Пустыня. Очерки из жизни древних подвижников - Поселянин Е.. Страница 8

«Хотя все добродетели, названные вами, — говорил он, — необходимы для тех, кто хочет приблизиться к Богу, однако, так как мы видели падения некоторых людей, обладавших этими добродетелями, то не можем сказать, чтобы в них заключался главный и безошибочный способ достичь цели. Мы часто видели пустынников, одних — строго соблюдавших пост, других — любителей уединения, третьих — подвижников полной нищеты, еще иных — которые всем сердцем предавались делам милосердия; и между тем они подвергались прелести и тяжко падали, потому что не скрывали своих подвигов в добре, которое совершали».

В таком расположении духа он, хотя его аскетические подвиги и были очень велики, без зависти и без труда уступал в этих подвигах тем, которые подвижничали больше его. Главной его заботой было возрасти в любви к Богу. И в этом он стал настолько совершенным, что ему приписывают такое дивное слово: «Я больше не боюсь Бога, но я Его люблю». Он говорил эти слова не из ложного хвастовства, но в восторге любви и в бесхитростном порыве той горячей нежности к Богу, которой была объята его душа.

Он дал блистательные доказательства этой любви, когда император Максимин возобновил гонение на церковь. Желание выразить свою любовь к Христу повлекло преподобного в Александрию или для того, чтобы принять там мучение, или, по крайней мере, чтобы помочь исповедникам мужественно стоять за Христа. Он побуждал также других отшельников к тому же поступку и говорил им: «Пойдем на эту славную битву наших братьев, чтобы вынести ее вместе с ними, или, если нам не выпадет такого счастья, то чтобы быть зрителями их мужества». Несколько иноков присоединились к нему, и так как он не мог сам предать себя мучениям, то служил христианам, приговоренным к работам в шахтах или содержимым в тюрьмах, и следовал за ними, когда их вели к допросу, с неослабевающим рвением убеждая их стойко выносить пытки.

Судья, видя, насколько убеждения отшельников утверждали христиан в их вере, запретил им оставаться в городе. Не все исполнили это приказание, большая часть спряталась. Но Антоний на следующий день встал на возвышенное место, чтобы гонитель при своем проходе мог лучше заметить его.

Хотя тот и увидал Антония, однако Бог не попустил, чтобы его захватили, так как хранил его для выполнения Своих планов в уединении пустыни. Антоний продолжал служить мученикам до кончины святителя Петра, патриарха Александрийского, который был последним страдальцем в это гонение. И только тогда вернулся в свой монастырь, чтобы там предаться одному роду мучения, продолжительность которого делала его равным с пытками, которых ему не пришлось принять в Александрии.

С большим еще, чем прежде, рвением Антоний вернулся к своим аскетическим подвигам, возбуждая себя к ним памятью о муках святых, которых он только что был свидетелем. Он снова заключился, решив не выходить более и не принимать никого в месте своего уединения. Но он не мог помешать тому, чтобы к нему не шли со всех сторон. И Бог творил через него чудеса для тех, которые прибегали к помощи его молитв, хотя он и не показывался таким людям и даже не говорил с ними.

Между прочим, один военачальник по имени Мартиниан, дочь которого была мучима дьяволом, пришел к нему и долго стучал у его дверей, заклиная его испросить у Бога ее избавление. Антоний не открыл ему и лишь сказал:

— Зачем приходишь ты нарушать мой покой? Я такой же человек, как и ты. Если имеешь веру, проси Бога, и Он даст тебе, что ты хочешь.

Мартиниан последовал его совету и, вернувшись домой, нашел дочь исцеленной.

Видя, что к нему постоянно обращаются с такими просьбами, и опасаясь настолько же помыслов тщеславия, насколько и нарушения своего безмолвия, он решил скрыться в Буколах в Верхней Фиваиде, где были лишь дикие люди, которые, он надеялся, не узнают его.

