Тектология (всеобщая организационная наука). Книга 2 - Богданов Александр Александрович. Страница 91

Таков этот проспект «всеобщей организационной науки» и таков его ученый автор, «социалист» и «диалектик» — как он сам себя рекомендует. Естественно и понятно, что его критика тектологии особой благожелательностью не отличается.

В своей статье он прежде всего характеризует меня как «современного русского мыслителя, который, находясь под гнетом марксистской доктрины и почувствовавши неотвратимую историческую необходимость всеобщей организационной науки, в своеобразном умственном опьянении врывается в область универсальнейших обобщений, относящихся ко всем структурным соотношениям, которые должна на опыте установить наука» [136].

В дальнейшем проф. Пленге не раз подчеркивает «истинно русский» характер и мотивы моей работы, — и понятно, насколько лестно звучит в его устах этот эпитет:

«…Для Богданова универсальная вседействительность механически воспринимаемой организации становится непреложно-единым, застывшим „монократическим“ (т. е., буквально, единовластным. — А. Б.) принципом. Богданов как сторонник материалистического понимания истории пытается даже всякое учение о душе как принципе, определяющем тело, свести к внутреннему отражению данных человеку в обществе вне его твердых авторитарных отношений. Таким образом, его теорию об единосуществовании организации в почти до неразличимости упрощенной действительности можно в его собственном смысле назвать особой, истинно русской жизненной слагающей (Erlebniss Komponente) его системы, слагающей, которая, разумеется, имеет сильные корни в „старом“ мире» [137].

Последние слова намекают на то, что я неосторожно назвал почтенного профессора представителем старого мира.

Другую слагающую, «также русского происхождения», образует марксизм, вынужденный в результате завоевания власти, поставившего его перед задачей организации, к существенному обновлению и углублению своих доктрин [138].

Конечно, настоящей организационной науки из таких слагающих, полагает почтенный критик, создать нельзя. «…Действительная организационная наука нуждается в фундаменте живого духа» [139].

А на что годится эта? Да вот вам пример. «По Богданову, „сохранение“ в борьбе с окружающей средой существенно обеспечивается „перевесом ассимиляции“. Богданов только забывает прибавить, что он тем самым принципиально оправдывает в качестве „условий сохранения“ и „волю к власти“, и накопление капитала, и империализм» [140].

Моему читателю, я думаю, нет надобности напоминать, что такое тектология, которая по своей природе, ничего не может оправдывать, а только объясняет.

«Эта новомарксистская, механистическая теория организации, в силу своего безудержного, враждебного всему душевному (allem Seelischen) механизирования, по существу своему превращается в самое холодное орудие господства над человеческим материалом, принимаемым в расчет исключительно как механический элемент» [141].

Такова мрачная, но неизбежная судьба бездушной тектологии. Но это не уменьшает величия и святости идеи «Всеобщей организационной науки», иной, истинной, той, о которой впервые возвестил христианнейший профессор Иоганн Пленге мюнстерским студентам во дни бурного ноября 1918 года. Эта, зиждущаяся «на фундаменте живого духа», открывает необъятные, ослепительные, неописуемо возвышенные перспективы, каких мы, русские, варвары, и представить себе не можем.

«Я верю, — говорит сам проф. Пленге в одном письме, которое цитирует в своей упомянутой брошюре, — что в организационной науке будет продолжать свою жизнь лучшее, что есть в старом пруссачестве (Das Beste vom alten Preussentum), а с другой стороны, только в ней достигнет совершенства учение о свободе» [142].

Да, велико различие двух организационных наук. И невольно заставляет оно вспомнить учение святых отцов средневековья о том, что у дьявола есть свои таинства и что в целях соблазна он нередко подражает божественным действиям. Ах, не случайно, должно быть, и в русской истинно ортодоксальной литературе мне вот уже сколько лет приходится играть эту скромную роль — официального «дьявола», от которого «отрицаются», на которого «дуют и плюют», как полагается при обряде крещения, — наконец, которым при случае пугают беспокойных младенцев теоретических… Разве может не быть архиистинной истиной то, в чем сходятся две столь различные, хотя и равно непреклонные ортодоксии!

