Восходящая тень - Джордан Роберт. Страница 22

— Вам пора идти, миледи, — проговорил он спокойно. Берелейн подступила к нему и заговорила страстным, горячим шепотом:

— Я чувствую на себе твой взгляд. Ранд. Я не деревенская девчонка, которая держится за мамашин передник, и я знаю, чего ты хочешь…

— Женщина, ты думаешь, я сделан из камня? — взревел Ранд.

Она аж подскочила, но тут же снова двинулась к нему, не сводя с него темных бездонных глаз, в которых можно было утонуть.

— У тебя такие сильные руки, они будто высечены из камня. Если хочешь быть грубым со мной, будь, только позволь мне остаться с тобой. — Она коснулась его лица, и с пальцев ее, казалось, слетали искры.

Не раздумывая. Ранд направил поток Силы, с которым был соединен, и женщина неожиданно стала отступать, шатаясь, будто ее отталкивала воздушная стена. Глаза ее расширились от испуга. Это воздух, сообразил Ранд. Направляя Силу, он порой не мог предвидеть результат. По правде говоря, так бывало чаще всего. Зато, совершив какое-то действие, он запоминал, как этого добиться, и впоследствии мог повторить.

Невидимая движущаяся стена смела с ковра сброшенное Берелейн платье, сапог, скинутый Рандом, когда он ложился спать, и пюпитр, поддерживавший фолиант в алом кожаном переплете — кажется, это была «История Тирской Твердыни» Ибана Вандеса, — и оттеснила все это, как и саму женщину, к стене, на безопасное расстояние от Ранда. Он остановил поток — да, пожалуй, иначе не скажешь — и убедился в том, что невидимый щит может держаться и без его усилий. Некоторое время Ранд запоминал свои ощущения, пока не уверился, что запечатлел в памяти, как это делается. Новое умение могло оказаться полезным, особенно возможность сохранить щит, отъединив его от потока Силы.

Темные глаза Берелейн оставались расширенными, дрожащими руками она ощупывала невидимую стену перед собой. Лицо ее стало почти таким же белым, как и сорочка. Пюпитр, книга и сапог лежали у ее ног, запутавшись в шелковом платье.

— Я весьма сожалею, — проговорил Ранд, — но впредь, миледи, мы будем беседовать не иначе как на людях.

Он действительно сожалел — что правда, то правда. Что бы там ею ни двигало, она была красива. Ну и дурак же я, чтоб мне сгореть, подумал Ранд, не вполне понимая, в чем заключается его глупость — в том ли, что он признает ее красоту, или в том, что отсылает ее прочь.

— Полагаю, вам следует вернуться в Майен — и чем скорее, тем лучше. Обещаю, что Тир не потревожит более ваших владений. Порукой будет мое слово.

Его слово могло иметь силу, лишь пока он жив, возможно даже, лишь пока он остается в Твердыне, но Ранд чувствовал: надо дать Берелейн то, что послужит бальзамом для уязвленного самолюбия и поможет оправиться от испуга.

Впрочем, похоже, от испуга она оправилась самостоятельно, во всяком случае, внешне. Теперь она уже не выглядела соблазнительницей, лицо ее казалось открытым и честным.

— Прости. Я вела себя глупо, но я не хотела тебя обидеть. В моей стране женщина говорит с мужчиной так же свободно, как и он с ней. Пойми, Ранд, ты такой красивый, высокий и сильный. Это мне нужно быть каменной, чтобы не замечать этого и не восхищаться тобой. Пожалуйста, не прогоняй меня. Я тебя умоляю. — И она грациозно, словно в танце, опустилась на колени. И голос, и выражение лица говорили об искренности, но, становясь на колени, Берелейн так натянула свою и без того чудом державшуюся сорочку, что казалось, еще миг, и она свалится. — Прошу тебя, Ранд.

Она была прекрасна и почти обнажена, и даже замкнув сознание в кокон пустоты, он любовался ею и ничего не мог с этим поделать. Обладай защитники Твердыни хотя бы половиной упорства этой женщины, и десяти тысячам айильцев не удалось бы захватить крепость во веки веков. — Я польщен, миледи, — учтиво сказал он. — Поверьте, это действительно так. Я отсылаю вас для вашего же блага. Я не могу дать вам того, чего вы заслуживаете.

И не могу позволить ей сделать то, чего она хочет.

Снаружи, во тьме, прокричал петух.

