Драма советской философии. (Книга — диалог) - Толстых Валентин Иванович. Страница 49

Инженеры одного военного института, занимающиеся т. н. «управляющими устройствами» для ракет или еще какой — то им подобной чертовщины, уперлись несколько лет назад в т. н. «проблему надежности». В чем состоит эта проблема? — Просто в том, что чем больше деталей имеет устройство, тем скорее оно выходит из строя в результате выпадения одного единственного звена. И если надежность телевизора измеряется цифрой годов, то эта цифра для управляющего устройства ракеты измеряется минутами и секундами. Поэтому инженеры с завистью взирают на человеческий мозг, как на систему, которая продолжает прекрасно исполнять свои функции даже тогда, когда его проламывают ломом, и работает не миллионные доли секундах, как полагается по всем математическим расчетам надежности для системы, состоящей из 15 миллиардов элементов, а 70–80 лет… С точки зрения тех представлений, на основе которых инженеры конструируют «думающие машины», это — стопроцентное ЧУДО. И инженеры обратились в одну из лабораторий, где исследуют мозг, с просьбой объяснить им, на каких принципах организованы элементы его структуры.

В этой лаборатории сразу же нашлись оптимисты — кибернетики, которые сразу же согласились помочь инженерам, — им все ясно и все легко. Нарисовали схему работы мозга и вручили ее инженерам. Те рас — сматрели ее и расхохотались. Оказалось, что физиологи — кибернетики положили им на стол абстрактно — алгебраическое изображение тех самых машин, которые эти инженеры и без них делали. Вы нам показали, как НЕ устроен мозг, а не то, как устроен, — сказали инженеры.

История очень поучительная, — так как проблему мозга, а тем самым и связи мозга с мышлением, физиологи, ориентированные через Павлова на Декарта, решают в духе механистического материализма. Понять что — либо в мозге с точки зрения ПРИЧИННОСТИ — значит понять как длинную ЦЕПЬ причинно — следственных отношений. А «цепь» всегда имеет начало и конец, вход и выход, и осуществляется через последовательный ряд элементов, выход из строя одного из коих разрывает всю цепь…

Принцип картезианский, — с той лишь разницей, что Декарт представлял себе физиологическую механику по образу и подобию паровой машины, — с клапанами, тяжами, с поршнями и давлениями, а нынешние картезианцы — по образцу и подобию электрической цепи — с проводами, выключателями, переключателями, источниками и потребителями тока. Вот и вся разница.

А в итоге — неспособность понять, как же работает мозг, какие функции он реально выполняет, и какие именно структуры обеспечивают беспрепятственное осуществление этих функций, в том числе — и пресловутую надежность…

Логическая схема этого подхода к изучению мозга насквозь картезианская. А именно — она нацелена на отыскание всей длинной цепочки опосредующих звеньев, которая замыкает «вход» и «выход», и это исследование должно, якобы, проследить шаг за шагом последовательные замыкания этой цепочки, то есть как цепь причинно — следственных отношений, которые и считаются НЕПОСРЕДСТВЕННЫМИ замыканиями, или на языке электромеханики — элементарными контактами.

Правда, уже сам Декарт прекрасно понимал, что это — материалистическое по своему подходу исследование физиологии мозга и нервной системы ровно ничего не объясняет и не может объяснить в природе мышления, — то есть той самой функции, которую выполняет в составе нашей, человеческой организации, МОЗГ. Поэтому — то у Декарта и появляется бестелесная «душа». Она — неизбежное дополнение к представлению, согласно коему работу мозга можно понять, двигаясь по логике причинно — следственных отношений между его элементами, — А — В–С — D… — X — Y–Z.

Это — та самая проблема, которую позднее четко заострил и Кант, — в виде антиномии причинности и ЦЕЛЕВОЙ детерминации.

И вот как раз тут — то Спиноза и выступает во всем его величии, а именно, он разрешает проблему (ту самую проблему, которую нынешняя физиология мозга ставит в частной форме, не умея решить ее сначала в общей форме, а потому не решает и в частной форме) отношения между ПРИЧИННО — СЛЕДСТВЕННЫМИ ЦЕПОЧКАМИ — и проблемой ЦЕЛИ, которую он, в отличие от Декарта и Канта, толкует последовательно МАТЕРИАЛИСТИЧЕСКИ.

