ДНЕВНИК КРИШНАМУРТИ - Кришнамурти Джидду. Страница 24

У. Сэр, если мы серьезные люди, то может ли это умение, о котором вы говорите…

К: О, подождите. Мы, кажется, еще не закончили разбираться с этим вопросом? Это очень сложный вопрос, а не просто каких-то пара минут. Мы живем фрагментарной жизнью. Сущностью фрагментации является “я”. Верно? “Я” и “ты”, “мы” и “они”. Это сущность фрагментации. И мы так живем, мы так образованы, мы обусловлены подобным образом, вследствие потрясающей идеи или иллюзии того, что в этом есть безопасность. Теперь, для того, чтобы освободиться от этого, требуется много наблюдать, живя с представлением о том, что я действительно функционирую во фрагментации и что там, где есть фрагментация, должен быть конфликт и, следовательно, значительность, придаваемая “я”. Это все.

 Итак, можете ли вы, может ли человек быть свободным от фрагментарности повседневного существования?

У. Сер, кажется, что во фрагментации нет безопасности, кажется, что она продолжается по привычке.

К: Это и есть привычка. Теперь, хорошо сэр. Не важно, привычка ли это. Пусть это привычка, так можете ли вы быть свободным от этой привычки, привычки быть обусловленным? Ведь иначе мы живем в постоянной борьбе друг с другом; как близки бы мы друг другу не были, мужем и женой или кем-то еще, должен существовать постоянный конфликт. Поэтому распадается так много семей, вам все это известно.

 Итак, мы говорим, что наблюдать целостность сознания возможно лишь при отсутствии фрагментарного существования, тогда возможно увидеть все сразу. Мы все настолько привыкли к анализу, являющемуся продолжением фрагментации.

У. Сэр, не означает ли это, что целостность сознания — ничто?

К: Во-первых, целостность сознания — это его содержание, не так ли? Его содержание составляет сознание — гнев, ненависть, ревность, те бесконечные обиды, которые у нас имеются, национальности, верования, заключения, надежды; все это наше сознание. Возможно ли осознавать все это, не кусочек за кусочком, а в целом? А потом выйти за приделы этого, что означает быть свободным от этого содержания и увидеть, что произойдет. Но ни кто не хочет попробовать это!

У. Это кажется невозможным.

У. Не сказали бы вы, что попытка сделать это без сострадания, не имеет реального смысла в преобразовании человечества?

К: Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.

У. Хорошо, тогда я попытаюсь прояснить это, если смогу. В субботу вы говорили о трех вещах: сострадании, ясности и умении. Вы очень ясно показали нам как умение действовать проистекает из ясности, а сострадание проистекает из…

К: Да, да, сэр.

У. Теперь, как нам обрести сострадание, если у нас нет сострадания? Если то, что привело нас сюда — не сострадание, то зачем мы здесь находимся? Мой вопрос к вам в том, что если мы обладаем таким сознанием, о котором вы сейчас говорили, если нет сострадания, то в чем тогда смысл?

К: Если нет сострадания?

У. Если в человеке нет сострадания?

К: Совершенно правильно, сэр. Смысла нет.

У. Это самое главное; то, что в человеке нет сострадания.

К: Совершенно правильно. В человеке нет сострадания. Почему?

У. В этом и вопрос.

К: Нет, углубитесь в это, сэр. Почему вы или я, или кто-то другой, будучи человеком, который является сущностью всего человечества, правильно сэр? Психологически он является сущностью всего человечества, поэтому, когда вы осознаете себя, вы представляете все человечество. И ни у вас, ни у другого нет сострадания. Почему?

У. Одной из проблем является ощущение того, что наши проблемы — это наши личные проблемы.

К: Наши проблемы не являются личными, он универсальны.

У. Одним из факторов, препятствующих состраданию, является ощущение того, что это моя проблема.

К: Нет, мы пытаемся разобраться, почему люди, которые настолько сильно развились технологически, почему они не обрели такого простого, настолько разумного фактора, почему они не обрели сострадания? Почему?

У. Возможно, они слишком заняты.

К: Нет, не отвечайте. Разберитесь, почему вы, являясь человеческим существом, живущим на земле, где всем человеческим существам предназначено жить счастливо, почему у вас нет сострадания? У вас, а не у кого-то другого.

