Молодой Гегель и проблемы капиталистического общества - Лукач Георг. Страница 180

На более ранних этапах своего изложения, когда отношение представления к религии еще не выдвигалось им на первый план, он высказывается об этих содержательных вопросах с большей откровенностью: "… чем чище само понятие, тем более нелепо представление, до которого оно низводится, если его содержание есть не в качестве понятия, а в качестве представления… неведение этим сознанием того, что им высказывается, есть такое же сочетание возвышенного и низменного, какое природа наивно выражает в живущем, сочетая орган его наивысшего осуществления- орган деторождения — с органом мочеиспускания" [63].

Дух, стало быть, должен выйти за пределы религии. В религиозной общине еще не достигается тождество субъекта и объекта. "У общины нет также сознания того, что такое она; она есть духовное самосознание, которое еще не есть для себя в виде этого предмета, или не раскрывается до сознания себя самого; поскольку она есть сознание, у нее есть представления, которые были рассмотрены…Так как в себе это единство сущности и самости осуществлено, то сознание имеет также еще и это представление своего примирения, но как представление. Оно достигает удовлетворения благодаря тому, что к своей чистой негативности оно внешне присовокупляет положительное значение единства себя с сущностью; само его удовлетворение, следовательно, остается обремененным противоположностью чего-то потустороннего. Его собственное примирение поэтому входит в его сознание как нечто далекое, как нечто далекое в будущем, подобно тому как примирение, осуществленное другой самостью, кажется далеким прошлым… Ее (общины. — Ред.) примирение поэтому — у нее в сердце, но еще в разладе с ее сознанием, и ее действительность еще надломлена" [64].

Действительное примирение, подлинное снятие может быть достигнуто поэтому лишь в абсолютном знании. Именно здесь мы видим высшее проявление двусмысленности Гегеля в его отношении к религии. С одной стороны, он превращает все содержание своей диалектики в тайну христианства и тем самым спекулятивным образом спасает христианство. Но, с другой стороны, он именно вследствие этого спекулятивного спасения снимает религию как таковую, уничтожает ее как религию.

Поэтому форма критики, представленная Фейербахом, который подчеркивает смешение атеистических и теологических тенденций в философии Гегеля, вполне оправдана. Эту тенденцию в философии Гегеля улавливают не только атеистические мыслители, которые критикуют ее, подобно Фейербаху, за половинчатость или, как это делают Гейне и Бруно Бауэр, отделяют "эзотерический атеизм" от правоверного экзотерического христианства, причем нет никакого сомнения в том, что исходный пункт критики Фейербаха правилен. Нет и ни одного религиозно-реакционного мыслителя, который согласился бы с этим гегелевским решением и признал бы его в качестве философского выражения сущности христианства. Можно напомнить высказывание, которое принадлежит Фридриху Шлегелю, о том, что гегелевская диалектика есть нечто более худшее, чем атеизм, а именно сатанизм. Такой реакционный мыслитель 40-х годов, как датский религиозный философ Серен Кьеркегор, которого надо воспринимать более серьезно и который оказал определенное влияние на современный экзистенциализм, посвятил книги опровержению гегелевского понимания религии. Для нас его взгляды интересны как симптом того, что даже идейные противники Гегеля осознают, насколько двусмысленно гегелевское отношение к религии.

При этом важно отметить, что полемика Кьеркегора направлена против того, что религия должна быть моментом абсолютного духа, что она, следовательно, как и философия, выступает, как диалектическая объективность, против гегелевской оценки их как несовершенных ступеней. Этот объективизм Гегеля — а мы видели, что гегелевское "спасение" христианства состоит именно в том, что ее мифы объективно содержат формы абсолютной диалектики, — встречает противоборство со стороны Кьеркегора, который выступает против объективизма Гегеля, расценивая его как полностью противоречащий сущности религии, сущности христианства. "Если христианство есть по своей сущности нечто объективное, то это обнаруживается в том, что наблюдатель объективен; но если христианство по своей сущности субъективно, то оно превращается в заблуждение, если наблюдатель объективен… Если размышляющий одновременно является верующим (что и утверждается), то он уже давно должен осознать, что спекуляция никогда не может иметь для него такое же значение, как и вера. Именно в качестве верующего он заинтересован в своем вечном спасении и обретает его в вере. (Ведь существуют верующие, т. е. вера пусть не всегда, но связана с бесконечными, личностными, страстными интересами совести.) В таком случае спасение не обретается с помощью спекуляции; этим оправдано подозрительное отношение к спекуляции, ибо она-де не ведет к спасению, отвлекает верующего от достоверности веры (которая в любое мгновение обладает внутри себя бесконочной диалектикой недостоверности) в равнодушное объективное знание. Так совершенно просто обстоит дело в диалектике. Поэтому, когда верующий говорит, что вечное спасение строится с помощью спекуляции, то он самым комичным образом противоречит самому себе, так как спасение в своей объективности как раз полностью равнодушно по отношению к моему и твоему спасению… в то время как оно заключено в сосредоточенном чувстве собственного достоинства, которое обретается чрезвычайными усилиями. Вместе с тем он обманывает, выдавая себя зa верующего… Но для человека, занимающегося спекулятивными размышлениями, не может даже возникнуть вопроса о своем личном, вечном спасении, поскольку его задача состоит в том, чтобы уйти от самого себя и стать объективным и таким путем убежать от самого себя и стать умозрительном, спекулятивной способностью" [65].

Мы привели столь подробную цитату из Кьеркегора, свидетельствующую о неприятии им Гегеля, не только потому, что его собственное отношение разоблачает современных интерпретаторов Гегеля гораздо лучше, чем полемика с ними, но и потому, что тем самым отчетливо обнаруживается полная противоположность двух, здесь еще расходящихся направлений, которые возникли при обновлении религии идеализмом Нового времени. Само собой разумеется, это противоположность внутри идеализма; само собой разумеется, эти два идеалистических направления борются друг с другом. Но было бы ложным просто отождествлять их друг с другом и не замечать социальных и философских различий между ними.

Кьеркегор представляет собой то обновление религии, которое характерно для иррационалистической философии жизни, для направления, которое в Германии появилось уже в иенский период Гегеля и представлено работой Шлейермахера "Речи о религии", подвергнутой Гегелем острой критике в ходе его борьбы с субъективным идеализмом. Это направление имело субъективно-идеалистическую, агностическую основу; оно видело, что прежние формы религии несоединимы с содержанием и методами современной науки, и желало поэтому ограничить религию сферой субъективности и укоренить ее в том, в чем она может обладать субъективностью как изначальной и неуничтожимой формой проявления человеческой субъективности, т. е., согласно взглядам Шлейермахера и Кьеркегора, человеческой жизни вообще, устойчивой жизни. Они считали, что можно объединить их мистико-иррационалистическую позицию с субъективистскими элементами протестантской теологии. Их современные последователи — от Зиммеля до Хайдеггера — отказываются от такого содержательного, теологического заострения вопроса и стремятся спасти религию как субъективную форму жизни человека вообще. Однако иррационалистическо-агностический смысл этого направления сохранился. Поэтому современный и наиболее последовательный представитель этого направления — Хайдеггер приходит к полному отчаянию, к радикальному отрицанию возможности и ценности любой формы объективного знания. (Аналогичные тенденции можно видеть в философии Л. Клагеса.)