Антология реалистической феноменологии - Коллектив авторов. Страница 145

Здесь, по-видимому, мы должны провести в пределах тожести дальнейшие размежевания: там, где нечто остается тем же самым в любых изменяющихся состояниях, мы можем говорить об онтической тожести. Если одно и то же воспринимается или представляется во множестве моих актов или множестве актов другого лица, то мы говорим об и нтенциональной тожести. А там, где одна и та же идея обнаруживается во множестве реализаций, имеет место идейная тожесть. Можно сказать, что любая онтическая или интенциональная тожесть предполагает идейную тожесть. [338]

От этого онтического отношения следует отличать вопрос о схватывании тожести и инаковости. При схватывании тожести возможна данность инаковости, которая не предполагает данности какой-либо еще тожести. Если мне в двух аспектах является одна и та же вещь и во втором аспекте она является ка к та же самая, то эти аспекты не даны мне как таковые. Или если одно и то же дано мне то здесь, то там, тогда инаковость положений [Stellen] может схватываться уже без схватывания этих положений как таковых. Если кто-то даже и стал бы придерживаться того взгляда, что множество, которое обнаруживает перед нами тожесть, всегда прежде того должно схватываться как специализация одного и того же [eines Selbigen], то такое схватывание возможно лишь при условии схватывания инаковости. Я вполне могу схватывать красный цвет. Но тожесть красного цвета имеет место и обнаруживается только в противоположность многочисленным реализациям или схватываниям.

Далее следует обратить внимание на следующее: если я вижу человека входящего и затем выходящего из дома, то я воспринимаю одного и того же человека. Восприятие одного и того же человека отличается, разумеется, от восприятия тожести. Но оно отличается также от того случая, когда мы принимаем нечто за одно и то же. Таким образом, мы различием:

Быть одним и тем же в том или ином восприятии и т. д.

Принимать за одно и то же; принимать за другое.

Схватывать – «усматривать» – тожесть. (Здесь мы прежде всего имеем в виду те случаи, когда мы спрашиваем себя: был ли он тем же самым или нет?)

Действительно интересно, как здесь отличаются друг друга восприятие и познание. Это отличие заключается, пожалуй, в том, что к тожести и ее установлению нет прямого доступа, как например, к красному цвету или к подобию. Здесь функционируют указания, которые могут прямо вести к установлению наличия тожести, что, однако, может требовать проверки на соответствие критериям познания. Правда, здесь имеется одно различие: между случаями, в которых последующее испытание на соответствие познавательным критериям является весьма целесообразным, и другими случаями, в которых оно было бы бессмысленно для практически ориентированного человека, и в которых только теоретик мог бы интересоваться проверкой того, что принимается без всякого сомнения, на соответствие критериям познания. [339]

Далее, что касается закона фундирования: между качествами имеется большая или меньшая степень сходства – ступени различности, которые мы можем указать и которые в каком-то одном из этих измерений могут привести в конце концов к равенству. В случае инаковости и тожести об этом не может быть и речи. Можно сказать: если вещь изменяется или движется, то это всегда есть одна и та же вещь, которая находится в разных состояниях или в разных местах. Но нельзя сказать: если вещь изменяет свое место [Ort], то «возникает» тожесть; несмотря на это, имеется тожесть в отношении последовательно возникающих инаковостей – тожесть, в которой выражается состояние мира, которую фиксирует состояние мира.

Если передо мной находятся две вещи и я поворачиваюсь от одной к другой, то при этом повороте вторая вещь считается иной вещью. И вещь считается той же самой, если я отворачиваюсь от другой вещи и вновь поворачиваюсь к ней. Но можно, пожалуй, сказать: это «принятие» вещи за ту же самую правомерно, так как в одном случае, действительно, наличествует инаковость, а в другом – тожесть. В [пространственной] раздельности, например, обнаруживается инаковость. Точно так же может обнаруживаться и тожесть, даже если и более сложным путем. Но тожесть не принадлежит материалу мира, она невещественна, она представляет лишь фиксацию ориентации.

