- Лукач Георг. Страница 103

5.

Это строгое, хотя и постоянно меняющееся, приспособленное к обстоятельствам разделение тактического и организационного сотрудничества в отношениях между партией и классом приобретает как внутренняя проблема партии форму единства тактических и организационных вопросов. Что до этой внутренней жизни партии, в нашем распоряжении, конечно, в еще большей мере, чем применительно к обсуждавшимся выше вопросам, имеется чуть ли не единственно только опыт российской партии, ее действительные и сознательные шаги в направлении осуществления коммунистической организации. Подобно тому как партии вне России во времена своих «детских болезней» во многом выказывали склонность к сектантскому пониманию партии, точно так же позже они склонялись к пренебрежению «внутренней» жизнью партии в сравнении с ее пропагандистским и организаторским воздействием на массы, с ее «внешней» жизнью. Это, разумеется, тоже «детская болезнь», которая отчасти обусловлена быстрым возникновением крупных массовых партий, почти непрерывной чередой важных решений и действий, необходимостью для партии жить «внешней» жизнью. Но понять причинную последовательность, которая повела к ошибке, — не равносильно тому, чтобы оправдать ее. Тем более не равносильно, поскольку именно верный способ деятельности «вовне» наиболее наглядно показывает, до чего бессмысленным является различение между тактикой и организацией во внутренней жизни партии, как сильно это ее внутреннее единство влияет на внутреннюю взаимосвязь жизни партии, направленной «вовнутрь», с ее жизнью, направленной «вовне» (ведь эмпирически это разделение для каждой коммунистической партии покамест кажется почти непреодолимым как наследство, полученное от той среды, где возникла партия). Поэтому каждый [коммунист] должен на основе непосредственной, повседневной практики вдуматься в то, что организационная централизация партии (со всеми проблемами дисциплины, которые из нее следуют, которые составляют лишь другую ее сторону) и ее способность к тактической инициативе суть взаимно обусловливающие друг друга понятия. С одной стороны, возможность того, что намеченная партией тактика реализуется в массах, предполагает ее самореализацию внутри партии. Не только в том механистическом смысле дисциплины, что центральные органы партии крепко держат в руках ее отдельные части, что последние действуют вовне как настоящие элементы совокупной воли. Но именно в том смысле, что партия становится единым образованием такого рода, что всякая смена направления борьбы проявляется как перегруппировка всех сил, а всякое изменение установки доходит до каждого в отдельности члена партии. В подобном образовании, стало быть, крайне обострена восприимчивость организации к смене направлений, к повышению боеспособности, к отступлению и т. д. Надеюсь, что здесь не нужно разъяснять более подробно, что это отнюдь не означает «рабского повиновения». Ведь очевидным является то, что именно такая восприимчивость скорее всего изобличает ложность отдельных лозунгов, и как раз в их практическом применении, что именно она более всего расширяет возможность здоровой самокритики, повышающей дееспособность [партии] [29]. С другой стороны, само собой разумеется и то, что прочная организационная сплоченность не только придает партии способность к действию, но также создает в партии внутреннюю атмосферу, которая позволяет эффективно вмешиваться в события, использовать представляемые ими шансы. Таким образом, проведенная на деле централизация всех сил партии уже благодаря ее внутренней динамике двигает партию вперед, повышает ее активность и инициативность. Между тем чувство недостаточного организационного упрочения неизбежно должно тормозить и парализовать тактические решения и воздействовать даже на фундаментальную теоретическую установку партии. (Достаточно вспомнить, например, о [поведении] КПГ в период капповского путча.)

