Английская Утопия - Мортон Артур Лесли. Страница 15
Современное государство является одним из последствий появления капитализма. Такие объединения, как средневековая деревня и даже городок, выросший вокруг замка или монастыря, не могут удовлетворить товарное производство. Лишь государство способно обеспечить национальную основу для производства и распределения и достаточную безопасность для международной торговли. Оно в состоянии организовать надежную полицию, улучшить средства сообщения, издать однородные законы, объединить обычаи и ввести единую систему мер и весов. Для всего этого необходимо сильное централизованное государство, могущее обуздать дворянство. В условиях, существовавших на протяжении всех средних веков, король был не более, чем самым сильным землевладельцем; с изменением этих условий он становится центральной фигурой государственного аппарата. Это одна сторона дела; необходимо также учесть и другое: то, что буржуазия XVI века все еще находилась в переходном состоянии и недостаточно окрепла, чтобы править самостоятельно; однако она была готова поддержать любое правительство, способное обеспечить ей условия для дальнейшего ее роста. Все это вместе взятое и обусловило ту форму, в которую вылилась монархия Тюдоров.
Однако государство Тюдоров имело двоякую природу. Оно было прогрессивным, поскольку являлось выражением готовности общества освободиться от феодальной раздробленности. Государственная власть водворяла в стране порядок и боролась с анархией, стремясь к социальной устойчивости. Это заставляло буржуазию, а следовательно, Мора и других гуманистов приветствовать рост государства и поддерживать его. С другой стороны, государство было откровенно грабительским и угнетательским, а правители — людьми явно развращенными и эгоистическими. Поэтому Мор и подобные ему люди, заботившиеся о социальной справедливости, были вынуждены находиться постоянно в оппозиции как к государству, так и к правительству. В этом кроются причины глубокого душевного разлада Мора, нашедшего свое выражение в первой книге «Утопии» и отразившегося на всей его жизни. Чтобы добиться прогресса, гуманисты надеялись лишь на одно средство: привлечь на свою сторону монархов. Они мечтали внушить им свои взгляды и руководить их политикой, но можно ли было на это рассчитывать, зная нрав тогдашних королей? «От монарха, как из вечного источника, изливается на народ поток всего, что является добром и злом». Однако и помимо монарха нельзя было ничего сделать: не означало ли это в конечном счете, что выхода не было? Именно в таком плане и развертывается дискуссия между Мором и Гитлодеем.
Мне кажется, что Каутский не совсем понял ее смысл.
«При оценке книги, — писал он, — нас не должен вводить в заблуждение возданный в ней королям почет, как при суждении о материалистах XVIII века нельзя принимать во внимание их кивки в сторону христианства… Мор предоставил Гитлодею быть своим знаменосцем, а себе отвел роль критика собственных идей… Весь отрывок представляет жгучую сатиру на монархию того времени. Тут политический символ веры и его оправдание в том, что он чуждался королевского двора».
Каутский, следовательно, не находит объяснения поступлению Мора в более поздние годы на королевскую службу и не знает, как защитить его от обвинения в непоследовательности. Я полагаю, что правильнее видеть в этом диалоге, помимо явной и беспощадной критики правительства, отражение споров Мора с самим собой. Если критика Гитлодея звучит убедительно, то не менее вески и ответы Мора:
«Если ты по своему искреннему убеждению не в силах излечить прочно вошедшие в житейский обиход пороки, то из-за этого не следует покидать государственных дел, как нельзя оставлять корабля в бурю, раз ты не можешь удержать ветров… тебе же надо стремиться окольным путем к тому, чтобы по мере сил все выполнить удачно, а то, чего ты не можешь повернуть на хорошее, сделать, по крайней мере, возможно менее плохим».
Такой довод предполагает лишь один выход. Нельзя, по мнению Мора, оставаться простым зрителем, одиноким и бездеятельным. Возможность достичь чего-либо с помощью королевской власти была невелика, но никакой другой возможности не было. Поэтому Мор, терзаемый сомнениями и сожалениями, все же вступил на это поприще. В речи, произнесенной им при вступлении в должность лорда-канцлера, он сказал:
«Я принимаю этот высокий пост, отдавая себе ясный отчет в сопряженных с ним опасностях и тревогах и отсутствии подлинного почета. Чем выше положение, тем глубже падение, как доказывает это пример моего предшественника Уолси [32]».
Дурные предчувствия Мора сбылись весьма точно. Генрих не нуждался в слуге, желавшем облегчить участь народа или переделать общество, согласно велениям философии. Он хотел воспользоваться репутацией святости Мора, его славой ученого и большим влиянием в Сити, чтобы прикрыть этим свои эгоистические цели. В течение почти трех лет Мор пытался привести к согласию свою совесть с политикой, но в 1532 году был вынужден подать в отставку, не одобряя развода короля, а также его политики в церковных вопросах. Мор оказался не у дел, он сделался опасным; его широко известная честность была постоянным укором всем замыслам короля. Было необходимо переманить его на свою сторону или вынудить к молчанию. Первое оказалось невозможным. Тогда Мора заключили в Тауэр и в 1535 году обезглавили по явно несостоятельному обвинению в измене. Он оказался первым и последним философом, попытавшимся принять непосредственное участие в управлении Англией [33].
И все же трагедия Мора вызывает сочувствие, так как он предпринял эту попытку, не обольщаясь надеждами и отдавая себе полный отчет в истинном положении вещей. Мор прекрасно знал, какие силы участвуют в управлении страной и какова их мощь. Это ясно видно из знаменитого абзаца из «Утопии» по вопросу о государстве. Нас поражает, насколько содержащиеся в нем мысли согласуются со взглядами, высказанными спустя столетия Марксом, Энгельсом и Лениным, и, с другой стороны, насколько они отличаются от высказываний либеральных и социально-демократических политических теоретиков всякого рода от тех времен до наших дней. Мор писал:
«Далее, из поденной платы бедняков богачи ежедневно урывают кое-что не только личными обманами, но также и на основании государственных законов. Таким образом, если раньше представлялось несправедливым отплачивать черной неблагодарностью за усердную службу на пользу общества, то они извратили это так, что сделали справедливостью путем обнародования особых законов.
При неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как неким заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных выгодах. Они измышляют и изобретают всякие способы и хитрости, во-первых, для того, чтобы удержать без страха потери то, что стяжали разными мошенническими хитростями, а затем для того, что бы откупить себе за возможно дешевую плату работу и труд всех бедняков и эксплуатировать их, как вьючный скот. Раз богачи постановили от имени государства, значит также от имени бедных, соблюдать эти ухищрения, они становятся уже законами».
Отрывок из книги Т. Нэша, служащий эпиграфом этой главы, показывает, что уже при Море или немного позднее это место рассматривалось как одно из центральных в «Утопии». Значение Нэша, одного из самых проницательных журналистов своего времени, заключалось в том, что он, хотя и не имел своих собственных глубоких и оригинальных идей, поразительно улавливал все веяния своего времени, распространенные в интеллигентных кругах общества.
Эта концепция государства в одном отношении существенно отличается от взглядов современного научного социализма по данному вопросу. Она неисторична, так как не оставляет места для роста и развития. Следовательно, создание образцового государства могло быть лишь случайностью или чем-то вроде чуда, делом рук монарха, изображаемого как нечто стоящее вне влияния классовых сил, обычно господствующих над государством. У острова Утопии почти нет истории, но и то, что мы знаем о его происхождении, лишь подтверждает сказанное: остров был завоеван великим королем Утопом и от него получил свое имя: