ДНЕВНИК КРИШНАМУРТИ - Кришнамурти Джидду. Страница 23

 Теперь, возможно ли быть психологически свободным от насилия? Давайте начнем с психологического, не с физического. Мы говорим, что это возможно. Это возможно лишь тогда, когда вы можете столкнуться с ним лицом к лицу и заняться им, не так ли, а не тогда когда у вас имеются теории, идеалы ненасилия и все остальное. Верно? Это — бегство от факта. Я хочу быть свободным от насилия, следовательно, должно быть осознание всех факторов насилия и наблюдение за ними; не бегство от них, не слова “я должен изменить их”, “я должен быть ненасильственным”. В попытке стать ненасильственным вы находитесь в конфликте. Верно? Вследствие того, что вы насильственны и хотите стать ненасильственным, вы делаете усилие, а само это усилие есть форма насилия. Мы можем продолжать отсюда?

 Итак, возможно ли быть свободным от насилия и посмотреть на целостную проблему, эту сложную проблему насилия, психологически? Что означает, не подражаем ли мы, не пытаемся ли соответствовать, не приспосабливаемся ли мы к тому образцу, который мы сами или другие установили для нас? Все это симптомы насилия, подобные гневу, ненависти, ревности. Теперь, можем ли мы оставаться с этим фактором насилия и без выбора осознавать всю структуру насилия? Вы сделаете это? Вы делаете это сейчас? Вы, сэр, задающий вопросы, делаете это? А спрашивающий, тот, кто задал этот вопрос, делает ли он это? Или это лишь теория о насилии? Когда имеется разделение между человеком и человеком, между женщиной и мужчиной, и т. д., то должен быть конфликт, который есть форма насилия.

 Национализм и т. п. — это формы насилия. Это очевидно. Когда существуют два различных догматических верования, каждое из которых пытается переделать другое, противостоять другому — это форма насилия. Итак, осознаем ли мы этот фактор в нашей жизни? А когда вы начнете осознавать это, что вы будете делать? Вы что, скажите: “Да, я осознаю это”, — и будете продолжать насилие? Таким образом это становится очень серьезным делом. Если человек действительно собирается быть свободным от насилия, он должен смотреть на него, жить с ним, понимать его, погрузиться в него и увидеть все многообразие его форм, близко познакомиться с ним, а когда вы близко познакомились с чем-то, это расцветает и увядает; вам не нужно бороться с этим.

У. Вы имеете в виду, что нам нужно стать насильственными, чтобы понять его?

К: Мы не имеем в виду, что вы становитесь насильственными, вы являетесь насильственными!

У. Что вы имеете в виду, говоря о цветении?

К: Сэр, посмотрите, я склонен к насилию. Я наблюдаю за ним. Так как я не убегаю от него, не пода в ляю его, не трансформирую его во что-либо еще, как, например, в ненасилие, что является абсурдным: трансформация насилия в ненасилие — это глупость, это бессмысленно. Итак, поскольку я склонен к нас и лию, я позволяю ему выйти наружу, но не в действии. Пусть оно расцветает, пусть оно растет, и по мере т о го, как я наблюдаю за ним, оно растет и умирает. Вы не делали этого? То есть, сэр, когда вы в гневе, в сам момент гнева вы не осознаете, вы целиком наполнены им. Затем, секундой позже, вы гов о рите: “Я был зол”. Правильно? То есть вы разделили себя на не наход я щегося в гневе и на то, что вы были в гневе.

 То есть существует разделение между наблюдателем, который говорит: “Я был в гневе, а я не должен злиться”. Ве р но? Итак, это разделение приносит ко н фликт, говоря: “Я не должен злиться; как мне избавиться от моего гнева?” — и т. д. и т. п. Однако если вы осо з наете гнев в тот момент, когда он поднимается, и дадите ему выйти наружу не на словах, не в действиях, не гов о ря: “Я сейчас ударю тебя”; дадите ему расцвести, дад и те ему выйти наружу, то вы увидите, что он очень быс т ро исчезает и увядает. И если вы сделаете это пр а вильно, то вы никогда не будете в гневе снова, с ним покончено.

У. Можно ли сделать то же самое со страхом?

