Прикладная метафизика - Секацкий Александр Куприянович. Страница 18

– Кстати, а знаешь, как умер Жиль Делез? Он выбросился из окна. Последнее время он много чудил – отращивал длинные ногти, из-за чего не мог работать на компьютере. Тексты набирали его аспирантки, причем Делез требовал, чтобы у них были белые трусики.

– Да, старик, слышал об этом кое-что. Заметь, что Делез всего на год пережил своего друга Фили Гваттари. А тот умер прямо на бабе. Оргазм, совпадение Эроса и Танатоса – классная смерть.

– Да уж. Но Бланшо придумал не хуже. Никто ведь до сих пор не знает, жив он или нет. Все-таки родился в 1901 году, и последним его видел Филип Соллерс лет десять назад. Но тексты-то появляются. Говорят, есть специальный человек, который каждый день приходит звонить в дверь его парижской квартиры. И иногда оттуда высовывается рука с дискеткой…

– Даосский принцип незаметного исчезновения. Единственный стоящий практический результат, который можно извлечь из философии.

– А не была ли это рука зятя Магомеда, пророка Али? (Присутствующие смеются.)

– Кстати, рука Али или самого Аллаха дотянулась и до Сорбонны. Переход в ислам Генона был первой ласточкой, Роже Гароди обозначил моду, а теперь принятие ислама французскими интеллектуалами – дело рутинное. Каждый пятый преподаватель таскает с собой на кафедру молитвенный коврик.

– М-да. Выходит, скромничали арабские мудрецы, когда утверждали: «Сколько ни проповедуй дыне волю Аллаха, она не станет расти в форме полумесяца».

Упоминаемые обстоятельства событий и сочетания имен позволяют вычислить время трепа с точностью до недель, а уже через месяц большая часть содержимого утрачивает актуальность и превращается в отстой. Однако, глядишь, лет через двадцать эхо отзовется в греческом зале, куда иные из беседующих будут препровождены в лавровых венках (и, как правило, в белых тапочках). Тогда можно не сомневаться, что счастливчикам припишут лучшие bon mots, которые только удастся вспомнить, избранные жемчужинки, отшлифованные трепетной душой коллективной тусовки. Впрочем, долго задерживаться на майдане не позволено никому, тем более преждевременно засветившимся в официальных коридорах авторитетам. Их перемещение под сень греческих залов сопровождается свистом и улюлюканьем:

Лотман, Лотман, Лосев, Лосев,

Де Соссюр и Леви-Строс,

Вы хлебнули, мудочесы,

Полной гибели всерьез…

(Тимур Кибиров).

18. Кто есть who

В отличие от компании философствующих соседей, где однажды установившийся расклад не меняется годами, и тем более в отличие от жесткой иерархии последователей доморощенных гуру, авангардная площадка в этом отношении на первый взгляд кажется достаточно аморфной, или, говоря словами Делеза, ризоматической. Она и в самом деле напоминает тело без органов, шевелящуюся протоплазму с появляющимися и втягивающимися ложноножками, с лопающимися пузырями мнимых величин. Здесь случаются процессы деления, приводящие к обособлению новых тусовок, идут и процессы известкования, переводящие тусовку в отстойную стадию. Но проникший сюда путешественник – если он все-таки проник, ибо визу получить нелегко, – вскоре убеждается, что и в агональной тусовке существует своя незримая иерархия. Предварительно в этом теле без органов можно выделить следующие элементы: котировщик, ситуативный лидер, спонсор и неофит. Рассмотрим их в перечисленном порядке.

Фигура котировщика является чрезвычайно важной в том смысле, что именно она придает бушующему майдану минимальную стабильность. Не все агональные тусовки успевают обрести котировщика, ибо в общем случае эти спонтанные объединения имеют довольно короткий период полураспада. Однако тусовки, претендующие на самостоятельную ячейку хранения в культуре, непременно опираются на котировщика. Котировщик отвечает за иерархию ценностей и за ее периодическое обновление. Он определяет, что следует смотреть, читать, слушать именно сегодня, сейчас, чем уместно восхищаться и над чем (кем) посмеиваться, кого не видеть в упор. Котировщик является ходячей инстанцией вкуса, и вкус как критерий выбора служит ему рабочим инструментом, подобно резцу гравера и кисти художника. ХХ век впервые выдвинул котировщиков на авансцену, в сферу публичной признанности, но до сих пор еще их вклад не обеспечен надлежащими единицами хранения. Ибо котировщик по большей части не является автором произведения (по крайней мере, не запоминается в этом качестве), он выступает как автор авторов и определяет, что из произведенного действительно является произведением.

