Соглядатай - Роб-Грийе Ален. Страница 9

Не доходя до оконечности пристани, горизонтальная полоса дороги претерпевала некое изменение: внезапно две трети ее ширины клином обрывались вниз, и, сужаясь таким образом, она тянулась дальше, к башне маяка, между массивным парапетом (со стороны моря) и находящейся в двух-трех метрах от нее неогражденной стеной, отвесно спускавшейся к черной воде. Из-за своего крутого склона причальный спуск уже не был виден Матиасу, так что казалось, будто дорога в этом месте неожиданно обрывается.

Отсюда и до места, где он стоял, на пространстве, предназначенном главным образом для прохода, было такое нагромождение всяких предметов, что он удивился, как толпе пассажиров и встречающих родственников удалось через все это пробраться.

Когда он продолжил свой прерванный путь в сторону набережной, на пристани, даже с этой стороны, уже никого не было. В мгновение ока она опустела. Перед рядами домов на набережной виднелись лишь три-четыре стоящие там и сям небольшие группки людей и несколько одиночек, праздно прогуливающихся туда и обратно. Все мужчины были одеты в парусиновые штаны синего цвета, более или менее потертые и пестрящие заплатками, и просторные рыбацкие блузы. Женщины носили передники и ходили с непокрытой головой. На ногах у тех и других были деревянные башмаки. Эти люди не могли быть только что сошедшими с парохода пассажирами и их родственниками. Пассажиры и родственники уже скрылись из виду – кто в своих домах, кто на какой-нибудь ближайшей улочке, ведущей к центру поселка.

Но центр поселка располагался вовсе не за домами, стоящими вблизи порта. Центром была площадь, в целом напоминавшая треугольник, вершина которого была направлена внутрь острова, а наиболее короткая сторона выходила прямо на набережную. Кроме набережной, которая, таким образом, служила его основанием, к нему примыкали еще четыре дороги: по одной с каждой из двух длинных сторон (наименее значимые) и еще две – на вершине треугольника: дорога направо вела к форту, огибая его и уходя вдоль берега на северо-запад, дорога налево вела к большому маяку.

В центре площади Матиас заметил скульптуру, которую никогда раньше не видел – или, по крайней мере, не помнил. На гранитном возвышении, изображающем природную скалу, стояла женщина в народном костюме (какие, впрочем, уже никто не носит) и неотрывно смотрела на горизонт, на море. Хотя ни на одной из сторон постамента не были выгравированы списки имен, это несомненно был монумент павшим.

Проходя вдоль окружающей статую высокой железной решетки – которая представляла собой круг из прямых, вертикальных и равноудаленных друг от друга прутьев, – на вымощенном широкими прямоугольными плитками тротуаре, который довершал ансамбль, Матиас увидел, как под его ногами вырастает тень каменной деревенской женщины. До неузнаваемости искаженная собственной проекцией, она, однако, довольно отчетливо выделялась на общем фоне: цвет ее был гораздо темнее, чем пыльная поверхность вокруг, а контуры – настолько ясными, что у Матиаса возникло ощущение, будто он споткнулся о твердое тело. Он инстинктивно сделал обходное движение, чтобы избежать препятствия.

Но не успев даже начать необходимый маневр, он усмехнулся собственной ошибке. Он поставил ногу прямо на это тело. Вокруг него прутья решетки расчерчивали землю ровными косыми линейками, жирными и черными, как в тех тетрадях, которые обычно выдают школьникам, чтобы научить их писать с нормальным наклоном. Будучи не робкого десятка, Матиас все же взял вправо, чтобы как можно скорее выйти из этой сетки. Он сошел на неровную мостовую площади. Солнце – как о том свидетельствовали ясно обозначившиеся тени – окончательно рассеяло утренний туман. В это время года редко выдавался такой погожий денек.

По правой стороне треугольника, на углу улочки, ведущей к старому доку, в полном соответствии с тем, что Матиас узнал накануне, действительно оказалось кафе, оно же – табачный киоск и гараж.

