Воображаемые сообщества - Андерсон Бенедикт. Страница 56

Jean Franco, An Introduction to Spanish-American Literature, p. 34.

Ibid., p. 35—36. Курсив мой.

Это движение героя-одиночки по неизменному социальному ландшафту типично для многих ранних (анти-)колониальных романов.

После короткой головокружительной карьеры радикального журналиста Марко был интернирован голландскими колониальными властями в Бовен-Дигул, один из первых в мире концентрационных лагерей, находившийся в глубине заболоченных районов на западе Новой Гвинеи. Здесь он и умер в 1932 году после 6 лет заключения. Henri Chambert-Loir, Mas Marco Kartodikromo (1890—1932) ou l'?ducation politique // Litt?ratures contemporaines de l'Asie du Sud-Est, p. 208. Блестящее полное изложение жизненного пути Марко можно найти в недавно опубликованной книге Такаси Сираиси: Takashi Shiraishi, An Age in Motion: Popular Radicalism in Java, 1912—1926, chapters 2—5, 8.

Приводится в переводе на английский язык в книге: Paul Tickell, Three Early Indonesian Short Stories by Mas Marco Kartodikromo (c. 1890—1932), p. 7. Курсив мой.

Неологизм, образованный аналогично слову «ландшафт» и обозначающий окружающую «социальную территорию». — Прим. пер.

В 1924 г. один близкий друг и политический соратник Марко опубликовал роман под названием «Rasa Merdika» [Чувство свободы]. Шамбер-Луа пишет о герое этого романа (который он ошибочно

приписывает Марко), что «он не имеет ни малейшего представления о значении слова «социализм»: тем не менее он чувствует серьезную болезнь в лице той общественной организации, которая его окружает, и испытывает потребность расширить свой кругозор с помощью двух методов: путешествия и чтения». (Chambert-Loir, Mas Marco, p. 208. (Курсив мой). Неутомимый Попугай переместился на Яву и в XX век.

Читать газету — это все равно, что читать роман, автор которого отбросил всякую мысль о связном сюжете.

Febvre, Martin, The Coming of the Book, p. 186. В эту сумму включено не менее 35 тыс. изданий, выпущенных в свет в не менее чем 236 городах. Уже в 1480 г. типографии существовали в более чем 110 го родах, из которых 50 находились на территории современной Италии, 30 в Германии, 9 во Франции, по 8 в Голландии и Испании, по 5 в Бельгии и Швейцарии, 4 в Англии, 2 в Богемии и 1 в Польше. «С тех пор в Европе печатная книга, можно сказать, повсеместно во шла в обиход» (р. 182).

Ibid., р. 262. Авторы поясняют, что к XVI веку книги стали доступны каждому, кто умел читать.

Крупное антверпенское издательство Плантина контролировало в начале XVI века 24 типографии; в каждом цехе было занято не менее 100 рабочих. Ibid., р. 125.

Среди экстравагантных причуд «Гутенберговой галактики» Маршалла Маклюэна это единственное надежное положение (MacLuhan, Gutenberg Galaxy, p. 125). Можно добавить, что если даже книжный рынок и меркнет на фоне рынков других товаров, его стратегическая роль в распространении идей сделала его первостепенно значимым для развития современной Европы.

Принцип здесь более важен, чем масштабы. До XIX века тиражи книг были еще сравнительно невелики. Даже «Библия» Лютера, ставшая из ряда вон выходящим бестселлером, вышла в первом издании тиражом всего-то 4000 экземпляров. Необычно большой тираж первого издания «Энциклопедии» Дидро составлял не более 4250 экземпляров. Средний тираж книг XVIII века не превышал 2000. Febvre, Martin, The Coming of the Book, p. 218—220. В то же время книга всегда отличалась от других товаров длительного пользования своим заведомо ограниченным рынком. Каждый, у кого есть деньги, может купить чешский автомобиль; но только чешские читатели будут покупать книги на чешском языке. Важность этого отличия будет рассмотрена ниже.

Кроме того, уже в конце XV века венецианский издатель Альдус впервые выпустил переносное «карманное издание».

Как показывает пример «Semarang Hitam», два типа бестселлеров некогда были связаны теснее, чем сегодня. Диккенс тоже печа тал свои популярные романы по частям в популярных газетах.

«Печатная продукция стимулировала молчаливую верность це лям, защитники которых не могли обосноваться ни в одном приходе и обращались к незримой публике издалека». Elizabeth L. Eisenstein,

Some Conjectures about the Impact of Printing on Western Society and Thought //Journal of Modern History, Vol. 40, №. 1 (March 1968), p. 42.

Описывая связь между материальной анархией общества среднего класса и абстрактным политическим государственным порядком, Нейрн отмечает, что «механизм представительства превратил реальное классовое неравенство в абстрактный эгалитаризм граждан, индивидуальные эгоизмы — в безличную коллективную волю, а то, что в противном случае было бы хаосом, — в новую государственную легитимность». Nairn, The Break-up of Britain, p. 24. Несомненно, так. Но механизм представительства (выборы?) — редкий и переносимый праздник. Зарождение же безличной воли, на мой взгляд, лучше искать в суточных повторениях жизни воображения.

Население тогдашней Европы, которой была знакома печать, составляло около 100 млн. человек. Febvre, Martin, The Coming of the Book, p. 248—249.

Симптоматичны «Путешествия» Марко Поло, остававшиеся по большей части неизвестными до тех пор, пока их впервые не напечатали в 1559 году. Polo, Travels, p. XIII.

100

Цит. по: Eisenstein, Some Conjectures, p. 56.

101

Febvre, Martin, The Coming of the Book, p. 122. (В оригинале, между тем, говорится просто о «par-dessus les fronti?res». L'Apparition, p. 184.)

102

Ibid., p. 187. В оригинале говорится о «puissants» (могущественных), а не о «состоятельных» капиталистах. L'Apparition, p. 281.

103

«Следовательно, введение книгопечатания было в этом отношении ступенью на пути к нашему нынешнему обществу массового потребления и стандартизации». Ibid., р. 259—260. (В оригинале стоит: «une civilisation de masse et de standardisation», —что, вероятно, лучше бы ло бы передать как «стандартизированная, массовая цивилизация». L'Apparition, p. 394.)

104

Ibid., р. 195.

105

Основанное на родном языке. (Прим. ред.).

106