Опровержение идеи о существовании внешнего мира - Бэклунд Горан. Страница 5

— Окей, — отзывается Уолт.

— Мы говорим "Я вижу яблоко" или "Я слышу шум", но факт в том, что это разделение на "я", "вижу" и "яблоко" исключительно концептуальное.

— Эти три элемента, — продолжаю я, — "я", "вижу" и "яблоко" — не являются частью нашего непосредственного опыта. Они не отражают то, что происходит.

— Тогда что же происходит? — спрашивает он.

— Небольшой анализ, который мы только что вкратце проделали, показывает, что элемент "я", воспринимающий, должен обязательно находиться вне восприятия. Наше восприятие появляется через аппарат, который сам не является объектом восприятия.

— Как камеры нет на фото, и художника на картине, — говорит Уолт.

Я киваю.

— Что оставляет нам два оставшихся элемента: акт восприятия и воспринимаемый объект.

— И как же можно устранить эти два? — недоумевает он. — Я уверен, что есть видение объектов. Смотри, вот пример, — Уолт поднимает свою чашку. — Вот кофейная чашка, — говорит он, артикулируя так, будто говорит с полуглухим стариком.

Мы оба рассмеялись, вновь возвращаясь к игривому настроению, столь подходящему для маленького весёлого эксперимента.

— Окей, — говорю я. — Эта чашка, которую ты предположительно видишь, из чего она создана?

— Керамика, я полагаю.

— Я имею в виду прямое зрительное переживание.

— Да, я и говорю о своём переживании, — говорит Уолт.

— Не будет ли более верным сказать, что в твоём непосредственном переживании чашка создана из цвета? В действительности видишь ли ты что-либо ещё, кроме цвета? Не является ли керамика лишь идеей, концепцией, взятой из переживания цвета, прикосновения и звука?

Он снова бросает взгляд на чашку.

— Ну, да, наверно, — говорит он.

— Значит, ты согласен, что в прямом зрительном переживании ничего больше нет, кроме цвета?

Теперь он изучает чашку внимательно.

— Ну, я вижу форму, свет и цвет.

— Но форма это лишь особый узор цвета, не так ли?

— Верно.

— И я уверен, что под "светом" ты понимаешь различные оттенки, которые являются лишь различными цветами. Не является яркий свет просто оттенком белого? — спрашиваю я.

— Хорошо. В моём восприятии чашки нет ничего, кроме цвета.

— А есть ли "чашка" и "цвета чашки"?

— Что ты хочешь сказать?

— Воспринимаешь ли ты как объект, так и его цвет? Или есть только цвет?

— Да, ты прав, — говорит Уолт. — Есть только цвет!

— Значит, нет чашки, а только определённый узор цвета, который потом назовёшь "чашкой"?

Теперь он улыбается.

— Я вижу только цвета.

— А что если я скажу, что не видишь? — отвечаю я.

***

— По правде говоря, меня бы это не удивило. Ты говоришь, я не вижу цветов?

— Вот что я говорю: Мы не видим цветов, потому что цвет и его видение это в точности одно и то же. Говорить, что мы видим цвет подразумевает разделение между "видением" и "видимым", чего просто нет в нашем переживании.

— Продолжай, пожалуйста, — Уолт заинтригован.

— Давай сначала поговорим о видении, — начинаю я. — Каков единственный критерий, чтобы сказать "Я вижу"?

Уолт несколько секунд думает.

— Что у меня в порядке глаза? — говорит он.

— Значит, это имеет отношение к твоим глазам?

— Разве нет?

— Но ты видишь во сне, не так ли? — спрашиваю я.

— Не знаю, стал бы я называть это "видением", — говорит Уолт.

— Почему нет?

— Потому что когда мы видим что-то во сне, после мы не думаем, что видели это, ну, в реальности.

— Ты имеешь в виду, что то, что появляется во сне не отображает ничего существующего объективно? Что всё это было в твоей голове?

Он кивает.

— Именно.

