систематически заменяется здесь в некоторых местах декламацией и искусственным подогреванием тона. Прибавим к этому неуклюжий и неприятный педантизм самоучки, который приобрел эрудицию бывшего рабочего, потерявшего врожденную гордость сознания независимости и оригинальности своего мышления и полагающего в качестве новичка в науке, что он должен чваниться тем, чего у него совсем нет.

«Диалектический материализм – правильно понятый, разумеется, – повсюду вносит свежую струю теоретико-познавательного критицизма, будучи чужд всякого догматизма» {не к чему «чужие» слова употреблять.}

NB. Верные истины изложены в дьявольски-вычурном abstrus виде.

Отчего Энгельс не писал таким тарабарским языком?

(δ) Максимум марксизма = максимум популярности и простоты («Umschlag»).

(δ) Партия прол[етариа]та и полупр[олетариа]та = п[арт]ия [неимущих] рабочих и беднейших кр[естья]н…

(δ) Максимум марксизма = (Umschlag) макс[и]м[у]м популярности беднейшие кр[естья]не.

К народу надо подходить без латинских слов, просто, понятно.

А наши оппоненты, новоискровцы, делают из этих же посылок то заключение, что не следует договаривать до конца демократических выводов, что можно среди практических лозунгов и не выставлять республики, что позволительно не пропагандировать идеи о необходимости временного революционного правительства, что решительной победой можно назвать и решение о созыве учредительного собрания, что задачу борьбы с контрреволюцией можно не выдвигать, как нашу активную задачу, а потопить ее в туманной (и неправильно формулированной, как мы сейчас увидим) ссылке на «процесс взаимной борьбы». Это не язык политических деятелей, это язык каких-то архивных заседателей!

Восстание – очень большое слово. Призыв к восстанию – крайне серьезный призыв. Чем сложнее становится общественный строй, чем выше организация государственной власти, чем совершеннее военная техника, тем непозволительнее легкомысленное выставление такого лозунга. И мы не раз говорили, что революционные социал-демократы издавна подготовляли выставление его, но выставили, как прямой призыв, лишь тогда, когда не могло быть никаких колебаний насчет серьезности, ширины и глубины революционного движения, никаких колебаний насчет того, что дело подходит к развязке в настоящем смысле слова. С большими словами надо обращаться осмотрительно. Трудности превращения их в большие дела громадны. Но именно поэтому непростительно было бы отделываться от этих трудностей фразой, отмахиваться от серьезных задач маниловскими выдумками, надевать на глаза шоры сладеньких вымыслов о якобы «естественных переходах» к этим трудным задачам.

Революционная армия – это тоже очень большое слово. Создание ее – трудный, сложный и долгий процесс. Но когда мы видим, что он уже начался и обрывками, кусочками идет повсюду; – когда мы знаем, что без такой армии действительная победа революции невозможна, мы должны выдвинуть решительный и прямой лозунг, проповедовать его, делать его оселком злободневных задач политики.

…Крестьянин говорит: «Земля божья, земля народная, земля ничья». «Разделисты» объясняют нам, что он говорит это несознательно, что он говорит одно, а думает другое. Действительные стремления крестьян, говорят они, состоят всецело и исключительно в прибавке земли крестьянам, в увеличении мелкого хозяйства и ни в чем больше. Все это совершенно верно. Но наше разногласие с «разделистами» и тут не кончается, а только начинается. Именно этими словами крестьян, несмотря на всю их экономическую несостоятельность или бессодержательность, мы должны пользоваться, как зацепками для пропаганды. Ты говоришь, что землей должны пользоваться все? Ты хочешь отдать землю народу? Прекрасно, но что значит дать землю народу? Кто распоряжается народным достоянием и народным имуществом? Чиновники, Треповы. Хочешь ли ты отдать землю Трепову и чиновникам? Нет. Всякий крестьянин скажет, что им он отдать земли не хочет. Хочешь ли отдать землю Петрункевичам и Родичевым, которые, может быть, будут заседать в муниципальном самоуправлении? Нет. Крестьянин наверно не захочет отдать землю этим господам. Следовательно, – разъясним мы крестьянам, – для того, чтобы земля могла быть отдана всему народу с пользою для крестьян, необходимо, чтобы была обеспечена выборность всех чиновников, без исключения, народом.