У. Сэр, я слишком испугана.

К: Мадам, вы слишком быстро отвечаете, вы не вникли в это.

У. Потому что я жаден, потому что я хочу слишком много.

У. У вас будет сострадание, когда вы увидите, что вы…

К: Вы даже не исследовали, вы даже пары секунд не посмотрели на себя и не задали себе вопрос: “Почему у вас нет сострадания?”. А уже отвечаете, бросаетесь словами. Возможно это ваша защита. Почему у вас, со всем вашим опытом, со всем вашим знанием, со всей, стоящей за вами, цивилизацией, продуктом которой вы являетесь, почему у вас в вашей повседневной жизни оно отсутствует?

У. Может из-за самосохранения?

К: Вопрос ли это самосохранения? Для того чтобы понять, почему у вас этого нет, почему это отсутствует в человеческом сердце, разуме и взгляде, почему бы вам не спросить: “Любите ли вы кого-либо?”

У. Это неприятный вопрос, я имею в виду для меня. Я вообще не знаю, что такое любовь.

К: Пожалуйста, сэр, я спрашиваю вас. Я очень уважительно спрашиваю вас, любите ли вы кого-то или нет? Вы можете любить вашу собаку, но эта собака — ваш раб. Кроме животных, зданий, книг и любви к своей земле, любите ли вы кого-то? Не нужно ничего спрашивать в ответ. Хорошо?

У. (неразборчиво)

К: Просто слушайте, сэр. Выясните! Ничего не прося у того, кого вы любите, совершенно не завися от него. Ведь если вы зависите, то появляются страх, ревность, тревога, ненависть, гнев. А если вы к кому-то привязаны — это любовь? Выясните! И если все это не любовь — я этого не говорю, я лишь спрашиваю, — если все это не любовь, то тогда как у вас может быть сострадание? Мы спрашиваем о чем-то намного большем, чем любовь. А у нас нет даже обычной любви, просто любви к другому человеку.

 Итак, что же нам делать? Мы можем продолжать дискутировать, отвечать не этот вопрос бесчисленное количество раз, но если вы, тот, кто слушает, не слушаете, не вникаете, не исследуете, тогда становится совершенно бессмысленным вести диалог или дискуссию, или встречу вопросов и ответов, когда вы активно не участвуете в исследовании.

У. Как нам выяснить, что такое любовь?

К: Я не хочу выяснять, что такое любовь. Все чего я хочу — это устранить то, что не является любовью, хочу быть свободным от ревности, от привязанности.

У. Это означает, что у вас не должно быть фрагментации.

К: Сэр, это лишь теория. Видите, мы опять вернулись к теории. Выясните — любите ли вы кого-то.

У. (неразборчиво)

К: Вы не слушали, мадам, вы не слушали, что говорил выступающий. Как вы можете любить, если вы заботитесь о себе? Верно? Ваши проблемы, ваши амбиции, ваше желание успеха, ваше желание всего остального. Вы второй, а кто-то первый, или кто-то первый, а вы второй. Это то же самое.

У. Я хотела спросить: “Возможно ли смотреть на чувство, не вовлекая в это мысль?”

К: Мы еще не закончили с этим вопросом, мадам.

 Теперь, видите, мы задали так много вопросов; сейчас, как нам провести диалог об этом между двумя людьми, вы понимаете? Двое или трое, вы можете сесть здесь рядом, все вы можете сесть на этой платформе рядом со мной, если вы хотите, чтобы у нас было обсуждение, был диалог. Можем мы сейчас сделать это? Двое из вас или шестеро, сядут здесь вместе и скажут: “Послушайте, давайте углубимся в это. Я не на словах понимаю то, что любовь не может существовать, когда есть привязанность. Тогда, возможно ли мне быть свободным от привязанности?” Это — диалог. Тогда, можно у меня будет диалог с самим собой, а вы будете слушать?

У. С момента зачатья, до момента, когда людей вскармливают, обучают, люди эгоистичны, они никогда не учатся отдавать. С материнского чрева до появления в этом мире…

К: Мы говорим, сэр, что у меня будет разговор с собой, диалог с собой.