Ламетри - Богуславский Вениамин Моисеевич. Страница 13

Для отношения философов к этому вопросу типична точка зрения Вольтера, считавшего неизменность живой и неживой природы такой бесспорной истиной, что он поднял на смех книгу де Майе. Лишь Дидро высказался за изменчивость видов уже в «Письме о слепых…» (1749) и в «Мыслях об объяснении природы» (1754). В целом же идею развития видов в первой половине века не поддерживал почти никто. Сама эта идея очень древняя, ее разрабатывали еще Гераклит, Ксенофан, Демокрит, Эпикур, Лукреций. Новаторство Ламетри состояло не только в защите концепции, представлявшейся нелепой почти всем образованным его современникам, но и в выдвижении естественнонаучных доводов в пользу этой концепции, и в последовательном ее проведении вплоть до вывода, что и человек — продукт эволюции видов.

Еще в 1747 г. философ писал, что до возникновения языка наши предки были животными и отличались от прочих животных лишь «тем, чем обезьяна отличается и в настоящее время». Тогда у них не было мышления. Лишь постепенно, в течение длительного времени эти животные превратились в людей. В «Системе Эпикура» (1750) эволюционная концепция изложена подробно: первые поколения живых существ были либо лишены каких-нибудь необходимых органов, либо эти органы были плохо устроены, «только те животные могли выжить, сохраниться и размножиться, у которых… не отсутствовало ничего существенного», лишенные же чего-то абсолютно необходимого «должны были умереть или весьма скоро после появления на свет, или… не произведя потомства» (2, 394). «Материи пришлось пройти через бесчисленное количество всяких комбинаций прежде, чем… различные породы достигли того совершенства, какое они имеют…» Результат этого процесса — человек. Устроенный совершеннее нижестоящих животных, он возникает позднее их. «…Предполагать, что люди того и другого пола существовали всегда в готовом виде», значило бы допустить нечто маловероятное, даже невозможное (там же, 395; 393). В середине XVIII в. нелегко было найти естественнонаучные доводы в пользу эволюционной теории. Но Ламетри мобилизует все, что можно было найти: знакомый ему материал сравнительной анатомии, говорящий о родстве между видами животных и человеком, данные науки его времени о связи между строением органа, его функцией и потребностью животного. Он выдвигает мысль, что возникновение новой потребности, порожденное изменением условий жизни, приводило рано или поздно благодаря естественному отбору к возникновению соответствующего органа: здесь в известной мере предвосхищалась идея Ламарка. Чем меньше потребностей у данного вида и чем они беднее, тем ниже ступень «лестницы» живых существ, на которой этот вид находится.

Ламетри привлекает данные собственных наблюдений и наблюдений других ученых над людьми, от рождения лишенными некоторых органов. Если такое случается ныне, то на заре эволюции это случалось чаще; позднее, по мере выживания лишь существ, лучше организованных, такие случаи стали реже (см. там же, 395). С этой мыслью тесно связан отстаиваемый Ламетри взгляд, что в развивающемся из сперматозоида зародыше возникают органы и особенности, которых ни в сперматозоиде, ни в зародыше на ранних стадиях не было, что у родившейся особи в процессе ее жизни тоже возникают черты, каких она не имела при рождении. Защищая эту точку зрения эпигенеза, выступая против преформизма, философ доказывал, что и в развитии видов (филогенез), и в развитии индивидов (онтогенез) происходит не просто рост того, что было, а возникновение новых, ранее не существовавших органов и свойств.