В тот же миг Ранд, к своему изумлению, заметил, что Берелейн, вытаращив глаза и разинув рот, смотрит мимо него. Она силилась крикнуть, но не могла. Ранд обернулся, пламенный меч вспыхнул у него в руках. На противоположном конце комнаты в одном из стоячих зеркал он увидел свое отражение: рослого юношу с рыжеватыми волосами и серыми глазами в льняном нижнем белье и с мечом в руках. Отражение вышло из зеркала и ступило на ковер, поднимая словно высеченный из пламени меч.

Я сошел с ума. Мысль эта скользнула за гранью пустоты. Но нет! Ведь она тоже увидела это. Значит, это реально.

Краешком глаза Ранд уловил движение, направленное ему в сердце, и, не успев подумать, что делает, резко развернувшись, нанес мечом удар, называвшийся «Луна, восходящая над водами», — снизу вверх, рассекая пополам вышедшее из зеркала отражение. Его собственное отражение. Рассеченная фигура задрожала, заколебалась и растаяла, оставив после себя лишь плясавшие в воздухе пылинки. Отражение вновь появилось в зеркале и, едва появившись, взялось руками за раму. Боковым зрением Ранд заметил, что ожившие фигуры движутся во всех находившихся в комнате зеркалах.

В отчаянии он нанес удар по зеркалу, заключенному в серебряную раму. Оно разлетелось вдребезги, но, похоже, отражение истаяло раньше. И откуда-то издалека, словно из глубин сознания, до него донесся голос, зашедшийся в пронзительном крике. Постепенно крик замер. Это был его собственный голос. Осколки зеркала еще падали на пол, когда Ранд усилием воли ударил по зеркалам Единой Силой. Все зеркала в комнате беззвучно взорвались, осыпая ковер фонтаном стеклянных брызг. И вновь, отдаваясь бесконечным эхом, в его голове зазвучал предсмертный вопль, от которого мурашки побежали по коже. Да, это был его голос, и Ранду было трудно поверить, что кричал не он.

Он инстинктивно обернулся, и как раз вовремя — из уцелевшего зеркала вышло еще одно отражение. Ранд встретил атаку противника, разворачивая «Веер» против «Лавины, катящейся с горы». Фигура отскочила назад, и юноша вдруг осознал, что она не одна: прежде чем он уничтожил зеркала, еще два отражения успели выйти наружу. Теперь перед ним стояли три его двойника, три точные копии, с лицами, искаженными ненавистью и презрением, со странным алчущим выражением. Они были подобны ему во всем, и лишь глаза казались безжизненными и пустыми. Не дав Ранду времени перевести дух, все трое бросились на него.

Держась в боковой позиции, юноша скользнул в сторону. Осколки стекла впивались ему в ноги. но он, не замечая боли, перемещался из стороны в сторону, из стойки в стойку, стараясь все время оставаться лицом к лицу только с одним противником. Он использовал все, чему Лан, Страж Морейн, научил его за долгие часы ежедневных тренировок.

Если бы все трое действовали заодно и помогали друг другу, ему бы несдобровать, но каждый из них сражался сам по себе, как будто остальных не существовало. Но даже при этом Ранд не мог отражать все их удары одновременно, и скоро кровь заструилась по его лицу, рукам и груди. Старая незажившая рана прорвалась, и хлынувшая из нее кровь смешалась с алым потоком, окрасившим его белье. Неотличимые от него обликом, нападающие и мечом владели точно так же, как он сам, но их было трое против одного. Столы и стулья переворачивались, осколки бесценного фарфора Морского Народа разлетались по ковру.

Ранд чувствовал, что силы его на исходе. Ни одна из его ран сама по себе не была слишком тяжелой, но все вместе… И нечего было думать о том, чтобы крикнуть на помощь стражу. Сквозь толстые деревянные двери не услышать и самый истошный вопль. Что бы это ни было, придется разбираться с этим в одиночку. Сознание Ранда было замкнуто в коконе пустоты, но где-то на задворках его нарастал страх. Он скреб стенки кокона подобно тому, как в ветреную ночь стучатся в окно ветви деревьев. Клинок Ранда обрушился на лицо одного из противников и рассек его чуть ниже глаз. В последний момент тот отклонился, и удар оказался не смертельным, однако все же достиг цели. Лицо — Ранд содрогнулся, узнавая себя — пересекла глубокая рана, хлынувшая из нее темно-алая кровь залила рот и подбородок. Но выражение лица не изменилось, пустые глаза не дрогнули. Враг жаждал смерти Ранда, как смертельно голодный человек алчет пищи.