Конец науки: Взгляд на ограниченность знания на закате Века Науки - Хорган Джон. Страница 59

— Нервничаете? — спросил Минский.

— Немного, — ответила она.

— Не следует, — сказал он и нежно приложился лбом к ее лбу, словно пытался передать ей часть своей силы.

Наблюдая за этой сценой, я понял, что существует несколько Минских.

Так оно и должно быть. Разнообразие является центральным во взгляде Минского на разум. В книге «Общество разума» (The Society of Mind, 1985)он утверждает, что мозг содержит много разных, высокоспециализированных структур, которые возникли, чтобы решать различные проблемы [130].

— У нас есть много видов обучающих машин, — объяснял он мне, — каждая из которых возникла для исправления технических недостатков или для адаптации других машин к проблемам мышления.

Поэтому маловероятно, что мозг может быть сведен к определенному набору принципов или аксиом, «потому что мы имеем дело с реальным миром вместо математического, который определяется аксиомами».

Если искусственный интеллект не оправдал ранние прогнозы, сказал Минский, то это произошло потому, что современные исследователи уступили «зависти физики» — желанию свести сложности мозга к простым формулам. Такие исследователи, к неудовольствию Минского, не смогли внять его посланию о том, что разум имеет множество разных методов, помогающих справляться даже с единичной, относительно простой проблемой. Например, кто-то, у кого сломался телевизор, вначале, вероятно, рассмотрит проблему как чисто физическую. Он проверит, та ли программа включена или вставлена ли вилка в розетку. Если это не сработает, человек может попытаться отдать телевизор в ремонт, таким образом превратив проблему из физической в социальную — как найти кого-то, кто может починить телевизор быстро и дешево.

— Вот урок, который я не могу внушить этим людям, — сказал Минский о своих коллегах, занимающихся искусственным интеллектом. — Мне кажется, что проблема, которую мозг в большей или меньшей степени решил, — это как организовать различные методы для работы, когда отдельные методы слишком часто не срабатывают.

Единственный теоретик, который, кроме него, на самом деле уловил сложность разума, мертв, сказал Минский.

— У Фрейда на сегодняшний день лучшие после меня теории того, что требуется для создания разума.

По мере продолжения интервью упор Минского на разнообразие принял метафизический и даже моральный оттенок. Он считал, что в проблемах его области — и науки в целом — виновато то, что он назвал «принципом инвестиций». Он определил его как склонность людей продолжать делать что-то, что они научились делать хорошо, а не переходить к новым проблемам. Повторение или, скорее, всецелая приверженность чему-то одному, казалось, наводит на Минского ужас.

— Если есть что-то, что вам очень нравится, — утверждал он, — то вам следует смотреть на это не как на то, что делает вам хорошо, а на тип рака мозга, поскольку это означает, что некая малая часть вашего разума решила, как отключить все остальное.

Причина, по которой Минский освоил столько наук за время своей карьеры — он разбирается в математике, философии, физике, неврологии, роботехнике и информатике, а также написал несколько научно-фантастических книг, — заключается в том, что он научился наслаждаться «чувством неловкости», порождаемым тем, что приходится учить нечто новое.

— Это так стимулирует, когда ты не можешь что-то сделать. Это редкий опыт, который надо ценить. Он не продлится долго.

В детстве Минский был необыкновенно музыкальным ребенком, но в конце концов решил, что музыка — это скучно.

— Я думаю, что люди любят музыку потому, что она подавляетмысль — неправильный тип мысли, — а не порождает мысль. — Минский до сих пор время от времени пишет «в стиле Баха» — у него в кабинете стоит электронное пианино, — но он пытается подавлять в себе эти порывы. — На определенном этапе я должен был убить в себе музыканта, — сказал он. — Время от времени он проявляется вновь, но я расправляюсь с ним.

Минский не терпит тех, кто утверждает, что разум является слишком тонкой штукой, чтобы понять его.

— Посмотрите, до Пастера люди говорили: «Жизнь отлична. Ее нельзя объяснить механически». Это то же самое.