Спиноза, как известно, отвергает начисто представление о ЦЕЛЕВОЙ ПРИЧИНЕ, о «causa finalis», — но именно поэтому он вынужден сразу же приступить к преобразованию представления о «ДЕЙСТВУЮЩЕЙ ПРИЧИНЕ, — о «causa efficiens».

Он решительно ломает представление о причинно — следственных отношениях как о цепи последовательных контактов — замыканий. Он просто замыкает эту цепь «на себя», смыкая «вход» и «выход», — то есть, если искать этому решению образный эквивалент, — мыслит ее на манер декартовского ВИХРЯ.

И тогда здесь детерминация предстает не как цепь от А до Я, а как некоторое замкнутое на себя кольцо, где осуществляется не последовательное воздействие части на часть, а происходит нечто совсем другое, — а именно: ЦЕЛОЕ, как наличная совокупность всех возможных частей, детерминирует каждую свою собственную часть, каждый элемент, и посему — каждое отдельное звено, каждый отдельный контакт.

Отсюда и получается, что логика мышления Спинозы вообще — это Логика детерминации (определения) ЧАСТЕЙ СО СТОРОНЫ ЦЕЛОГО.

Эта логика, как само собой ясно, ни в коем случае не может быть построена по образцу МАТЕМАТИЧЕСКОЙ ЛОГИКИ, то есть в виде ЦЕПОЧКИ последовательно включаемых алгоритмов, жестко заштампованных схем.

Ибо последние могут в пределе объяснить ЦЕЛОЕ как результат последовательного соединения, как результат СИНТЕЗА частей, элементов в некоторую систему.

Здесь как раз обратная Логика — Целое предполагается ДАННЫМ, а все исследование ведется как АНАЛИЗ, — то есть как процедура выявления тех «частей», которые производит на свет именно данное целое, чтобы обеспечить свое самосохранение и самовоспроизведение.

Именно идея такого анализа, — исходящего из ясного представления о ЦЕЛОМ, и идущего последовательно по цепочке причинности, которая и воспроизводит это целое уже как результат АНАЛИЗА, — и заключена в логически — концентрированном виде в категории СУБСТАНЦИИ, как «causa sui», — как причины самой себя.

Здесь Спиноза на сто процентов прав против Ньютона, который целые века служил чуть ли не символом точного научного мышления, — а на самом деле — ИКОНОЙ ПОЗИТИВИСТСКОГО ВЗГЛЯДА НА МЫШЛЕНИЕ И НА НАУКУ.

И именно поэтому тот самый Эйнштейн, который оказался в силах вырваться из тисков ньютонианского мышления в физике, и в общей форме вынужден был обратить свой взор на принципиально логическое решение известных проблем Спинозой.

Ибо Спиноза и остался единственным мыслителем, который решил проблему причины — цели, оставшись при этом материалистом, то есть самую ЦЕЛЬ сумел истолковать как имманентную характеристику особого рода причинно — следственной зависимости, не пожертвовав при этом — не в пример Гоббсу, Ньютону, Ламметри и Гольбаху, тем хитрым моментом, который со времен Аристотеля называется «энтелехией». То есть тем обстоятельством, что отдельные цепочки причинно — следственных замыканий между отдельными элементами целого не имеют сами по себе самодовлеющего значения, и что они сами диктуются со стороны сложившейся системы, наличного оформленного целого.

Иными словами, именно Спиноза раскрыл тайну ЦЕЛЕ — СООБ — РАЗНОСТИ как простой факт ЦЕЛО — СООБРАЗНОСТИ, — как факт обусловленности частей со стороны ЦЕЛОГО (а не «цели» в ее спиритуалистически — идеалистическом толковании).

Иными словами, — всякий акт анализа, — то есть прослеживания отдельных цепочек причинно — следственных зависимостей, — должен исходить из предельно ясного и четкого представления о том ЦЕЛОМ, которое мы хотим в итоге дискурсивно — аналитического исследования получить.

Математическая же логика, — логика мышления Ньютона, — ориентирует исключительно на движение по цепочкам причинно — следственных связей, — без предварительного выделения и строгого определения ЦЕЛОГО, внутри коего должен совершаться анализ, — то есть строить в мышлении это ЦЕЛОЕ наобум, на — авось, не зная наперед, что из этого выйдет…