Перед дверью стояла большая рекламная доска с двумя подпорками сзади, на которой был представлен недельный репертуар местного кинотеатра. Сеансы проходили по воскресеньям, по-видимому, прямо в гараже. На кричаще яркой афише был намалеван могучий мужчина в одеждах эпохи Ренессанса, который прижимал к себе молодую особу, облаченную в какой-то длинный светлый балахон; одной рукой мужчина крепко держал за спиной ее запястья, а другой – свободной – сжимал ей горло. Ее голова и вся верхняя часть тела были откинуты назад в желании отстраниться от своего мучителя, густые белокурые волосы ниспадали до самой земли. Декорация, на фоне которой это происходило, состояла из просторной кровати со столбиками, задрапированной красными простынями.

Рекламная доска – отчасти закрывавшая собой входную дверь – стояла так, что Матиасу, чтобы войти в кафе, пришлось ее обогнуть. Посетителей в зале не было, хозяина за стойкой – тоже. Вместо того чтобы кого-нибудь позвать, он подождал с минуту и вышел.

Вокруг не было ни души. Да и само расположение этого места создавало впечатление одиночества. Кроме табачного киоска, здесь не было ни одного магазина: булочная, бакалейная и мясная лавки, а также большое кафе, – все были со стороны порта. Кроме того, более половины левой стороны площади занимала глухая – метра два высотой – крепостная стена; штукатурка на ней облупилась, а черепица конька во многих местах осыпалась. На вершине треугольника, у развилки двух дорог, стояло невысокое, административное по своему устройству и отгороженное небольшим садиком здание, на фронтоне которого торчало длинное древко без знамени; вероятно, это была школа или мэрия, а может, и то и другое сразу. Удивительно, что везде (кроме участка вокруг статуи) совершенно отсутствовали тротуары: старинная мостовая, вся в буграх и колдобинах, заканчивалась у самых домов. Как и всего остального, Матиас ничего этого не помнил. Осматривая все вокруг, он вновь остановил взгляд на рекламной доске. Он уже видел такие афиши, расклеенные по всему городу несколько недель назад. Вероятно, лишь из-за необычного наклона доски он впервые заметил грязную куклу с вывихнутыми конечностями, которая валялась на земле под ногами нарисованных персонажей.

Подняв глаза, он посмотрел на окна над кафе, надеясь наконец привлечь к себе хоть чье-нибудь внимание. Дом, выглядевший до убогости просто, был, как и все соседние, двухэтажным, тогда как большинство домов на набережной имели еще один этаж. Теперь, глядя на выходящую прямо напротив него улочку, он мог видеть задворки тех самых домов, вдоль фасадов которых он проходил, когда шел сюда: хотя они и были немного повыше, архитектура их была столь же примитивна. Последний дом на углу площади и набережной, как огромная тень, выделялся на фоне сверкающих вод порта. Над коньком крыши – также в лучах света – виднелась оконечность пристани, обозначенная лишь светлой горизонтальной линией, протянувшейся от парапета до внутренней стенки и косой черточкой соединенная с кораблем, пришвартованным у причального спуска. Кораблик, стоявший на большем, чем казалось, отдалении, выглядел до смешного крохотным на фоне мола, ставшего во время отлива еще громадней.

Матиасу пришлось приложить руку козырьком, чтобы защитить глаза от солнца.

Выйдя из-за домов, на углу показалась женщина в черном платье с широкой юбкой и узким передником и пошла через площадь по направлению к нему. Чтобы не взбираться на тротуар возле монумента павшим, она обошла его вокруг, описав при этом, быть может, правильную, но смазанную неровностями дороги дугу. Когда она оказалась в двух или трех шагах от него, Матиас поздоровался и спросил, не знает ли она, где найти хозяина гаража. Ему бы хотелось, – добавил он, – взять напрокат велосипед на один день. Женщина указала на киноафишу, имея в виду табачный киоск за ней; потом, узнав, что внутри никого нет, она сделала огорченное лицо, как будто в этом случае положение становилось безвыходным. Чтобы его не расстраивать, она – очень сбивчиво – выдвинула предположение, что хозяин гаража вряд ли смог бы дать ему напрокат велосипед; а может, слова ее означали, что…