Все рассуждения Ламетри по этому вопросу направлены против финализма. В силу законов природы, пишет он, из тысячи животных со случайно возникшими вариантами зрительного органа должно было выжить не более двух особей, у которых оказался удачный вариант и которые смогли дать потомство. «Природа создала глаза совсем не с той целью, чтобы видеть», и вообще никакой цели при возникновении различных органов никто не преследовал. Их возникновение— неизбежный результат естественного процесса. «Подобно тому как в силу некоторых физических законов невозможно, чтобы у моря не было приливов и отливов, точно так же благодаря определенным законам движения образовались глаза, которые видят, уши, которые слышат, нервы, которые чувствуют, язык, то способный, то неспособный к речи в зависимости от его организации; наконец, эти же законы создали органы мысли». Сходство произведений природы с тем, что создают люди, преследуя известные цели, приводит к «соблазну предположить, что она имеет некую цель» (2, 396; 398; 397). На деле это сходство — следствие того, что люди подражают природе.

Вместе с развитием видов эти доводы обосновывают единство живой природы.

Глава V

Человек-машина

Вопреки утверждению некоторых его интерпретаторов не в человеке видит Ламетри ключ к пониманию окружающего нас мира, а, напротив, исходя из знаний о различных областях этого мира, он исследует человека, выясняет его место на «лестнице природы».

Регулярный характер питания, дыхания, размножения растений, говорит философ, обеспечивается особыми образованиями; называя их перипатетическим термином «растительная душа», он лишь подчеркивает, что это — часть тела растения, управляющая «всем механизмом размножения, питания и роста» (2, 78). Указывая, что саморегуляция многих жизненных процессов имеет место и у растений, и у животных, Ламетри выдвигает гипотезу (подтверждаемую современной наукой), что в обоих случаях эту саморегуляцию осуществляют аналогичные образования «чисто материального характера»; они лишены способности чувствовать и могут в обоих случаях называться «растительной душой».

Резко выступая против взгляда, что животные лишены способности чувствовать, Ламетри вслед за Монтенем и Бейлем заявляет, что с таким же основанием можно было бы отрицать способность чувствовать у людей: «…я не имею иных доказательств чувств других людей, кроме знаков, которые они мне подают» (там же, 74), но не менее красноречиво говорят о чувствах животных знаки, подаваемые ими. С другой стороны, поведение ребенка, еще не научившегося говорить, показывает, что его переживания ничем не отличаются от чувств животного. Говоря о «смехотворности» «нелепой теории», что «животные — простые машины», Ламетри публикует специальную работу «Животные— большее, чем машины». Дидро дословно повторял Ламетри, когда четверть века спустя писал о животном: «Станете ли вы утверждать вместе с Декартом, что это — простая машина подражания? Но над вами расхохочутся малые дети, а философы ответят вам, что если это машина, то вы — такая же машина» (16, 150).

Изучая труды исследователей анатомии мозга животных и человека Уиллиса, Ланчизи, де ла Пейрони, Ламетри констатирует, что органом, посредством которого животное воспринимает впечатления из внешнего мира и само на них реагирует, является известная часть мозга («чувствующая душа»). «Множество опытов показало нам», что животное воспринимает ощущения «в мозгу, так как, когда эта часть тела значительно повреждена, животное лишается чувств, способности различать и познавать. Все части тела, находящиеся выше ран и перевязок, сохраняют связь между собой и мозгом; чувствительность теряется ниже, между перевязкой и конечностями» (2, 80). Впечатления, полученные из внешнего мира, передаются по нервам от органов чувств в мозг, и по нервам же передается от мозга толчок, приводящий в движение какую-то часть тела, если движение совершается произвольно.

Чем беднее мир чувств животного, чем менее оно понятливо, тем меньше его мозг. На низшей ступени этой лестницы находятся насекомые (к ним в XVIII в. относили всех беспозвоночных), выше — рыбы, затем — птицы, четвероногие и, наконец, человек. «В общем и целом форма и строение мозга у четвероногих почти такие же, как у человека… лишь с той существенной разницей, что у человека мозг в отношении к объему тела больше, чем у всех животных, и притом обладает большим количеством извилин» (там же, 203). Философ отмечает два наблюдения Уиллиса: что существует большое сходство между мозгом птиц, щенят и детей и что одна часть мозга, очень развитая у человека, последовательно уменьшается у обезьяны и ниже ее стоящих животных.