Истины бытия и познания - Хазиев Валерий Семенович. Страница 42

— Именно, именно, — закричал он, и левый зеленый глаз его, обращенный к Берлиозу, засверкал, — ему там самое место! Ведь говорил я ему тогда за завтраком: «Вы, профессор, воля ваша, что-то нескладно придумали! Оно, может, и умно, но больно непонятно. Над вами потешаться будут». (Михаил Булгаков. Избранная проза. Фрунзе: Адабият, 1988. С. 11–13.)

Отметим, прежде всего, тот дикий восторг, который испытывает Сатана, смакуя невероятное везение, что, если верить словам Берлиоза, «большинство нашего населения сознательно и давно перестало верить сказкам о боге». Действительно, есть от чего прийти в радостное волнение и еле сдерживаемый бурный восторг Дьяволу. Это же мечта его вечной жизни — чтобы люди (любимое творение бога) перестали верить в бога, поверили в то, что бога нет. И уж совсем прекрасно, если они это неверие примут не просто на веру, а найдут тому еще и доказательство, доступное их разумению. И на тебе! Не просто, какой-то один оригинальничающий человек, и даже не какая-нибудь секта, а население огромной страны сознательно и давно придерживается таких взглядов. То, что давно, Воланда не особенно привлекло, потому что он понимает, что понятие «давно» в масштабах жизни Берлиоза вовсе не так уж много в масштабах вечности. Если бы действительно давно, то Сатана бы об этом уже знал. Ну да ладно — не это главное. Важно, что не верят в бога, и приятно, что сознательно это делают. Есть Воланду по поводу чего ликовать! Понятна также и проснувшееся вдруг в Воланде недовольство Кантом, который в свое время тоже было привел его в такой же восторг своей критикой всех прежних доказательств бытия бога, но потом глубоко расстроил своим шестым доказательством «бытия Божия», как старомодно выражается Воланд. Могущественная сила Кантовского доказательства Сатане известна, и не случайно он в начале своей беседы с советскими писателями хитро промолчал про него, нажимая на то, что доказательств бытия Бога всего, как известно, только пять. Видимо, если бы разговор пошел иначе, он бы стал доказывать, что у Канта, собственно, и нет никакого доказательства, а всего лишь философская болтовня, пустые рассуждения и предположения или что-то в этом роде. Может, даже вспомнил бы, что Кант сгруппировал прежние доказательства до трех: онтологического, космологического и телеологического. Но в данной ситуации он предполагает, что в этой стране «сознательных и давних» атеистов, возможно, уже придумали и критику Кантовскому доказательству. И получает ответ, который не просто бальзам сатанинской душе, а сказочная живая вода. Признать наличие чего-то, значит, что-то надо с этим феноменом делать. Против Кантовского доказательства бога у самого Воланда серьезных контраргументов нет по той простой причине, что Дьявол сам тем и спекулирует, что люди — существа не только мыслящие, но и чувствующие. Ради чувства превосходства над другими (власть, деньги, слава) они готовы продать душу Дьяволу. Соблазняет людей главный черт, как раз играя на их низменных чувствах. Подавляющее большинство аргументов Сатаны психологические. А Кант свое доказательство «бытия Божия» и строит на психологии, точнее, на наличии у людей такого психологического качества — как моральный закон (нравственный категорический императив). Мало этого, Кант пытается это моральное чувство еще и рационально объяснить, сделать понятийным, доступным разумению и руководству. Это означает — лишить Черта самого главного оружия в его борьбе за человеческие души. Кант вводит в моральное доказательство, основанное на чувстве, еще и элемент рациональности (сознательности). Ох и невзлюбил Канта Воланд после этого, ох невзлюбил! Больше всего в случае с этим «стариком» Воланда раздражает собственная беспомощность и бессилие. Могущество мессира, как один из его гаеров Фагот утверждает, чрезвычайно велико, несравненно велико, чем сила самого-самого могущественного повелителя среди земных владык. А тут один единственный физически хилый от рождения человечек, не только посмел бросить вызов, но еще и победить. Нет, на колени Сатану не поставишь, это было бы уж слишком. Но о том, что он не смог продемонстрировать во время утреннего чая на веранде старику Канту свое могущество, Воланд неосторожно проболтался. Как легко это ему удается, он показал на другом примере — в случае с Берлиозом. Сила Черта, надо догадываться, спасовала перед силой морального доказательства бытия Бога. Светлый дух победил черный.

Материалистический атеизм главы Моссолита, по мнению М. А. Булгакова, бессилен перед духовным мраком.