Если мы теперь удовольствуемся для наших целей этим положением и будем иметь в виду, что тожесть и инаковость не коренятся в понятии предмета как такового, то мы увидим, что закон тождества, если он подразумевает понятие тожести, бессмыслен или ничего не говорит. Бессмысленность имеет место в том случае, если в отношении каждого предмета утверждать тожесть. Ничего не говорящими являются такие формулировки, как «А тождественно А, поскольку речь идет об одном и том же А» и «каждый предмет является одним и тем же как всякий раз тот же самый предмет». Конечно, стул, который стоит передо мной, если я сравниваю его с тем же самым стулом, оказывается тем же самым стулом. Всякое есть то же, что оно есть, так же как всякое подобно тому, чему оно подобно. Вместо того, чтобы быть основным законом мышления, закон тождества, ориентированный строго на тожесть, оказывается частным случаем общего положения, которое позволяет предикативно приписывать предметам их атрибутивное определение и которое, если оно вообще что-то сказывает, входит в учение о чисто формальных законах вариации значения для случая тождественной предметности и не дает ничего в отношении законов, будь то материального, будь то формального предметного мира. Становится ясным, что тенденция основного закона познания, признание которого на протяжении столетий отводит от него все подозрения в том, что это лишь пустая фраза, должна относиться не к тожести, а к чему-то другому.

В действительности можно сказать, что любое [Jegliches] есть «само», и придать этому высказыванию если и не фундаментально новый, то все же удовлетворительный смысл. Здесь ничего не полагается в какое-либо отношение, скорее, оно относится к каждому предмету совершенно изолированно: быть самим или, точнее, «особым» [eigener]. Эта предикация не зависит от каких бы то ни было предметных качеств, она относится к любому нечто как таковому, независимо от его свойств. Это положение столь же мало выражает необходимость наличия какого-то особого качества, насколько эта предикация лишена каких бы то ни было предпосылок. Это положение не говорит, что свойство, которое относится к любому нечто как таковому, одновременно имеет следствием особый вид [Eigenart] этого нечто, который мог бы быть выражен затем в качественных особенностях какого-либо вида. Это, скорее, именно те поучительные случаи, когда мы имеем дело с чем-то более широким, согласованным по своему качеству, что, однако, не отменяет настоятельную необходимость убедительно показать, что любое из этих нечто есть именно особое нечто.

Обшей логической точкой зрения является то, что тожесть и тождественность следует хорошо различать. Очевидно, что в случае реальных вещей есть определенные слои инаковостей, в которых конституируется тожесть и которые невозможны в случае других образований, например в случае чисел. Спрашивается однако, является ли само то, что конституирует, чем-то сущностно отличающимся от тождественности. Можно было бы сказать: всякое нечто, схватываемое как такое, схватывается в своей особенности [Eigensein]. Но если оно может быть схвачено, то оно может быть схвачено сколь угодно много раз и тем самым может быть конституировано как то же самое [Selbiges].

Там, где обнаруживаются сущностные законы, их открытие легко принимает характер чего-то само собой разумеющегося. Если предикация не должна изыскиваться посредством усилий, путем опытных разысканий, связанных, возможно, с напряжением и работой, если она коренится в предмете как таковом [so gearteten], тогда она могла бы неясно представляться еще до своего подлинного раскрытия; и именно тем, кто в глубочайшем смысле чужд философии, кто не понимает глубочайшего различия между неясной болтовней и очевидным усмотрением, именно им может показаться незначительным тот шаг, который ведет от инстинктивного предчувствия и инструментального знания к открытию. Там, где проясняющая работа неуклонно ведет к самим вещам, они видят только равноценные различия формулировок в области тьмы и хаоса, которая является их неизбежной родиной. Они находят то, что прежде уже «имели», что понимается само, без всякого внешнего импульса. Есть различные слои этой самопонятности в соответствии с большей или меньшей близостью, большей или меньшей доступностью того предметного материала, о котором идет речь. Но мы, очевидно, находимся сейчас на самых предельных границах, где речь идет о положениях, которые значимы в отношении любого нечто как такового, независимо от его качества. В то же время здесь значительно труднее достичь ясного раскрытия. Там, где быть-b укоренено в сущности A, раскрытие этого положения дел обычно облегчается сравнением с предметами C, сущность которых несовместима с быть-b; в нашем же случае такая констатация, конечно, невозможна. Поскольку в мире не обнаруживается и даже немыслимо ничего, что не было бы «особым», то мы находимся здесь в сфере как наиболее понятного, так и наиболее темного, того, что не может быть прояснено через случаи иного рода. Одновременно то, что присуще этому нечто – «особенность» [ «Eigenheit»], – как сама не коренится в качествах этого нечто, так не коренится в нем и качество, конституанта, которая была бы общей для любого нечто – в противоположность другим конституантам, таким как протяженность, форма или интенциональность. Она не обогащает мир своей наличностью, и именно в этом она обнаруживается как подлинно категориальное определение. С другой стороны, мы далеки от того, чтобы рассматривать ее как определение мышления или же субъективизировать ее как-то иначе. То, что необходимо относится ко всякому нечто как таковому, не может быть внесено в него никаким – даже мистическим – образом. Особенность столь мало является продуктом нашего познания, что без нее познание вообще не было бы возможно.