Единственная революция - Кришнамурти Джидду. Страница 34

Это был человек средних лет, хорошо сохранившийся, аккуратный, одетый с большим вкусом. Он сказал, что много путешествовал, хотя и не по каким-то особым делам. Отец оставил ему немного денег, и он повидал какую-то часть мира, не только то, что находится на поверхности земли, но также и все эти редкости самых богатых музеев. Говорил, что любит музыку и иногда играет сам; он также казался начитанным человеком. Во время разговора он сказал: «В людях так много насилия, злобы и ненависти друг против друга. Мы как будто утратили любовь, в сердцах наших нет красоты; вероятно, никогда и не было. Любовь превращена в такой дешёвый товар, а искусственная красота стала более важной, чем красота гор и деревьев и цветов. Красота детей быстро вянет. Меня всегда интересовали любовь и красота. Давайте поговорим об этом, если вы можете уделить этому немного времени».

Мы сидели на скамье у ручья. За нами тянулась линия железной дороги, и высились холмы, усеянные дачами и фермами.

– Любовь и красота не могут быть разделены. Без любви нет красоты; они взаимосвязаны, неразделимы. Мы до такой степени развили свой ум, свой интеллект и свою ловкость, сделали их столь разрушительными, что они получили преобладание, попирая то, что можно назвать любовью. Конечно, слово – не реальная вещь, оно не в большей степени реально, чем эта тень дерева есть само дерево. Мы не сможем выяснить, что такое любовь, если мы не отступим от своей ловкости и от высот интеллектуальных ухищрений, если мы не почувствуем сверкающую воду, не осознаем эту свежую траву. Разве можно найти эту любовь в музеях, в показной красоте церковных ритуалов, в кино или в лице женщины? Не является ли для нас важным самим выяснить, как мы отдалились от самых обычных предметов жизни? Не то, чтобы нам нужно было невротически поклоняться природе; но если мы утратили контакт с природой, не значит ли это также, что мы теряем контакт с человеком, с самим собой? Мы ищем красоту и любовь вне самих себя, в людях, в собственности, в обладаниях; они становятся гораздо более важными, чем сама любовь. Обладание, собственность означает наслаждение, и поскольку мы держимся за наслаждение, любовь оказывается изгнанной. Красота – внутри нас самих, не обязательно в вещах, которые нас окружают. Когда окружающие нас вещи становятся более важными и мы вкладываем красоту в них, красота внутри нас уменьшается. И вот всё больше и больше, по мере того, как мир становится всё более насильственным, материалистичным, музеи и все остальные объекты становятся тем, чем мы стараемся облечь собственную наготу и заполнить свою пустоту.

«Почему вы говорите, что когда мы находим красоту в людях и в окружающих нас предметах, и когда мы испытываем наслаждение, это ослабляет красоту и любовь внутри нас?»

– Всякая зависимость порождает в нас чувство обладания, и мы становимся той вещью, которой владеем. Я владею этим домом – я и есть этот дом. Тот мужчина, проезжающий мимо нас верхом, и есть гордость обладания, хотя красота и достоинство лошади более значительны, чем этот человек. Таким образом, зависимость от красоты линии или от прелести лица, несомненно, должна унизить самого наблюдающего; и это не означает, что следует отказаться от красоты линии или от прелести лица; это означает, что когда вещи вне нас приобретают большое значение, мы оказываемся во власти внутренней нищеты.

«Вы говорите, что если я реагирую на это привлекательное лицо, я внутренне беден. Но ведь если я не реагирую на это лицо или на линию какого-то здания, я оказываюсь изолированным и бесчувственным».

– Когда существует изоляция, определённо должна существовать зависимость, и зависимость порождает наслаждение, а следовательно и страх. Если вы совсем не реагируете, налицо или паралич, безразличие, или чувство отчаяния, которое возникло в силу безнадёжности стремления к постоянной удовлетворённости. Поэтому вы вечно захвачены этой ловушкой отчаяния и надежды, страха и наслаждения, любви и ненависти. Когда существует внутренняя нищета, есть и стремление её заполнить. Это бездонная яма противоположностей – противоположностей, наполняющих нашу жизнь и порождающих борьбу в этой жизни. Все эти противоположности тождественны, ибо являются ответвлениями одного и того же корня. Любовь – не продукт зависимости, и любовь не имеет противоположности.