Если обратиться к России прошлого века, то навскидку можно выделить две такие фигуры: Сергей Дягилев и Осип Брик. Собственно «авторские» произведения Дягилева заслуженно забыты, зато инструментом, которым он владел в совершенстве, резцом абсолютного вкуса, Дягилев прочертил важные детали контура художественного облика всего ХХ столетия. Осип Брик не столь известен, однако, как явствует из многих мемуаров и исследований, он был «автором» Шкловского, Романа Якобсона, в какой-то мере Эйхенбаума, да и ОПОЯЗа в целом, самой яркой агональной тусовки революционного и послереволюционного Петрограда. Исследование Андрея Крусанова «История русского авангарда» содержит немало любопытных фактов на этот счет.

Развитие событий в сфере современного актуального искусства выдвинуло на первый план фигуру куратора. Стало очевидным, что субъектом творимого искусства (в отличие от искусства хранимого) все чаще выступает идеолог, автор манифестов, «артмейкер». Жесту куратора, создающему имена и целые направления, посвящено уже немало статей, а вот фигура котировщика по-прежнему остается в тени. Между тем котировщик в своей деятельности может «совпасть» с ролью куратора и артмейкера, но такое совпадение не обязательно. Тогда куратор остается всего лишь «исполняющим обязанности» котировщика, неким чиновником от искусства, не обладающим харизмой для поддержания агональности. Котировщик по призванию – это творец, оживотворяющий майдан полнотой своего присутствия. Таким он предстает и бывалому путешественнику, уже повидавшему сэнсэев разных мастей и способному оценивать степень блефа в дискретных единицах (например, в «хитрованах»). Прирожденные распорядители агональных тусовок, как правило, не укладываются в эту эмпирическую шкалу.

Воспользуемся для примера Аркадием Драгомощенко, который уже более двух десятилетий удерживает звание стабильного котировщика агональных тусовок («СКАТа»). Наблюдать за его работой приятно и поучительно, как за работой повара-даоса, разделывающего тушу быка. Каждый день ознаменован новым проектом или новым вердиктом. Проекты обладают разной степенью призрачности, большинство из них не предполагает осуществления, но они вполне самоценны в своем виртуальном статусе. Обмен химерными проектами (попытка реализации могла бы их только испортить) относится к числу любимых занятий современных авангардов, но Аркадий, как и положено котировщику, проделывает это с особой виртуозностью, сообразуясь с духом имеющегося в наличии напитка-медиатора, будь то кофе, пиво, вино в бумажных пакетах или фирменный самогон, изготовляемый тут же, в закромах «Борея».

– Старик, я хочу поставить балет по «Логико-философскому трактату» Витгенштейна. Балет, сам понимаешь, будет без музыки: о чем невозможно говорить, о том следует молчать…

Присутствующие немедленно включаются в обсуждение либретто, попутно уточняя судьбу «Синей тетради» Витгенштейна и перипетии его поездки в Советский Союз. С составом все определяется быстро: решено пригласить Рузиматова танцевать означаемое и означающее, а на партию Витгенштейна уговорить Хакамаду (очень похожа).

Появляется водка, а вместе с нею и новый проект, который озвучивает, разумеется, Драгомощенко:

– Надо предложить закон о введении всемирной минуты поэзии. Сейчас в любом большом городе есть табло с бегущей строкой – и вот в одно и то же время в крупнейших городах мира бегущая строка посвящается какому-нибудь одному стихотворению, переведенному по этому случаю на основные языки. Сегодня Рильке, завтра Эшбери, послезавтра Лена Фанайлова (присутствующая Фанайлова смущенно улыбается). Разумеется, на эту минуту запрещаются войны, аборты и все остальные стихи.