Пока он ожидал на берегу реки лодку, чтобы отправиться в путь, он услыхал голос, который говорил ему: «Антоний, куда ты идешь и какое у тебя намерение?» Он, нисколько не удивленный, отвечал: «Я хочу идти в Верхнюю Фиваиду, потому что здесь требуют от меня вещей, которые выше моих сил и не дают мне покоя». Голос ответил ему, что если он исполнит свое намерение, то ему станет еще тяжелее; если же он желает покоя, то пусть удалится в глубь пустыни и присоединится к нескольким арабам, которые идут в эту минуту мимо и которые укажут ему необходимый для него путь. Он исполнил это приказание и через три дня и три ночи ходьбы пришел на место, где Бог велел ему остаться до конца его дней.

Святой Иероним так описывает это место: «Это была каменистая гора приблизительно в тысячу шагов. Из подошвы ее проистекают воды, часть которых поглощается песком. Другая часть, падающая ниже, образует мало-помалу ручеек, на берегу которого растет много пальм, делающих это место и удобным, и приятным. Имя этой горы было Колзин, а впоследствии ее назвали горой святого Антония. Он понял, что это место определил ему Бог для жительства, и поселился на нем с тем большей радостью, что лишь арабы, с которыми он сюда пришел, узнали это место. Келья его была очень узка, протяжением не больше роста лежащего человека. В этой же горе были еще две других такой величины, высеченные на самой вершине в скале, куда можно было проникнуть с большим трудом. В одну из этих верхних келий святой удалялся, когда хотел совершенно удалиться от взглядов народа. Его убежище недолго оставалось неизвестным. Его духовные дети открыли его после долгих поисков и стали заботиться о доставлении ему хлеба. Но, желая избавить их от этого труда, он просил принести себе кирку, лопату и немного зерна, которым он и засеял небольшой клочок земли. Уродившаяся жатва была вполне достаточна для его прокормления, и он искренно радовался, что не причиняет более никому хлопот.»

Из жизни св. Илариона видно, что Антоний занимался там также другим трудом. Год спустя после его смерти этот святой посетил его жилище, и ученики Антония водили его по всем местам горы, объясняя ему: «Вот где он обыкновенно пел псалмы; вот где молился; вот где работал. Вот тут отдыхал, когда был усталым. Сам он насадил этот виноградник и эти деревца. Сам выкопал с великим усилием этот водоем, чтобы, поливать свой сад».

Показывая св. Илариону этот сад, засаженный маленькими деревьями и полный овощей, они ему рассказывали, что три года назад дикие ослы, приходившие пить воду, опустошили этот сад. Тогда преподобный приказал первому из них остановиться и, ударив легонько его своим посохом, сказал ему: «Зачем едите вы то, что вы не сеяли?» И с этих пор эти животные уже не наносили ему более ущерба.

Не то было со злыми духами, которые более, чем когда-либо, наводнили это место, чтобы устрашить подвижника или принудить его уйти. Заявляли они о своем присутствии великим шумом, смутным гулом голосов и как бы столкновением сражающихся людей. Иногда являлись они ему под видом диких животных.

Однажды во время молитвы они собрались под образом зверей вокруг него в таком множестве, будто ни одного зверя не осталось более в пустыне. Он понял, что это было лишь коварством демона, и сказал этим животным: «Если Бог дал вам власть вредить мне, я охотно соглашаюсь, чтобы вы пожрали меня, но, если вас привели сюда демоны, удалитесь, потому что я служитель Иисуса Христа».

Едва Антоний окончил свою речь, как они все обратились в бегство.

Как ни велико было желание подвижника жить в уединении, он все-таки должен был уступить настояниям своих иноков, которые приглашали его сойти с горы, чтобы посетить основанный им монастырь. В этот путь он отправился с некоторыми из своих учеников, и Бог указал чудом, что Он одобряет его поступок. Переход от его горы был далек. По дороге нельзя было найти воды, годной для питья, и воду везли за собой на верблюде. Посреди дороги запас воды вышел; чрезмерная жара, господствующая в этих местах, увеличивала палившую их жажду, и иноки были доведены до такой крайности, что пустили верблюдов, легли на землю и ожидали смерти. Святой старец, глубоко опечаленный положением иноков, отошел от них на некоторое расстояние и воздел руки к небу, чтобы вымолить помощи. Тогда Господь повелел явиться источнику в том самом месте, где молился святой. И иноки утолили свою жажду. Они наполнили водой свои пустые мехи из козьей кожи и нагрузили их на верблюда, которого они нашли остановившимся неподалеку.