Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества - Лукач Георг. Страница 167

Он начинает описывать греческий мир как мир истинного воплощения нравственности, однако одновременно понимает необходимость того, что этот мир должен разложить самого себя, чтобы дать место другому, более высокому, отчужденному миру современного буржуазного общества. "Дух, поскольку он есть непосредственная истина, есть нравственная жизнь народа; он — индивид, который есть некоторый мир. Он необходимо должен перейти к сознанию того, что он непосредственно есть, снять прекрасную нравственную жизнь и, пройдя ряд формообразований, достигнуть знания себя самого" [23].

Изображение прекрасной и непосредственной нравственности греческого мира является здесь (и в третьем разделе) вершиной в литературном творчестве Гегеля. Поскольку все основные проблемы гегелевского понимания античного общества и его необходимого заката мы подробно анализировали, то полагаем, что здесь нет нужды еще раз касаться этих проблем. Следует лишь сделать отдельные замечания о закате античности, о тех формах проявления духа, с помощью которых Гегель дает описание генезиса отчужденной индивидуальности в Римской империи. Это не только ясно подводит нас к основной мысли "Феноменологии", но и может быть использовано для того, чтобы, опираясь на конкретные примеры, уяснить различие между первой ступенью — ступенью субъективного духа — и достигнутой здесь ступенью объективности.

Напомним, что на первой ступени из "господства и рабства" возникли "формы сознания", представленные философией стоицизма и скептицизма, а позднее — "несчастным сознанием" (христианством). Теперь Гегель описывает этот же процесс с объективно-социальной стороны.

Греческое общество было, как мы знаем, состоянием непосредственной нравственности. Мы знаем, какое взаимоотношение между индивидом и обществом вытекало из этого — прекрасное и гармоническое развитие человека вследствие непосредственной гармонии между человеком и обществом, однако человеческая личность первоначально представлена лишь в себе, непосредственно, в неотчужденной форме. Всякое развитие личности (напомним ранее обсуждавшуюся проблему эгоизма) должно оказывать на это общество разрушительное, разлагающее воздействие.

Результатом этого разложения является возникновение, согласно гегелевскому пониманию истории, Римской империи — непосредственная нравственность заменяется абстрактной системой права. Объективизм Гегеля обнаруживается здесь в том, что решающим моментом оказывается право, и это не может нас удивить, поскольку мы знаем его взгляды на общество. И в частности там, где Гегель стремится изобразить первую и потому простейшую и наиболее абстрактную форму "отчуждения" (Entauberung), из его концепции естественно вытекает, что юридическое становится для него "простым понятием" "отчуждения" (EnTauBerung) и только благодаря развитию экономической жизни в современном капиталистическом смысле это "простое понятие" достигает действительного развертывания, расчлененности в богатстве системы конкретных моментов.

Гегель так описывает возникшее общественное состояние и с необходимостью возникший в нем отчужденный субъект: "Всеобщее, раздробленное на атомы — на абсолютное множество индивидов, — этот умерший дух есть равенство, в котором все имеют значение как "каждые", как лица… Мы видели, что силы и формы нравственного мира потонули в простой необходимости пустой судьбы. Эта сила нравственного мира есть субстанция, рефлектирующая себя в свою простоту; но рефлектирующая себя абсолютная сущность, именно указанная необходимость пустой судьбы, есть не что иное, как, я" самосознания". Этим новым состоянием является римское общество, господство абстрактного права: "…эта признанностъ есть ее субстанциальность; но эта субстанциальность "есть абстрактная всеобщность, потому что ее содержание есть "эта" хрупкая самость, а не самость, растворенная в субстанции.

Итак, личность здесь выступила из жизни нравственной субстанции; она есть действительно значимая самостоятельность сознания" [24].

Здесь интересно, в какой форме и в какой связи Гегель вновь возвращается к соответствующим "формам сознания" первого раздела — стоицизму и скептицизму. Особенно интересно то, что здесь "несчастное сознание" вообще не упомянуто. Гегель высказывает свое мнение весьма отчетливо, и оно не требует каких-либо подробных комментариев. Лишь обратившись к его основным идеям, можно показать, что Гегель энергично подчеркивает содержательное тождество между тем, что означают эти идеологические формы, и тем, что означает господство римского права (т. е… по Гегелю, состояние общества в Римской империи), и при этом добавляет, что последнее и образует действительность, в то время как идеологические формы — только субъективное мнение об этой действительности. "То, что для стоицизма только в абстракции было "в-себе"[-бытием], теперь есть действительный мир… своим бегством из действительности оно (стоицистское сознание. — Д. Л.) достигло только мысли о самостоятельности; оно есть абсолютно для себя, потому что оно не связывает своей сущности с каким-либо наличным бытием, а, отказываясь от всякого наличного бытия, полагает свою сущность исключительно в единстве чистого мышления. Таким же способом и право лица не связано ни с более богатым или могущественным наличным бытием индивида как такового, ни с каким-либо всеобщим живым духом, а, напротив, связано с чистым "одним" его абстрактной действительности или с ним как самосознанием вообще" [25].

Еще более ясна эта связь при переходе Гегеля к описанию скептицизма в его сопоставлении с необходимым формализмом правового состояния. Здесь он показывает, что и за тем и за другим стоит другая, реальная сила — сила общественного развития, что и то и другое есть лишь форма выражения разлагающегося мирового состояния, в котором пока негативным образом начали действовать составные элементы позднее возникающего буржуазного общества. Они еще не образуют той связующей, обладающей собственными законами и по собственным законам движущейся системы "отчужденных" отношений людей друг к другу в их общественной практике; поэтому они выступают как формы проявления неизвестной, случайной и произвольной общественной силы: "Ибо то, что считается абсолютной сущностью, есть самосознание как чистое пустое "одно" лица. В противоположность этой пустой всеобщности субстанция имеет форму наполнения и содержания, и этому содержанию теперь дана полная свобода и оно неупорядочено, ибо налицо уже не имеется дух, который бы его подчинял и удерживал в единстве — Это пустое "одно" лица (der Person) в своей реальности есть поэтому случайное наличное бытие и лишенное сущности движение и действование, которое никакого постоянства не достигает. Подобно скептицизму, формализм права, следовательно, в силу своего понятия лишен специфического содержания, застает некоторое многообразное устойчивое существование, владение и, подобно скептицизму, отпечатлевает на нем ту же абстрактную всеобщность, в силу которой владение называется собственностью. Но если определенная таким образом действительность в скептицизме называется вообще видимостью и имеет только негативную ценность, то в праве она имеет ценность положительную… В обоих [случаях] имеется одно и то же абстрактное всеобщее; действительное содержание или определенность, моего" — внешнего ли владения или же внутреннего богатства либо бедности духа и характера — не содержится в этой пустой форме и к ней отношения не имеет. Действительное содержание принадлежит, стало быть, некоторой собственной силе, которая есть нечто иное, чем это формально-всеобщее, представляющее собой случайность и произвол, — Сознание права поэтому в своей действительной значимости испытывает скорее потерю своей реальности и свою совершенную несущественность, и обозначать индивида персоною есть выражение презрения" [26].