Мрак под солнцем - Абдуллаев Чингиз Акифович. Страница 18

Дипломатический паспорт был нужен на случай возможных недоразумений. И хотя ни одна разведка мира, даже в нарушение всех норм международного права, никогда не выдала бы такого важного свидетеля, как Сергей Чернов, просто не обращая внимания на его дипломатический паспорт, тем не менее зеленый паспорт все еще служил надежной защитой в случае встречи с местными полицейскими детективами.

Автомобиль доехал до виллы довольно быстро, почти за полтора часа. Расположенная на живописном холме вилла была надежно защищена высокой оградой и следящими устройствами скрытых камер, установленных на воротах при въезде. Ворота автоматически раскрылись, и «Вольво» осторожно въехала в небольшой дворик, куда уже спешно спускался местный резидент Кирилл Марленович.

– С приездом, – радушно сказал Куманьков, раскрывая объятия, – мы для вас все приготовили. Я так и думал, Сер... Константин Константинович, что вы сначала заедете к нам.

Сытая и спокойная жизнь идет во вред резидентам, с огорчением подумал Чернов, протягивая руку.

– Встреча потом, – холодно сказал он, – сначала работа. Он здесь?

– Конечно, – сразу понял, что совершил ошибку, Куманьков, – мы спрятали его достаточно надежно. Наверху рядом с его комнатой спит наш офицер службы безопасности посольства.

– Он его видел в лицо?

– Кажется, да, он носил ему еду. Кто-то должен был его кормить.

Чернов резко качнул головой. Он всегда считал официальных резидентов КГБ в любой стране бездельниками, просто переводящими служебные деньги. Как правило, о настоящей деятельности официального резидента становилось известно почти сразу. В любой стране мира знали, кто именно является резидентом разведки другого государства. И соответственно принимали необходимые меры. В результате резидент оказывался в атмосфере почти полного вакуума, когда не имел права ни встречаться со своими агентами, ни контролировать их деятельность, настолько плотно его брали под наблюдение местные контрразведчики. Сказанное, разумеется, не относилось к такой стране, как Венесуэла, где самым большим секретом было имя любовницы Президента или частые измены супруги одного из министров нового кабинета. На резидента СВР просто никто не обращал внимания. В первое время это даже обижало, потом к этому привыкали.

– Хорошо, – рассерженно произнес Чернов, – дадите мне его данные, мы его отзовем из Венесуэлы. Так будет надежнее.

– Да, да, конечно, – испуганно закивал Куманьков, вдруг сообразивший, что и его могут отозвать после отъезда столь важного гостя.

«А ведь этот спившийся дурак подавал большие надежды», – подумал с досадой Чернов, посмотрев на чуть опухший красный нос Куманькова. Тот, что-то быстро бормоча, шел впереди.

– Он там, в конце коридора, – показал он на последнюю дверь, – мне, наверное, не нужно идти? – уточнил он на всякий случай.

Боится, что и его отзовут, понял Чернов и вслух громко сказал:

– Не стоит. Вы лучше проверьте, нет ли кого-нибудь вокруг виллы. Всякое может быть.

Он оставил растерянного резидента и, открыв дверь, шагнул в комнату. Объятия были крепкими и дружескими, они знали и уважали друг друга много лет. Просто, когда решение по Мануэлю Вальесу было уже принципиально принято, на привлечение бывшего генерала КГБ Сергея Чернова все никак не давали согласия. Новое руководство России доверяло кому угодно, делало даже иностранцев советниками правительства, но категорически не принимало и боялось специалистов старой школы правоохранительных органов.

Преступность в России приобрела характер национального бедствия, а разваленные контрразведка и милиция по-прежнему реорганизовывались и организовывались, скрывая за новыми переименованиями и расформированиями обычный шкурный интерес правящего режима любой ценой удержаться у власти. Даже невозможная больше нигде и ни в какие времена уголовная преступность была для властей не так страшна, как подготовленные специалисты по борьбе с ней. В большинстве своем это были честные, порядочные люди, не менявшие своих взглядов с началом новой кампании или с приходом нового руководителя. И потому они были наиболее опасны и наиболее ненадежны для любого руководителя, от Президента великой страны до начальника райотдела милиции. Справедливости ради стоит отметить, что меньше всего в результате этих изменений пострадали сотрудники внешней разведки.

