Моё прекрасное алиби - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 24
– А сколько хочешь? – уточняет Ковач.
– Триста тысяч. И хороший карабин. Желательно «СКС «с оптическим прицелом.
– Насчет денег должен переговорить с ними. А оружие мы тебе найдем, любое оружие, хоть гранатомет.
– Кто его охраняет?
– Пока выясняем. Но, думаю, не дилетанты в любом случае. Там опытные профессионалы. Они свое дело хорошо знают. Так что тебе придется туго.
– Это я уже догадался. Ужасно интересно, – снова не удержался я, – кому могло прийти в голову устранить его таким образом. Ведь будет скандал.
Ковач очень сильно разозлился.
– Слушай, Левша, – сказал он каким-то звенящим голосом, – давай договоримся. Это дело нас совсем не касается. Ты принял «заказ», быстро исполнил его, и все, сматываешь в сторону. Если хочешь мое мнение, то это будет твое последнее дело, Левша. После него ты должен рвать когти, завязывать. И так уже ходят нехорошие слухи об одноруком. О тебе слышали слишком много людей. Пора отправляться тебе на пенсию. Сделай дело, возьми деньги, и будь здоров. И никогда, нигде и никому не задавай того вопроса, который ты сейчас задал мне. Понятно?
– Значит, даже так. Думаешь, мое последнее дело?
– Убежден. Если начнешь жадничать, работать по мелочам, тебя вычислят и найдут. Такого свидетеля в живых не оставят. А деньги я тебе могу хоть завтра привезти, мы тебе всегда доверяли.
– Не надо, – отвечаю, – пусть заплатят. А твои рекомендации я учту. Может, мне действительно нужно завязывать.
– Место, где жить, у тебя есть?
– Да, есть одно местечко. Я купил там небольшой домик, – даже Ковачу я не буду рассказывать, что у меня под Ленинградом есть хорошая «обкомовская» дача. Хозяин раньше секретарем Ленинградского обкома был. Два этажа, семь комнат, все как у людей. Я за нее сто пятьдесят тысяч отдал в прошлом году. Но, кроме меня, об этом знает только старик сторож, живущий на даче. И больше ни одна живая душа.
– А баба хорошая? – он, кажется, не шутит.
Тут я молчу. Про мою стерву-жену рассказывать не хочу. Про валютных девочек тоже не тянет. А про Иру не могу. До сих пор тяжело вспомнить, хотя уже целый год прошел.
– Нет, – говорю, – бабы у меня нет. Один я живу, всегда один.
– Это напрасно, – вздыхает Ковач, – баба дом согревает. Ты только найди спокойную, работящую. И больше ничего не нужно. А трахаться можно на стороне, денег у тебя, слава богу, хватает.
– Ищу. Если найдешь такую, скажи, сразу прилечу, – отвечаю и вижу, как он наконец улыбается.
– Поговорили, – смеется Ковач, – я сегодня позвоню, попрошу увеличить сумму втрое. Думаю, согласятся. У них просто нет другого выхода. А ты уже думай, как подобраться к своему «клиенту». Это будет твой звездный час, пострашнее Афгана.
– Страшнее не будет, – равнодушно бросаю я и тоже поднимаюсь.
Потом мы с ним выходили по очереди из этого старого дома. У Ковача старенький «жигуленок» шестой модели. Весь побитый и помятый. Куда он девает свои деньги, я не знаю. Да и не мое это дело. У меня в Ленинграде стоит неплохая «девятка». А здесь я теперь на такси езжу или на попутках. Так удобнее.
ГЛАВА 14
Теперь мне было необходимо узнать об этом человеке все. О его привычках, о его вкусах, о его выступлениях. Это только кажется, что политического деятеля легче убить, чем банкира или авторитета. Он всегда на виду, среди людей, а они ведь могут затаиться. Ничего в этом нет правильного. Как раз вечно появляющегося на людях политика охраняют куда лучше и профессиональнее, чем кого-нибудь из воровской братии.
Все до сих пор считают, что Освальд не убивал Кеннеди. Там, мол, была целая организация. Наивные мои, разве может в целой организации не оказаться ни одного стукача? Ни одного доносчика? Ни одного недовольного? Разве может быть целая организация в Америке, где не было бы платных агентов полиции и контрразведки, разве может такая организация вообще существовать? Нет, Освальду повезло, невероятно повезло. Он умудрился попасть в Кеннеди, который мчался в открытой машине. Это было просто делом случая, и Освальд сразу стал известен, как будто вытащил счастливый билет. А вот организация все дело бы и провалила. Только одиночка мог решиться на такую безумную авантюру, и только у одиночки она могла получиться такой трагически совершенной.
