Восстание ангелов в конце эпохи большого модерна - цур Линде Отто Дитрих. Страница 12

Возможно, однако, что сближение столь отдаленных по времени эпох содержит в себе нечто большее, чем просто внешнюю аналогию. Социальный бульон, бурлящий сейчас на планете, явно готов породить на свет новое мироустройство, открыв заново главу всемирной истории. Пружина и внутренняя логика траектории уходящего века — исчерпание исторического пространства Нового времени, фатальный кризис его цивилизационной модели. Нестабильность, изменчивость социального калейдоскопа парадоксальным образом становятся чуть ли не наиболее устойчивой характеристикой современности. Происходит интенсивная трансформация общественных институтов, изменение всей социальной, культурной среды обитания человека и параллельно — его взглядов на смысл и цели бытия.

Подобный сдвиг времен и мешанина событий, естественно, усиливают интерес к эффективному стратегическому прогнозу, повышая роль общественных наук, являясь не только социальным, но также интеллектуальным вызовом эпохи (не говоря уже о его духовном содержании). Однако вопреки ожиданиям современная теоретическая мысль продемонстрировала изрядную растерянность и неадекватность требованиям времени, упустив из поля зрения нечто качественно важное, определившее в конечном счете реальный ход событий. И тому были свои веские причины.

На протяжении ряда десятилетий общественные науки (а равно и стратегический анализ, прогноз, планирование в этой сфере) были разделены как бы на два русла. Интеллектуальная деятельность коммунистического Востока, отмеченная печатью явного утопизма, оказалась в прокрустовом ложе догмы и конъюнктуры (прикрытом к тому же пеленой расхожей мифологии и лишенных реального содержания лозунгов), а следовательно, не готовой к неординарному вызову времени. Но ведь и западная социальная наука, особенно североамериканская футурология, связанная с именами Даниела Белла и Маршалла Мак — Люена, Германа Кана и Олвина Тоффлера, Джона Несбита и Фрэнсиса Фукуямы, также в значительной степени пребывала в плену стереотипов постиндустриальной политкорректности, обобщенных в образах эгалитарной «глобальной деревни» и благостного, либерального «конца истории».

Впрочем, все эти иллюзии и клише имели единое фундаментальное основание: они являлись двумя вариантами единой идеологии Нового времени, базируясь на ее ценностных установках и парадигме прогресса. Но так уж сложилось: именно этот фундамент и подвергся существенному испытанию на прочность в конце ХХ века, именно данная концептуалистика и переживает ныне серьезный кризис. В то же время в недрах европейской по преимуществу социологии назревал серьезный поворот, связанный с критической оценкой самих начал современного общества, переходом к анализу новой реальности как самостоятельного исторического периода, эры социального Постмодерна. И что отнюдь не то же самое — к ее рассмотрению с позиций философии и культурологии постмодернизма.

В 90-е годы, после исчезновения с политической карты СССР, вопреки многочисленным прогнозам и ожиданиям глобальная ситуация отнюдь не стала более благостной. Напротив, став другой, она обнажила какие — то незалеченные раны, незаметные прежде изломы и теснины. Мир словно бы заворочался, привстал на дыбы… На фоне неумолимо приближающегося fin de millennium меркнут многие несбывшиеся мечты и ложные зори. Сохранение миропорядка становится все более актуальной, но и более трудновыполнимой задачей. Наряду с рациональным оптимизмом в духе упомянутого «окончания истории» начал приоткрываться сумеречный горизонт неизжитого, первобытного ужаса перед ее разверзающимися глубинами.

Различные интеллектуальные и духовные лидеры, влиятельные общественные фигуры от Збигнева Бжезинского до Сэмюеля Хантингтона, от папы Иоанна Павла II до современного «алхимика» Джорджа Сороса заговорили о наступлении периода глобальной смуты, о грядущем столкновении цивилизаций, о движении общества к новому тоталитаризму, о реальной угрозе демократии со стороны неограниченного в своем «беспределе» либерализма и рыночной стихии… События последнего десятилетия, когда столь обыденным для нашего слуха становится словосочетание «гуманитарная катастрофа», разрушают недавние футурологические догмы и социальные клише, предвещая весьма драматичный образ наступающего XXI века.

В XI энциклике папы Иоанна Павла II «Евангелие жизни» (март 1995года) современная цивилизация подверглась интенсивной и суровой критике как колыбель специфической «культуры смерти». Государства западного мира, констатирует Иоанн Павел II, изменили своим демократическим принципам и движутся к тоталитаризму, а демократия стала всего лишь мифом и прикрытием безнравственности. Или другой пример — если не исторического пессимизма, то отчетливой обеспокоенности. Известный, а главное, хорошо информированный финансист Джордж Сорос в статье «Свобода и ее границы», опубликованной в начале 1997 года в американском журнале «Atlantic Monthly», приходит к следующему настораживающему и для многих, вероятно, неожиданному из данных уст выводу: «Я сделал состояние на мировых финансовых рынках и тем не менее сегодня опасаюсь, что бесконтрольный капитализм и распространение рыночных ценностей на все сферы жизни ставят под угрозу будущее нашего открытого и демократического общества. Сегодня главный враг открытого общества — уже не коммунистическая, но капиталистическая угроза».

…Так что на наших глазах происходит серьезная переоценка ситуации, складывающейся на планете, пересмотр актуальных по сей день концептов, уверенно предлагавшихся еще совсем недавно прогнозов и решений, их ревизия с неклассических, фундаменталистских, радикальных, эсхатологических, экологических и качественно новых мировоззренческих позиций. Новый международный порядок постепенно начинает восприниматься не столько как оптимистичная схема грядущего мироустройства, но скорее как постмодернистская idea fixa века ХХ (не без стойкого привкуса утопизма), на протяжении всего уходящего столетия в различных обличиях смущавшая умы и охватывавшая народы.

Социальная организация предшествовавшего периода достигла своей вершины, глобализации (хотя это определение и не получило в ту пору распространения) где — то около Первой мировой войны. После которой, собственно, и возникла проблема нового порядка как по — своему неизбежная череда вариаций на тему формы и содержания новой планетарной конструкции. В ее ли версальском варианте с приложением в виде Лиги Наций; большевистской версии перманентной революции и планов создания всемирного коммунистического общества; германского краткосрочного, но глубоко врезавшегося в историческую память человечества Ordnung’а; ялтинско — хельсинкского «позолоченного периода» ХХ века, увенчанного ООН и прошедшего под знаком биполярной определенности…

И наконец, в конце века возникла устойчивая тема Нового мирового порядка с заглавной буквы в русле американоцентричных схем современной эпохи. (Отражая, впрочем, не только наличествующие тенденции истории, но и попытки подправить их политически мотивированной стратегией глобального обустройства.) «Это поистине замечательная идея — новый мировой порядок, в рамках которого народы могут объединиться друг с другом ради общей цели, для реализации единой устремленности человечества к миру и безопасности, свободе и правопорядку», — заявлял в 1991 году сорок первый президент США Джордж Буш, добавив при этом, что «лишь Соединенные Штаты обладают необходимой моральной убежденностью и реальными средствами для поддержания его (нового миропорядка. — А. Н.)». А в 1998 году на торжествах, посвященных 75-летию журнала «Тайм», нынешний, сорок второй, президент США Уильям Клинтон уточнил: «Прогресс свободы сделал это столетие Американским веком. С Божьей помощью… мы сделаем XXI век Новым Американским веком». Черта была подведена на самом краю уходящего столетия — в марте 1999 года, когда явно просел каркас политического и правового мироустройства Нового времени, определенного еще триста пятьдесят лет назад Вестфальским миром 1648 года.

Однако история, которая есть бытие в действии, в своих построениях оказывается шире умозрительных социальных конструкций, непредсказуемее политически мотивированных прогнозов. И наряду с моделью исторически продолжительного североцентричного порядка (во главе с Соединенными Штатами) сейчас с пристальным вниманием рассматривается смутный облик следующего поколения сценариев грядущего. Среди них: вероятность контрнаступления мобилизационных проектов; господство постхристианских и восточных цивилизационных схем; перспективы развития глобального финансово — экономического кризиса с последующим кардинальным изменением основ мирового строя; будущая универсальная децентрализация либо геоэкономическая реструктуризация международного сообщества… Существуют и гораздо менее распространенные в общественном сознании ориенталистские схемы обустройства мира эпохи Постмодерна — от исламских, фундаменталистских проектов до конфуцианских концептов, связанных с темой приближения «века Китая».