– А ты изменился, Мануэль, – сказал Чернов, глядя на своего старого знакомого, – сколько мы с тобой лет не виделись? Четыре года, кажется? – Они говорили на английском языке.

– Вы прилетели тогда на Кубу вместе с Председателем вашего КГБ Крючковым, – напомнил Мануэль. – Мы встречали вас в аэропорту. Ты еще тогда сказал мне, что моя язва однажды убьет меня окончательно. И привез мне новое лекарство. С тех пор я сижу на нем, а болезнь меня еще не убила.

– Я рад тебя видеть, Мануэль, – сказал Чернов, усаживаясь в кресло.

На столике стояло несколько бутылочек сока и три стакана.

– А почему три стакана? – чисто машинально поинтересовался Чернов. – Ты что, пьешь сразу из трех?

– Это, кажется, по-русски говорят, что нужно «думать на троих», – засмеялся Мануэль. – Я просто знал, что сегодня кто-нибудь придет, раз меня так срочно вызвали, меня не будут долго держать на этой вилле. Или сразу убьют, или все расскажут. Разве я не прав?

– Прав, – улыбнулся Чернов, – только у нас говорят не «думать», а «соображать». Как это по-английски, «мыслить в правильном направлении», вот точный перевод.

– Мыслить в правильном направлении, – засмеялся Мануэль, – мне нравится такой перевод. Хочешь выпить, сок у меня хороший, холодный. Ничего больше мне нельзя, сам понимаешь – язва, будь она проклята.

– Наливай сок, – согласился Чернов.

– Ты знаешь, – взял бутылку Мануэль, – когда я был в Москве, мне сказали, что ты на пенсии. А теперь я вижу тебя здесь. Мне тогда соврали?

– Нет, – мрачно ответил Чернов, – какой это сок?

– Вишневый. Тогда все понятно. Ты был в моем положении. Новой власти не нужны старые кадры?

– Примерно так, но я не люблю обсуждать эту тему. Давай рассказывай лучше о своих делах. Сначала ты расскажешь, потом я. А потом мы вместе решим, что нам делать.

– Я сделал все, что мне было поручено, – пожал плечами Мануэль.

– Так не пойдет. – Чернов взял свой стакан, попробовал сок кончиком языка и залпом выпил весь напиток. Потом поставил стакан на столик. – Давай рассказывай мне все с самого начала.

– Зачатие и рождение можно пропустить? – прищурился Мануэль.

– Первые опыты онанизма тоже, – спокойно в тон ему ответил Чернов, – кончай валять дурака. Подробно и с самого начала операции. Это сейчас очень важно.

– Мне позвонили из вашего посольства и сказали, что я могу получить двухмесячную путевку в один из ваших санаториев. Сказали, что раньше мою просьбу не могли исполнить, а теперь стараются помогать всем участникам всех антиимпериалистических войн. А я ведь был участником и ангольской, и эфиопской кампаний. В общем, ничего странного. Правда, меня еще около месяца мучило наше родное МВД, все не давало согласия на мой выезд в Россию.

– К ним обратилось российское посольство?

– Нет, конечно. К ним обратился я, попросив разрешить мне выехать на лечение.

– С тобой говорил кто-нибудь из бывших коллег?

– Нет. Для них я реликт ушедшей эпохи, отживший свое пенсионер. Нет, для них я был неинтересен.

– Это ты так считаешь или они так думают?

– Я считаю, что они так думают, – подумав, ответил Мануэль.

– Дальше, – требовательно приказал Чернов.

– Потом мне разрешили. Я вылетел прямым рейсом в Москву. В аэропорту, в вашем Шереметьеве, меня уже ждали. Я встречался с генералом Трубниковым, он, кажется, первый заместитель вашего директора ЦРУ, или, как у вас называется, СВР.

– В самолете знакомых не было?

– Точно не было. Там летело несколько групп ваших туристов, возвращающихся домой. В Москве, в твоем ведомстве, мне предложили принять участие в сложной операции. Предупредили, что речь идет об очень важном задании. Сказали, что для первого этапа нужны люди. И назвали имена Инес Контрерас и Луиса Эрреры.