Но окончательная теория разума, подчеркнул Минский, будет гораздо более сложной, чем окончательная теория физики, которая, как он считает, тоже достижима. Вся физика частиц может быть сведена до страницы уравнений, сказал Минский, но чтобы описать все компоненты разума, потребуется гораздо больше места. В конце концов, посмотрите, сколько потребуется, чтобы точно описать автомобиль или даже просто свечу зажигания.

— Потребуется книга достаточно большого объема, чтобы объяснить, как следует сплавить ее с керамикой, чтобы она не давала перебоев в работе.

Минский сказал, что истинность модели разума может быть продемонстрирована несколькими путями. Во-первых, машина должна быть в состоянии повторить человеческое развитие.

— Машина должна быть способна начать как ребенок и расти, смотря фильмы и играя в игрушки.

Более того, по мере совершенствования технологий ученые смогут определить, подтверждает ли модель нервные процессы, идущие в живых людях.

— Мне кажется идеально разумным, что, после того как вы получили мозговой сканер с разрешением в один ангстрем (одна десятимиллиардная метра), вы сможете увидеть каждый нейрон в чьем-то мозгу. Вы будете смотреть это 1000 лет и скажете «Ну, мы точно знаем, что происходит, когда этот человек говорит „синий"». Люди проверят это поколениями и поймут, что теория правильна. Когда ничто не идет неправильно — это конец.

Если люди постигнут окончательную теорию разума, спросил я, то какие останутся границы для исследования науки?

— Почему вы задаете мне этот вопрос? — спросил Минский. — Беспокойство по поводу того, что ученым нечем будет заниматься, безосновательно. Остается широкое поле деятельности, — сказал он.

Мы, люди, вполне можем приближаться к нашим границам, как ученые, но когда-нибудь мы создадим машины, гораздо более умные, чем мы, которые смогут продолжать делать науку. Но это будет машинная наука, а не человеческая, заметил я.

— Другими словами, вы — расист, — сказал Минский, а его огромный выпуклый лоб побагровел.

Я поискал на его лице следы иронии, но не нашел. — Я думаю, что для нас важно вырасти, — продолжал Минский, — а не оставаться в нашем теперешнем глупом состоянии. Мы, люди, — добавил он, — просто шимпанзе в одежде.

Наша задача, по его мнению, не сохранить текущие условия, а развить, создать существа лучшие и более разумные, чем мы.

Но Минский, что удивительно, был в затруднении относительно типа вопросов, в которых эти гениальные машины могут быть заинтересованы. Повторяя Дэниела Деннетта, Минский довольно нерешительно предположил, что машины могут попытаться понять себя по мере того, как они будут развиваться в более комплексные существа. Казалось, что он с гораздо большим энтузиазмом обсуждал возможность превращения человеческих личностей в компьютерные программы, которые затем можно ввести в машины. Минский видел этот ввод как путь заняться исследованиями, которые он обычно считал слишком опасными, такими как прием ЛСД или погружение в религию.

— Я рассматриваю религиозный опыт как очень рискованное дело, потому что это может быстро разрушить мозг, но если бы у меня была запасная копия…

Минский признался, что хотел бы знать, что чувствовала Йо-Йо Ма, великая арфистка, когда играла, но он сомневался, возможен ли такой опыт. Для того, чтобы разделить опыт Йо-Йо Ма, объяснил Минский, ему потребуется обладать всей памятью Йо-Йо Ма, ему потребуется стать Йо-Йо Ма. Но став Йо-Йо Ма, подозревал Минский, он перестанет быть Минским.

Удивительно, что Минский сделал это признание. Как литературные критики, которые заявляют, что единственной истинной интерпретацией текста является сам текст, Минский подразумевал, что человек не поддается упрощению: любая попытка превратить человека в абстрактную математическую программу — последовательность единиц и нулей, которые можно записать на диск и передать с машины на машину или соединить с другой программой, представляющей другого человека, — может разрушить суть человека. Интуитивно Минский предполагал, что проблема «откуда я знаю, что у тебя есть сознание» не разрешима. Если никакие две личности никогда не могут быть полностью соединены, то и загрузка невозможна. Фактически, весь искусственный интеллект, если интеллект определяется человеческими терминами, может быть ошибкой.