— Но откуда ты знаешь, что то же самое не происходит прямо сейчас?

Он снова несколько секунд размышляет.

— Ты прав, — говорит он, — не знаю.

— Тем не менее, что-то во сне появлялось. И появлялось визуально — и этот факт является тем, что я называю "видением", вне зависимости от того, что это появление означало, отображало или на что указывало.

Уолт молча кивает. Я продолжаю говорить.

— Если под "видением" я имею в виду что-то вроде "правильное представление внешних объектов", тогда конечно, мы не видим в снах. Но поскольку мы не можем быть уверены, что правильно воспринимаем внешние объекты, даже когда бодрствуем, мы должны оставить открытой логическую возможность, что мы здесь тоже не "видим" — что похоже на абсурд, так как факт, что мы видим, обусловлен просто тем, как мы его определяем. Поэтому "видение" может означать лишь то, что нечто появляется визуально, является ли это точным отражением реальных вещей или нет.

Он размышляет несколько минут.

— Хорошо, достаточно справедливо, — говорит он.

— Теперь, что означает "визуальное появление"? — спрашиваю я. — Что составляет визуальный опыт, в отличие от слухового или тактильного?

Прежде чем ответить, Уолт думает.

— Это должен быть цвет, — отвечает он.

— Верно. Когда что-то "появляется визуально", мы имеем в виду, что в нашем восприятии присутствует цвет. А так как мы уже установили, что "визуальное появление" это эквивалент видения — неизбежным выводом должно следовать, что присутствие цвета это то, что мы имеем в виду под видением.

Уолт выглядит скептически. Я пытаюсь зайти с другого угла.

— Представь на секунду, что какой-то злой учёный хирург удалил тебе глаза, — говорю я, — и что твой доктор не оставляет тебе надежды на возвращение зрения.

— Окей, — сказал он, хихикнув.

— Но затем, каким-то чудесным образом, цвета мира появляются перед тобой в точности как тогда, когда у тебя ещё было зрение.

— Окей.

— Всё выглядит в точности так же, как раньше, кроме, конечно, двух зияющих дыр, где когда-то были твои глаза.

Уолт снова хихикает.

— Теперь, несмотря на то, что у тебя нет глаз, кто-либо сможет убедить тебя, что ты не видишь? Что ты наверно воображаешь и так далее?

— Наверное, нет.

— Почему? — спрашиваю я.

— Потому что факт, что я вижу, будет каким-то самоочевидным.

— Правильно, потому что присутствие цвета мы обозначаем как "видение", — говорю я. — И опять, как ты определяешь, что видишь? Если появляется цвет, значит ты видишь! Если есть краснота, или синева, или желтизна или любой другой цвет или их комбинация, их присутствие в нашем восприятии мы называем видением!

— Хорошо, когда цвет присутствует в нашем восприятии, мы называем это "видением". Я согласен.

— Отлично! А теперь, что такое цвет?

***

— Давай возьмём к примеру, красный, — говорю я. — Концепция красный, как и все другие концепции, взята из нашего непосредственного опыта. То есть, мы видели красноту и придумали для неё слово. Так?

— Конечно. Продолжай, пожалуйста.

— Концепция красный, таким образом, берёт своё значение из этого опыта. Когда мы говорим об этом, мы знаем, что мы имеем в виду благодаря переживанию этого. Звучит примерно правильно?

— Да, — говорит Уолт.

— Теперь, когда мы говорим о красном, или о любом другом качестве или свойстве объектов, мы можем попасть под впечатление, что эти качества существуют объективно, то есть, вне нашего поля восприятия. Мы думаем, что вещи могут быть красными, или круглыми, или жёсткими, воспринимаем мы их или нет. Верно?

— Конечно.

— Но концепции, представляющие эти качества, извлечены не из каких-то внешних по отношению к нам вещей, но из визуальных и тактильных ощущений, исходящих из нашего аппарата восприятия. И таким образом, красный, круглый и жёсткий должны иметь значение, основанное на этих ощущениях.