Да, так вот… Проф. Пленге, конечно, не ограничивается в своей статье общими оценками; он излагает и критикует мои идеи. Я попробовал ответить на эту критику в том журнале. Редакция беспристрастно напечатала мое возражение — немцы не даром культурные люди. Теперь мне было неудобно на русском, недоступном профессору языке по-иному формулировать свою антикритику, чем на немецком; и я ограничусь тем, что обратно переведу наиболее существенное из моей краткой заметки [143]. Итак:

«…Там есть крупное недоразумение, источник которого мне не вполне ясен. На стр. 23 говорится: „Богданов, не задумываясь, отбрасывает цель и целое (Zweck und Ganzez) и устанавливает формулу: „организация — повсюду, где в практическом отношении части представляют нечто большее, чем целое (mehr sind, als das Ganze).“ Приходится с улыбкой констатировать, что цель, со столь великолепной решительностью изгнанная из реального мира, тотчас же вновь проскользнула туда под слишком даже прозрачной оболочкой „практического отношения“; равным образом о телеологических фактах (Zweck vorgänge) идет дело тогда, когда Богданов при случае (стр. 93) строит свои рассуждения на „экономии“ мирового процесса“».

«Тут у проф. Пленге есть прежде всего прямая неточность: „где части представляют нечто большее, чем целое“ — вовсе не моя формулировка; и устранял я из понятия организации не „цель и целое“, а только цель. Мое определение организации дано в такой форме: „целое, которое практически оказывается больше, чем сумма его частей“ (стр. 61 нем. перевода). Понятие целого для меня основная характеристика организации, — мне совсем непонятно, как г. Пленге мог вычитать у меня противоположное».

«Понятие „цели“ в смысле субъективно-телеологическом я из организационного анализа действительно устраняю. Может быть, на немецком слова in der Praxis, praktisch, in praktischer Hinsicht заключают в себе субъективно-телеологический оттенок, которого я, по недостаточному знанию этого языка, не улавливаю. В русском соответствующие выражения говорят только об объективном эффекте объединенных активностей (например, две световые волны, у которых подъемы и долины соответственно совпадают, дают четверную силу света). Если по-немецки это не так, то здесь имеется трудность перевода, которую переводчику не удалось преодолеть. Но так как я даю не голые определения, а подробно их развиваю и иллюстрирую, то моего ученого критика это не должно было бы ввести в недоразумение».

«А может быть, дело идет только об объективной телеологии, той, которая ведет свое начало от Дарвина или, если угодно, от Эмпедокла и которая сказывается на многих научных выражениях, как, например, „подбор“, „приспособление“, „борьба за существование“ и т. п.? Но эту телеологию я открыто всецело принимаю и даже расширяю область ее применения: идея „регулирующего механизма подбора“ — одна из основ моей работы. И опять-таки метафоричность многих связанных с ней выражений, в том числе и „экономия“ в применении к природе, не должна бы вводить в недоразумение г. д-ра Пленге…

Затем я хотел бы отстранить упрек моего критика в слишком легком отношении к его собственной попытке основания организационной науки. Он находит, что я должен был бы „точно установить“ свое отношение к его работе, тогда как я ограничился указанием „на обычном марксистском жаргоне“ относительно радикального расхождения наших точек зрения. Замечание насчет жаргона, может быть, справедливо; но это уж, так сказать, дело привычки. По существу же я не мог более определенно установить своего взгляда на его попытку, и это вот почему. Для меня — наука существует, живет только в решении ее задач, а не в общих понятиях, определениях, отграничениях: это, конечно, ее необходимые орудия; но пока налицо имеются только они, науки еще нет, устанавливать отношение к ней преждевременно. Но брошюра проф. Пленге дает, вернее даже, — намечает только эти элементы.