Общество риска. На пути к другому модерну - Бек Ульрих. Страница 36

Эту ситуацию образно описал Шумпетер: автобус массовой безработицы заняла группа постоянных безработных, они оккупировали сидячие места. Другие пассажиры все время входят и выходят. Одни входят, другие выходят. В этом движении при наблюдении извне, например с высоты птичьего полета, из сопровождающего автобус вертолета, можно выделить некоторые особенности и соответствующие группы. Непосредственные участники видят собравшуюся на некоторое время вместе толпу одиночек, ждущих, когда им выходить. Это как в метро. Проезжаешь несколько остановок и снова выходишь на поверхность. Садясь в вагон, уже думаешь, где будешь выходить. Люди ведут себя скованно. Желание выйти, которое каждый несет в себе, и история о том, как он сюда попал, не располагают к общению. И только ночью, когда поезд стоит, те, что в толчее не сумели пробраться к автоматически закрывающимся дверям и выйти (это те самые, что, как неутешительным тоном сообщает наблюдатель, просто «статистически» не могут этого сделать по причине своей высокой численности), начинают с осторожно протянутыми сквозь решетки самообвинений руками сближаться друг с другом и разговаривать.

Подавляющее большинство безработных пока еще в собственных глазах и в глазах окружения остается в серой зоне потери рабочего места и его нового обретения. Классовая судьба расщепилась на свои самые малые составляющие — на «преходящие периоды жизни». Она дырявит, разрывает на фрагменты биографии, возникает то тут, то там, нарушает границы, которые прежде были для нее священными, снова уходит и приходит, остается на продолжительное время, ожесточается, но в этом дроблении на «фазы жизни» становится почти нормальным промежуточным состоянием стандартной профессиональной биографии целого поколения, Массовая безработица в условиях индивидуализации ведет в соответствии с фазами жизни кочевое существование (с ощутимой тенденцией к обретению оседлости), при этом индивидуализация допускает возможность сосуществования противоречий: массовости и обособленности «судьбы», чисел головокружительной высоты и постоянства, которые тем не менее каким-то образом искривляются, измельчаются, в своей жестокой неотвратимости судьба как бы поворачивается внутрь себя, утаивает от одиночки, что она настигает многие миллионы, и заставляет его страдать от чувства собственной неполноценности.

Применительно к статистике безработицы это значит, что зарегистрированные на бирже труда случаи безработицы не позволяют судить об отдельных лицах. С одной стороны, временной безработицей может быть затронуто значительно большее количество людей, чем отражено в постоянстве чисел. С другой — одни и те же лица могут через некоторое время многократно заявлять о потере рабочего места. Возвращаясь к примеру с метро, можно сказать, что количество сидячих и стоячих мест не совпадает с количеством входящих и выходящих пассажиров. Однако при входе и выходе нередко выстраиваются одни и те же давно знакомые лица, так что подсчет потоков еще ничего не говорит о количестве пострадавших от безработицы: случаи регулярной и случайной потери рабочего места при распределении в соответствии со специфическими фазами жизни не совпадают. Соответственно высок и эффект массового распространения. Безработица, распределенная по отдельным судьбам, уже не является судьбой классов или маргинальных групп, это обобщенная судьба, ставшая нормой жизни.

Специфическое распределение по фазам жизни характерно и для новой бедности. Становится понятной двусмысленность, с которой бедность распространяется, усугубляется, но применительно к частной жизни каждого остается скрытой. При этом временное лишение работы оказывается отнюдь не временным, для все большего числа людей оно становится постоянным, но вначале воспринимается как временное явление. Особенно сильно бедность угрожает женщинам. Причем не по недостатку образования или особенностям происхождения. Решающим фактором, скорее, выступает развод, который отбрасывает их — особенно женщин с детьми — за черту прожиточного минимума. Но и в этом случае многие живут не так, как диктуют стереотипы жизни низших слоев населения. Бедность они нередко воспринимают как временное явление. Им кажется (нередко так оно и бывает), что стоит только выйти замуж — и с бедностью будет покончено. Но если это не удается, тем беспощаднее к ним бедность, так как им неведомы возможности культуры, позволяющей жить в нищете и скрывать ее.