Теперь мне предстояло почти повторить его успех. В отличие от Освальда, я, правда, не хочу, чтобы меня застрелил какой-нибудь Джек Руби. Сделать дело и уйти спокойно, вот два основных компонента нашей профессии. Можно, конечно, подойти к любому человеку вплотную и просто пристрелить его. И сразу получить десяток пуль в собственную голову. Или в лучшем случае сначала тюрьму, а потом уже расстрел. А можно сделать все умнее, тоньше, изящнее. Так, чтобы не осталось никаких следов.
Вы помните, как убили Улафа Пальме? До сих пор ищут убийцу. Вот это была работа. Сделал свое дело и сумел скрыться. Только в этом случае твоя работа имеет право называться удачно выполненным «заказом». Только в этом случае. А сейчас какие киллеры пошли в Москве? Подъезжают на «Мерседесах» и палят изо всех автоматов, пугая женщин и детей. Во-первых, автомат не всегда полезен, во-вторых, громкая стрельба – показатель бескультурья, а случайные жертвы – просто свидетельство вашей профнепригодности. Вы из маэстро превращаетесь в слесаря-сантехника. Делайте свое дело аккуратно и деликатно, не превращайтесь в мясников. Можно заложить бомбу в концертный зал, где сидит ваш «клиент», или выстрелить гранатометом в окно его дома. Но вы представляете, сколько случайных людей может погибнуть. А среди них будут женщины и дети. Кстати, сами следователи умеют отличать по почерку наше исполнение от идиотского подхода малолеток. Профессиональный почерк бывает виден сразу.
Начал я, конечно, с его охраны. Для себя я сразу назвал своего «клиента» Быком. Очень был похож на такого породистого, откормленного, упитанного быка. А вот его охрана мне сразу не понравилась. Особенно их начальник. Высокий, очень ловкий молодой человек, лет тридцати пяти. Нужно было видеть, как профессионально он шнырял глазами, как успевал все заметить, все оценить, как он мягко передвигался. «Такой будет опасен в первую очередь», – подумал я. На следующий день я узнал, что он раньше работал в «девятке» КГБ, в том самом управлении, которое охраняло кремлевских вождей. Значит, я не ошибся. У парня был явно профессиональный подход к любому мероприятию. Он умел мыслить, а это было самое важное. Звали его Валерием.
Еще двое ребят постоянно сопровождали моего Быка, видимо, прикрепленные к нему. Один – здоровый кавказец, чеченец или осетин, не знаю. Но по его рукам видел, что он, шутя, может переломать человека. Другой, такой вертлявый, юркий, шустрый парень, тоже темненький, скорее молдаванин или украинец. Правда, позже я узнал, что он из Николаева и зовут его Юрой, а вот осетина звали Иса. Эти трое были моими главными противниками в предстоящей операции. Они все время были рядом с Быком, очень плотно его прикрывали, давая указания остальным членам команды охранников.
Именно «команды». Я потом посчитал, что во время выездов Быка на митинги его охраняли два-три десятка людей. Не считая милиции и агентов ФСК. Но все равно эти трое были самыми главными в предстоящей схватке. Только у меня было небольшое преимущество – я знал их, а они меня нет. И вот на этом я должен был вырабатывать свою стратегию.
Нужно было послушать Быка, когда он говорил. Ярко, убедительно, доходчиво. Все было понятно. Но я вспоминал голодных старушек в деревнях, нищих на улицах, своих раненых товарищей по госпиталю и не верил ему. Или, вернее, почти не верил ему. Властям я вообще давно не верю. Эти просто прохвосты. Обещали демократию, а сами разграбили и развалили государство. Таких вообще давить надо, как тараканов, чтобы другим неповадно было.
Не люблю я политиков. Сначала они нас в Афган бросили, кричали, доказывали, что мы выполняем свой интернациональный долг. Ладно, выполняем, значит, так нужно. Потом они же нас и предали, заставив уходить из Афгана, доказывая, что ввод войск был серьезной политической ошибкой и теперь мы будем друзьями с афганцами. Выкуси. Опять обманули. Афганцы, как пчелы, полетели за нами и жалят теперь уже на наших границах. Так нам и нужно. Не надо было слушать политиков.