«Разве в мире не существует уродство? Разве оно не противоположно красоте?»

– Конечно, в мире существует уродство – в виде ненависти, насилия и прочего. Почему вы сравниваете всё это с красотой, с ненасилием? Мы сравниваем их потому, что мы имеем шкалу ценностей, и мы ставим на самый верх то, что называем красотой, а уродство помещаем на дне. Можете ли вы взглянуть на насилие без сравнения? И если вы смотрите таким образом, что происходит? Вы обнаруживаете, что имеете дело только с фактами, не с мнениями, не с тем, что должно быть, не с измерениями. Мы можем иметь дело с тем, что есть, и немедленно действовать; то, что должно быть, становится идеологией а потому фантастично, а следовательно бесполезно. Красота не подлежит сравнению, не подлежит сравнению и любовь; и когда вы говорите: "Я люблю этого человека больше, чем того", это перестаёт быть любовью.

«Вернёмся к тому, о чём я говорил. Будучи впечатлительным, человек с готовностью и без осложнений реагирует на приятное лицо или на красивую вазу. Этот бездумный ответ незаметно переходит в зависимость и наслаждение, а также во все описываемые вами сложности. Поэтому зависимость кажется мне неизбежной».

– Существует ли что-нибудь неизбежное – кроме, разве что смерти?

«Если она не является неизбежной, это означает, что я могу управлять своим поведением, – которое поэтому будет механичным».

– Видеть неизбежность процесса и означает быть не механичным. Именно отказывающийся видеть то, что есть ум становится механичным.

«Если я вижу неизбежное, я всё ещё не могу понять, где и как мне поставить себе предел?»

– Вы не ставите себе никакого предела, но видение приносит с собой собственное действие. Когда вы спрашиваете: "Где мне поставить себе предел?", то это вмешательство мысли, которая боится быть захваченной, хочет быть свободной. Видение – не процесс мысли; видение – всегда новое, свежее, деятельное. Мышление – всегда старое, оно никогда не бывает свежим. Видение и мышление принадлежат к двум совершенно различным порядкам, и эти два порядка никогда не могут сблизиться. Так что любовь и красота не имеют противоположностей, и они не являются следствием внутренней нищеты. Следовательно, любовь существует вначале, а не в конце.

-18-

Звон церковных колоколов проникал через лес, распространялся над водой и доносился со стороны густого луга. Звук слышался по-разному в зависимости от того, откуда он приходил – через лес, над открытым пространством луга или через быстро текущий шумный поток. Подобно свету, звук обладает особым качеством, которое приносит безмолвие: чем глубже безмолвие, тем слышнее красота звука. В тот вечер, когда солнце проплывало над западными холмами, звук церковных колоколов был совершенно необычным. Вы слышали их как бы впервые. Они не были такими старыми, как колокола древних храмов, но несли с собой чувство этого вечера. На небе ни облачка. Это был самый долгий день в году, и солнце заходило на севере дальше, чем когда-либо.

Едва ли мы когда-нибудь прислушиваемся к звукам собачьего лая или к плачу ребёнка или к смеху прохожего. Мы отделяем себя от всего, а затем из этой изоляции смотрим на все вещи и прислушиваемся к ним. Именно это отделение оказывается таким разрушительным, потому что в нём то и заложен весь конфликт, всё смятение. Если вы слушали звон этих колоколов в полном молчании, вы как бы плыли с ним; вернее, звук как бы уносил вас через долину и переносил через холмы. Красота его ощущается лишь тогда, когда вы не отделены от звука, когда вы – часть его. Медитация есть окончание отделения, но не в силу какого-то действия воли или желания, не благодаря стремлению к наслаждению вещами, ещё не испробованными.