Быть бедным в ФРГ — просто скандал, поэтому нищету старательно скрывают. Неизвестно, что хуже — признаться в бедности или скрыть ее, получать помощь от государства или продолжать терпеть лишения. Цифры — вот они, перед нами. Но неизвестно, где скрывающиеся за ними люди. Остаются следы. Отключенный телефон. Неожиданный выход из клуба. Но все это говорит о чем-то на первый взгляд временном; новая бедность хочет казаться временной даже там, где она обосновалась окончательно.

Это развитие настолько обоюдоострое, что о нем можно говорить только в двояком смысле, каждый раз добавляя к сказанному нечто противоположное. Скандальная ситуация с постоянной массовой безработицей, поразившей на длительное время более двух миллионов человек, таким образом теряет свою остроту. Массовая безработица, разложенная на (вроде бы) преходящие фазы жизни, загоняется в рамки нормы. Безработица большой группы населения распыляется по индивидуальным «случаям» и не вызывает политических протестов. Она напоминает «выдохшийся порох», взрывная сила которого тем не менее сохранилась и может неожиданно вырваться наружу.

В условиях скандальной массовой безработицы такая форма распределения имеет и свои смягчающие моменты. Там, где безработица и впрямь остается временным явлением, она, будучи распределенной среди множества лиц, не обрушивается со всей жестокостью на один класс, а определенным образом демократизируется. Даже «те наверху» от нее теперь не застрахованы. Необходимо еще раз подчеркнуть, что в этом кроется опасность, связывающая и парализующая политические силы. Иначе говоря, в этой частичной демократизации массовой безработицы кроется и частичное перераспределение бедности, выравнивание шансов сверху вниз.

Этому соответствует определенный биографический образчик распределения. То, что раньше было групповой судьбой, сегодня — с многими оговорками — распределяется, так сказать, по биографическому принципу. Говоря упрощенно, противоречия социального неравенства всплывают как противоречия между разными этапами одной биографии. Утрируя наблюдаемую тенденцию, можно утверждать, что индивидуализация делает биографии людей разностороннее, антагонистичнее, уязвимее, неопределеннее, беззащитнее перед лицом катастроф, но и ярче, многообразнее, противоречивее — вплоть до факта, что все большее количество населения, по крайней мере «временно», бывает подвержено безработице (и нищете).

Обратная сторона временного проявления безработицы — превращение внешних причин во внутреннюю вину, в системную проблему личной несостоятельности. Преходящая безработица, которая после многих попыток ее преодоления превращается в долговременную и непреходящую, — это крестный путь самопознания. В постоянном исключении возможного безработица как нечто внешнее шаг за шагом внедряется в человека, становится свойством его характера. Новая бедность — это прежде всего материальная проблема, но не только. Она в то же время и безропотно принимаемое саморазрушение личности, которое протекает в тщетных ритуальных попытках уклониться от неизбежного; если присмотреться, массовая судьба полнится такими саморазрушениями.

Данная взаимосвязь, вероятно, смягчается знанием причин и статистических данных о массовом характере безработицы, но на деле не вскрывается. Ссылка на «общественную обусловленность» остается ссылкой, не находящей соответствия в обстоятельствах жизни. Цифры и жизнь дрейфуют в разные стороны. Случаи — это еще не люди. Цифры говорят о жизни, которую они уже не могут интерпретировать применительно к определенному месту. Цифры указывают на потерянную уверенность в завтрашнем дне, на распространение нищеты, но не сводят факты воедино, не выводят их из изоляции. Они напоминают фиксацию следов, оставленных коллективом одиночек. Тем самым они превращаются в абстрактный знаменатель, благодаря которому одиночки узнают о своем коллективе, точнее, могут услышать о нем. Цифры подменяют социальную действительность, которая не в состоянии познать самое себя. Они — остаточная «оболочка классов», которые сохраняются благодаря абстрактной статистике. То, что кроется за цифрами, в процессе индивидуализации исчезает за оградой отдельного случая, и выманить это оттуда становится все труднее.