Для коммунистической партии, — говорится в тезисах об организации III Конгресса Коминтерна, — не бывает времени, когда партийная организация могла бы не быть политически активной». Такая тактическая и организационная перманентность не только готовности к революционной борьбе, но также самой революционной активности, может быть правильно постигнута только при полном понимании единства тактики и организации. Ибо если тактика отделяется от организации, если тактика и организация не рассматриваются как один и тот же процесс развития пролетарского классового сознания, то неизбежным является скатывание понятия тактики к дилемме «оппортунизм или путчизм»: тогда «акция» означает либо изолированное деяние «сознательного меньшинства» с целью захвата власти, либо нечто лишь приспособленное к повседневным желаниям масс, нечто «реформистское», в то время как организации приписывается чисто техническая роль «подготовки» акции. (На этом уровне находится концепция Серрати и его сторонников, равно как и концепция Пауля Леви). Однако перманентность революционного положения отнюдь не равносильна тому, что захват власти пролетариатом возможен в любой момент. Она означает лишь то, что вследствие совокупной объективной ситуации в экономике всякому изменению этой ситуации, всякому обусловленному ею движению в массах внутренне присуща революционно конвертируемая тенденция, которая может быть использована для дальнейшего формирования классового сознания пролетариата. Но в этой связи самым первостепенным фактором является дальнейшее внутреннее развитие самостоятельного формообразования этого классового сознания, коммунистической партии. Революционность ситуации выражается в первую очередь и нагляднее всего в постоянно убывающей стабильности общественных форм, что обусловлено постоянно убывающей стабильностью равновесия общественных сил и [центров] власти, на чьем сотрудничестве покоится буржуазное общество. Обретение самостоятельности, формообразование пролетарского сознания, следовательно, лишь в том случае могут быть осмысленными для пролетариата, если оно, такое сознание, на самом деле в каждое мгновение воплощает для пролетариата революционный смысл именно этого мгновения. Верность революционного марксизма, сообразно с этим, в объективно революционной ситуации есть нечто намного большее, нежели сугубо «общая» верность некоторой теории. Именно потому, что теория стала совершенно актуальной, совершенно практической, она должна в повседневности стать ориентиром для каждого отдельного шага. Но это становится возможным лишь тогда, когда теория полностью слагает с себя свой чисто теоретический характер, когда она становится целиком диалектической, то есть когда она практически снимает всякую противоположность всеобщего и особенного, закона и «подведенного» под него отдельного случая, стало быть, закона и его применения, а тем самым одновременно — всякую противоположность теории и практики. Основанная на отказе от диалектического метода тактика и организация оппортунистов, выражающаяся в «реальной политике», якобы в достаточной мере идет навстречу требованиям дня тем, что она, с одной стороны, ликвидирует прочность теоретических основ, а с другой, — именно в своей повседневной практике впадает в косную схематику своих овеществленных организационных форм и своей тактической рутины, в то время как коммунистическая партия должна как раз сохранить в себе жизненность и дать подтверждение диалектического противоречия в сохранении неприкосновенной «конечной цели» в предельно точном сообразовании с текущими конкретными императивами. Для каждого в отдельности это предполагало бы такую «гениальность», на которую никогда не может рассчитывать революционная реальная политика. Но она никоим образом и не вынуждается к этому, поскольку именно сознательное формирование принципа коммунистической организации является тем путем, каким процесс воспитания может быть сориентирован в этом направлении, в направлении практической диалектики в революционном авангарде. Ибо такое единство тактики и организации, необходимость того, чтобы каждое применение теории, каждый тактический шаг тотчас же получали организационный поворот, являются сознательно используемым принципом коррекции, заостренным против догматического окостенения, которому непрерывно подвержена любая теория, будучи применяема выросшим при капитализме человеком с его овеществленным сознанием. Эта опасность возрастает по мере того, как та же самая капиталистическая среда, которая порождает подобную схематизацию сознания, принимает в своем нынешнем кризисном состоянии все новые формы и становится все более недостижимой для схематического постижения. Ведь то, что правильно сегодня, может быть ложным завтра. Что с определенной вероятностью принесет спасение сегодня, может с несколько большей или меньшей вероятностью стать гибельным завтра. Относительно известных форм коммунистического догматизма Ленин подчеркивал, что «стоит сделать маленький шаг дальше — казалось бы, шаг в том же направлении — и истина превратится в ошибку» [30].