Но когда Воланд услышал, что попал в страну, где в каждом окне сидит, может быть, по атеисту, он не стал упускать возможности насладиться тем, как люди ругают и смеются над «стариком Иммануилом», имя которого переводится как «с нами бог». Он обнаружил невиданно откуда свалившегося на его голову счастье в виде союзника — сплошного общества атеистов. По тому, что Воланд называет Канта по имени, можно предположить, что спорили они за завтраком долго и, главное, неудачно для Сатаны. «Беспокойный старик» с дурацким, по мнению Дьявола, именем, приводит его в тихое бешенство через столетия и, пожалуй, даже постоянно. Раздражение не остыло и не остывает даже через века. Силу Кантовского доказательства Сатана понимает хорошо. Поэтому то, что население целой страны не признает морального доказательства бытия Бога, не просто успокаивает Дьявола, а приводит в чертовский восторг и волнение! Шиллер и Штраус, Маркс и их адепты — это лишь отдельные умники, а вот население целой страны — это да! У Сатаны возникает, видимо, даже шальная мысль: «Началось!? Как же так без меня… Кто же, если не я?!» У него от радостной эйфории начинает кружиться голова, даже начинает от сатанинского счастья слегка подташнивать, состояние близкое к тому, какое возникло у Ивана Савельевича Варенухи, когда он получил в туалете парка рядом с театром Варьете от кота Бегемота второй удар по уху одновременно с раскатами грома. На векторе тварного времени это произойдет позже (может, это и есть тайная месть Сатаны за эти испытываемые сейчас минуты неуправляемой радости и волнения). Однако в масштабах вечного бытия время темпорально: там нет деления на прошлое, настоящее и будущее, как об этом прекрасно изложил в своих утешениях философией античный «ЗК» и поэт Аниций Манлий Северин Боэций. Рукописи не горят, иногда, к сожалению Воланда, даже от адского огня преисподней. От несколько неожиданной информации Берлиоза в мозгу Повелителя Зла возникли смутные подозрения, что появился кто-то более могущественный, чем он в области зла, лжи и уродства, что кто-то может претендовать на его престол Властелина тьмы. Две мысли-предположения пошли параллельным курсом в голове Сатаны, соприкасаясь, толкаясь и стараясь опередить друг друга. Первая — что в его собственном окружении появился оборотень, который пытается сыграть с ним такую же гадкую шутку, которую он в свое время организовал Творцу. Нет, свою камарилью Черт знал (не в пример Богу, который не ведал, что творил) очень хорошо. Поэтому мысль о мятежных чертях быстро истощилась, на глазах захирела, в ежечасье зачахла, замедлила бег, стала отставать и скоро растворилась во мраке где-то далеко позади. Другая мысль прыгнула вниз и вонзилась прямо в сердце. И екнуло оно, екнуло от подозрения, что Бог-отец не остановился на человеке, на этом антиподе ангелов («падшем ангеле»), ставшем яблоком раздора. Неужели, Бог, уже сотворивший на свою голову всяких там ангелов, архангелов, прочих чинов и людей, мелькнула шальная чертовская мысль. Он сотворил еще что-то более «падшее», чем сам Воланд и люди. Сатана от этой блудливой, его самого поразившей догадки хлопнул растерянно руками по бедрам, рассмеялся как-то горько, отчего скошенный вниз рот стал еще более кривым, и мысленно (устало, вяло и горько) воскликнул: «Вот неймется Ему…»

Понятен нам, очень понятен интерес Воланда к роману мастера о Га-Ноцри и Понтии Пилате. Сатана у Бога не может спросить о Его новых творческих замыслах, ибо Тот не допускает его до очей своих ясных (даже с ипостасью Бога-сына приходится общаться через посредничество этого глупца Леви Матвея, мечтающего о сплошном царстве света, где нет теней), а пути Господа не исповедимы. Но люди, среди которых встречаются иногда очень талантливые, даже талантливее, чем сам Черт, могут понять хитрый замысел Бога-отца. Не случайно же Воланд устраивает ежегодный бал-смотр таких людей, не без причины же нужны ему души людей. Все просто: люди и есть те достойные союзники, с помощью которых Сатана может бросить вызов Богу. Дьявол полон радости, удивления и недоумения, надежд и сомнений, интереса, тревожного раздумья и испуга. Все вдруг так перемешалось. Голова идет кругом: и восторг, и возбуждение, и подозрения, и опасения. В своих догадках и предположениях можно пойти очень далеко, допуская у Воланда даже такую для него невозможную мысль о своей неправоте, когда он еще в то допрофанное время приревновал своего Господа к новосозданному Им человеку, не подозревая, что присутствовал и помогал при творении Существа, которое в своих благостях и зле превзойдет и своего Творца, и своего искусителя — Сатану, что этот жалкий корм для могильных червей будет за какие-то мизерные времена человеческой жизни успевать сочинять такое, воспринять которое не успевают ни душа Бога, ни ум Черта.