Эвмесвиль - Юнгер Эрнст. Страница 99

Там, где ива соприкасалась с рекой, она граничила со своим зеркальным отражением: со второй ивой, более темной. Казалось, что образ и отражение поменялись местами — ива в реке была реальнее.

Создается впечатление, что целью Юнгера при написании этого романа было изображение специфической исторической ситуации, когда между индивидом и государством еще сохранялось некое равновесие: индивид сам пытался осуществить свое право (путем убийства или дуэли), а государство ему не очень препятствовало — во всяком случае, в этом романе после раскрытия преступления (и самоубийства убийцы) уголовное дело прекращают к вящему удовольствию как заинтересованных частных лиц, так и государственных органов. «Эти бретонцы вроде Моклерка и кучера, да и прапорщик тоже, имеют другое ощущение права, они привыкли стрелять из-за изгороди, они не остановятся перед ложной клятвой и будут стоять друг за друга» (там же, с. 276; курсив мой. — Т.Б.).

* * *

Что касается Мартина Венатора, то он, присматриваясь к Кондору и двум его ближайшим помощникам, обнаруживает в этой троице все более странные черты — к их лицам как бы прилипли разные исторические и мифологические маски:

При сильном утомлении, когда утро застает меня в баре, я вижу этих троих в иероглифическом стиле: Кондор, в центре, — королевский коршун; по левую руку от него — Аттила в образе единорога с серебряной бородой. Только Домо сохраняет еще человеческие черты, хотя, конечно, изменившиеся: он теперь похож на Одиссея, каким его изображали на античных вазах.

О возрасте и происхождении Аттилы я по-прежнему не имею никакого представления. Иногда я причисляю его к мифическим персонажам, что предполагает выключенность из времени. Порой же он напоминает мне некоего графа Сен-Жермена, который хвастался, что владеет эликсиром вечной молодости, и между делом рассказывал, как пировал когда-то с Александром Великим. <…> Мне хотелось бы отнести его к кентаврам — — — потому что в нем нет ничего раздвоенного, а есть, наоборот, двуединство. (Иногда кентавров считают потомством Посейдона…)

Эти впечатления Венатора приводят на память рассуждения Вико о людях Века Героев, воплотивших в божественных и мифологических (героических) образах свои представления о фундаментальных человеческих типах (с. 145 и 352):

Так, Ахилл — это идея храбрости, общая для всех Сильных, как Улисс — это идея благоразумия, общая для всех Мудрых. <…> Например, с Ахиллом, главным персонажем «Илиады», они связывали все свойства Героической Доблести и все чувства и нравы, вытекающие из таких свойств его природы, а именно: обидчивость, щепетильность, склонность к гневу, непримиримость, буйство, которое все свое право полагает в силе, — именно такие свойства собрал Гораций для описания характера Ахилла; а с Улиссом, главным персонажем «Одиссеи», они связывали все свойства Героической Мудрости, т. е. предусмотрительность, терпеливость, притворство, двуличность, склонность к обману, всегдашнюю защиту точного значения слов при безразличии к действиям…

Но еще раньше, до Века Героев, был Век Богов, когда люди, испугавшись молний, впервые поверили в Юпитера — с чего, собственно, и началось человеческое общество, государство (с. 207; выделено мной. — Т.Б.):

Ведь Силачи, оказывается, возделывали свои земли на горных высотах, где воздух продувается и, следовательно, здоров, в местах естественно укрепленных… <…> они находились рядом с Неиссякаемыми Источниками, которые по большей части берут начало в горах и неподалеку от которых хищные птицы вьют свои гнезда. Поэтому недалеко от таких источников охотники ставят свои сети, и, может быть, поэтому и Древние Латиняне называли всех этих птиц aquilae, почти что aquilegae, как, несомненно, aquilex назывался «открыватель» или «собиратель воды» (aqua); потому же, несомненно, те птицы, ауспиции которых наблюдал Ромул, чтобы выбрать место для нового города, те птицы, которых История называет коршунами, впоследствии стали орлами и были знаками всего римского войска. Так простые и грубые люди, следя за орлами, — по их мнению, птицами Юпитера, так как они летают высоко в небе, — находили неиссякаемые источники.

Получается, что Аттила/Ахилл и Домо/Одиссей как бы воплощают в себе образцовые черты трех сословий (в понимании Дюмезиля) — жреческого/воинского (в романе они объединены в образе Аттилы) и крестьянского. Они же — источники Авторитета, как это понимал Вико (с. 383 и 379):

Было три вида Авторитета: первым был Божественный Авторитет — для него не требуется у Провидения обоснования; вторым — Героический Авторитет, скрытый в торжественных формулах Законов; третьим — Человеческий Авторитет, таящийся в доверии к людям испытанного благоразумия, поведения и возвышенной мудрости в вещах умопостигаемых. <…> Первыми были Божественные Правления, как сказали бы Греки — «Теократические»; тогда люди верили, что все решительно приказывают Боги; это был век Оракулов. Вторыми были Правления Героические, т. е. аристократические, иными словами — правления Оптиматов (в смысле «сильнейших»), или же, по-гречески, правления Гераклидов, т. е. вышедших из расы Геракла (в смысле «Благородных»), <…> Третьи — это Человеческие Правления…

Особенно сложен образ Аттилы. Он ведь еще и врач, — но вспомним, что писал Юнгер в эссе «Лесной путь» о роли врачей в современную эпоху (с. 91—92):

Поскольку это исчезновение [религий. — Т.Б.] воспринимается прежде всего как страдание, нет ничего удивительного в том, что такими недугами в особенности занимаются врачи <…> В каждом хорошем враче должно быть что-то от священника; но к мысли, что он хочет заменить священника, врач может прийти только в такие эпохи, когда разграничение между спасением и здоровьем утрачивается.

Аттила, судя по его рассказам, посетил удивительную страну на Крайнем Севере (Гиперборею?), являлся на землю в разные исторические эпохи. Ему присущи черты таких исторических и полумифических персонажей, как Аристей из Проконнеса (который, согласно Геродоту [502], побывал у гипербореев и являлся на землю через семь, а потом через 240 лет после своей смерти); как Ктесий Книдский (древнегреческий историк второй половины V — начала IV в. до н. э.; он оказался в качестве пленника в Персии, где прожил семнадцать лет, являясь личным врачом царя Артаксеркса II Ахеменида, а потом, вернувшись в Грецию, описал единорогов — диких ослов, имеющих один рог на лбу, красную голову, голубые глаза и туловище); как ученик кентавра Хирона врач Асклепий, который научился воскрешать мертвых, за что был убит Зевсом в стране гипербореев, но затем вернулся из подземного мира и стал богом врачевания.

В контексте концепции Карла Шмитта Домо и Аттилу можно рассматривать как представителей, соответственно, земной и водной стихии — не случайно Аттила рассказывает о своих морских путешествиях, а его рог однажды сравнивается с рогом нервала. В таком случае Кондор — представитель стихии воздуха.

Вообще, все трое — охотники, «прообразы победителей смерти <…> богов, героев и мудрецов» [503]. Им знаком лес, а о лесе в романе сказано: «Там, должно быть, захватываются такие трофеи и переживаются такие опасности, которые напоминают скорее плавание аргонавтов, нежели блестящие времена исторической и даже доисторической охоты». Плавание аргонавтов упоминается и в книге Вико как отличительная черта Героического века (с. 271—272; выделено мной. — Т.Б.):