К: То же самое и со страхом.

У. Сэр, когда вы сказали что необходимо видеть целостность себя, я обнаружил, что это очень сложно, ведь я могу видеть лишь то, что появляется в настоящий момент. Является ли это целостностью себя? Является ли это всеми чувствами, целым ментального сознания?

К: Сэр, теперь давайте углубимся в это. Возможно ли полностью осознавать все содержание своего сознания? Вопрос в этом, не так ли? Я неправильно понял вопрос?

У. В одном моменте.

К: Я вернусь к этому. Во-первых, я спрашиваю, правильно ли я выражаю то, о чем меня спросили? Меня спросили, является ли возможным увидеть все содержание сознания одним взглядом и полностью осознавать всю эту вещь? Возможно ли это, если вы все время жили неполной жизнью? Верно? Ваш взгляд на жизнь неполон (частичен). Вы — бизнесмен, вы — врач, вы — политик, вы — ученый, вы — артист, вы — писатель, вы — рабочий, женщина и т. п. Все это отдельные части, не так ли?

 И вся наша обусловленность состоит в том, чтобы воспринимать жизнь частями. Верно? Вы следите за этим? Частями. Поэтому наша обусловленность будет мешать видению целостности, мешать одномоментному видению целого сознания. Поэтому нас должно заботить не то, как наблюдать целостность сознания, а то, почему ум или мозг наблюдает частями? Почему мозг не способен воспринимать происходящее целиком? Верно? Почему?

У. Что вы понимаете под наблюдением частями?

К: Разве мы не живем подобным образом? Когда я в офисе, я жесток, амбициозен, мне нужен успех, я безжалостен. А когда я прихожу домой, я говорю: “Дорогая, как ты?”

У. Это кажется почти необязательным, поскольку общество, кажется, требует, чтобы мы становились все более специализированными.

К: Да, общество требует, чтобы мы становились все более специализированными, что есть фрагментация. Общество требует это, потому что им нужно больше инженеров и т. д. Но мы спрашивает, почему мозг фрагментарно функционирует психологически? Как мы уже говорили, он тысячелетиями обуславливался таким образом. Теперь вопрос в том, возможно ли быть свободным от этой обусловленности?

 Не в том, как смотреть на целостность, а в том, как быть свободным от обусловленности националиста, араба, еврея, специалиста, доктора и т. п.? Рассматривать жизнь как целое. Потому что во фрагментах есть безопасность; во фрагментации, как физиологически так и психологически, это очевидно, не так ли? Нет? Я специализируюсь в том, чтобы стать гуру, и обнаруживаю, что в этой специализации есть высокая безопасность, как физически, так и психологически. Я специализируюсь как доктор, как инженер, как бизнесмен, как священник, как продавец, как кто угодно, и в этой фрагментации жизни, в этих фрагментах имеется высокая безопасность. А мозг и вся структура мозга требует безопасности.

 И он находит безопасность во фрагменте. Теперь, есть ли безопасность во фрагменте? Пожалуйста, следуйте за этим. Существует ли безопасность в разделении — на индуиста, мусульманина, на христианина, на араба, на еврея или в какой-то специализированной карьере? Существует ли безопасность? Вам нужно ответить самим. Я ответить не могу. Если безопасности нет, то обнаружить, что безопасности нет — это начало разумности, не так ли? Я говорю, что есть безопасность в том, чтобы быть, к примеру, коммунистом или католиком, ведь если я живу в католической стране, то я чувствую себя защищенным. Психологически я в это верю, со всеми вытекающими отсюда последствиями. В этой вере, в этой обусловленности имеется безопасность. Так же, если я коммунист, то я верю в определенные общественные теории, в силу государства и т. д. и т. п., в контроль; и в этой вере имеется высокая безопасность.

 Итак, человеку следует разобраться, имеется ли безопасность в разделении. Верно? Каким бы выгодным, каким бы приятным, каким бы удобным оно не было, но есть ли безопасность в разделении, которое есть фрагментация? Очевидно, что нет. Теперь, понимание того, что во фрагментации отсутствует безопасность — это начало разумности. Только тот, кто неразумен, принимает это разделение и живет в этом разделении. Верно?