Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного - Кулешова Ольга Валерьевна. Страница 18

Рассматривая вопрос преображения плоти в трилогии «Испанские мистики», Мережковский утверждает равноправие двух философских категорий — Святой Плоти и Святого Духа: «Физический аспект любви можно, и должно, принять только в свете влюбленности, красоты, свободы, то есть “в Третьем”, во Христе. В Третьем врожденное противоречие между духом и плотью исчезает, \105\ так как плотская любовь, святое чувство влюбленности, берет свое начало в Боге, проходит через Него и в Нем же находит свое завершение. “Тайна двух”, единство двух в акте физической любви, объемлющее их душу, дух и плоть, делает их частью “сияющего Божественного круга”. Святая Плоть и Святой Дух не противоположны друг ко другу — они являются полюсами одной и той же истины: не язычество и Христианство, а две равные части Христианства» [125]. На утверждении подобного равенства Мережковский основывает понятие богосупружества — высшей точки освящения плоти для человека, соединения человека с Богом в любви путем достижения экстаза. «Экстаз есть начало Царства Божия не только для каждого человека в отдельности, но и для всего человечества» [126]. Человеческий брак — знамение, символ теогамии, богосупружества. «Полная Личность — не в духе и не в плоти, а в соединении духа с плотью: вот почему Личность достигает полноты своей не в одном духовном и не в одном плотском, а в духовном и в плотском вместе соединении брачной любви» [127].

Земные цивилизации и культуры Мережковский рассматривает с точки зрения их полезности для процесса духовной эволюции человечества, т. е. их роли в приближении истории к благому Концу — Апокалипсису и в достижении человечеством духовного абсолюта — Царства Божия. Наиболее ценными философ признает ассиро-вавилонскую и египетскую древности, почитая их за религиозные культы умерших и воскресших \106\ богов и за половую символику в Боге, называя провозвестниками Воскресения божественной плоти и создания Царства Божия на Земле. Мережковский отвергает эллино-римскую культуру, предложившую человечеству ложный путь развития, отдалившуюся от веры в воскресение плоти и пришедшую к бестелесной духовности, утверждающей смерть: «Безбожным и смертным, смерть утверждающим, было возрождение эллино-римской древности, духовное начало современной Европы; возрождение древности египетской, если только суждено ему совершиться, будет религиозным и воскресным» [128].

Итак, земная цивилизация оценивается Мережковским скептически. Философ видит бесперспективность обеих альтернатив, предлагаемых современным миром: пути развития Запада и Востока различны, но одинаково далеки от истины и лишены благодати. Запад, забыв наследие воскресных мистерий и духовность раннего христианства, следуя безбожным путем Возрождения и Нового времени, идет к неминуемому концу, чтобы погибнуть во всемирной войне и собственной ненависти, Восток же, одержимый большевистской идеей, олицетворяет крайнее метафизическое зло и грозится погубить весь мир. Безбожие — общая черта, выделяемая Мережковским в противополагаемых им и разделяемых по сути ветвях всемирной цивилизации — Западе и Востоке. «В планетно-круговом движении человечества по орбите всемирной истории крайняя точка приближения к солнцу — Христу, перигелий, достигнута после \107\ двух первых веков христианства, в XIII веке, а точка отдаления, такая же крайняя, апогелий, — в XX веке», — отмечает философ [129].

В романе «Франциск Ассизский» Мережковский определяет главную причину будущей гибели второго человечества, характеризуя ее как утрату человеком Бога, отказ от свободы в угоду равенству равно как в буржуазной государственности XX столетия, так и в безличном равенстве социалистического государства. Он пишет: «После того, что мы называем… слишком неопределенно “Возрождением”, но что на самом деле было возрождением только язычества, и вырождением христианства, — западноевропейское человечество, много раз пытаясь освободиться, в “политических” и “социальных революциях”, помимо и против Христа, и все больше и больше отчаиваясь в свободе, впадало снова все глубже и глубже, — вывих за вывихом, извращение за извращением, — в “первородный грех” — волю к рабству, пока, наконец, в строящейся на месте Церкви государственности наших дней, на всем ее протяжении, от диктатуры кесарей до диктатуры пролетариата, эта воля к рабству не усилилась так, как еще никогда за память всемирной истории, — ни даже в древних абсолютных монархиях Египта, Вавилона и Рима. Люди сами в цепи идут, жаждут рабства неутолимо; чем иго тяжелее, тем ниже и мягче гнутся шеи рабов, так что, наконец, самым мертвым и холодным из всех человеческих слов сделалось в наши дни, некогда самое живое, огненное слово Духа — свобода» [130]. \108\

Мережковский вслед за Ф.М. Достоевским отмечает непреодолимую тягу человечества к всемирности, считая ее первым шагом к достижению духовного абсолюта — созданию Царства Божьего на Земле. Устройство великих всемирных империй, стремление к созданию всемирного государства иллюстрируют в философской концепции Мережковского жажду всемирности у исторического человечества. Однако подобная жажда может реализоваться и негативно, обернувшись своей противоположностью — послужить Царству Антихриста. Создание всемирного Интернационала представляется Мережковскому ярким примером превратного истолкования человечеством благой идеи всемирности: «Христианство не прошло человечеству даром: оно оставило на нем неизгладимый след всемирности; современный человек всемирен — с Богом или против Бога; он выпадает из Церкви Вселенской в Интернационал» [131].

Таким образом, Мережковский констатирует гибельность исторических стезей XX столетия, обусловленную всемирным отступлением от Бога, влекущим за собой жестокость уничтожения всего земного в войнах международных и междоусобных, гражданских, приближающих человечество к духу Небытия и способных стать причиной гибели второго человечества. «Плод атеизма буржуазного, империализм — всемирная война международная — уже созрел; плод атеизма пролетарского — всемирная война гражданская, всеубийство — еще зреет», — считает философ [132]. «“Вселенская \109\ Церковь” гражданской войны — всеубийства — и есть Интернационал» [133].

Философ сетует на неспособность XX века руководствоваться божественными прозрениями интуиции глубинного «ночного сознания», отмечает у современника приоритет поверхностного рационального знания «сознания дневного», выступает против позитивного научного знания, видя в нем корень нивелировки Личности в современной ему действительности. По Мережковскому, «наука еще не знание, она может быть и ученым невежеством. Позитивная наука, выбрасывая Личность, религиозное начало культуры, “не зная ни абсолютных проблем, ни абсолютных задач, отрицает культуру” и утверждает варварство» [134]. Философ утверждает несостоятельность человеческой личности, ограниченной слепой верой во всемогущество науки и утратившей знание о собственных возможностях интуитивно-божественных прозрений: «Знание, или, вернее, та низшая часть его, в которой изучаются только законы действующих в мертвой материи механических сил, заменяет людям сейчас то, чем некогда была для них энергия. Люди наших дней верят в сверхъестественную силу знания почти так же слепо и грубо-невежественно, как дикари — в колдовство» [135].

Как следствие утверждения позитивного научного знания и всемирного отступления человечества от Бога Мережковский рассматривает полную утрату личности и замену ее безбожной тоталитарной государственностью. Христос определяется \110\ как высшее утверждение человеческой личности и ее божественной природы, утрата веры как отказ от личности, полное обезличивание: «Бог есть Личность, — этот опыт Христианства и всего духовного движения, подводившего человечество к христианству, нужен, как никому, людям наших дней, когда бытию человеческой личности угрожает в тоталитарной государственности воплощенная так, как нигде и никогда в истории человечества, воля к Безличности» [136].