Собрание сочинений. Том 13 - Маркс Карл Генрих. Страница 127

Наконец, Рехберг налагает свои персты на прусские рубцы от ран. Австрия, по его словам, согласилась на «намерение» Пруссии взять на себя инициативу в Союзном сейме при наличии той «предпосылки», что прусский обмен мыслями превратится в обмен нотами. Но вместе с предпосылкой отпадает также и вывод. Даже Шлейниц со свойственной ему способностью понимания «поймет», что так как Берлин «ни в каком отношении не взял на себя связывающего его обязательства», так как он сам «отодвинул момент принятия своих решений относительно вооруженного посредничества» на неопределенное «будущее и оставил за собой право выбора такого момента», то и Вена, со своей стороны, «должна полностью сохранить за собой свободу в области германских союзных отношений».

Таким образом, попытка Пруссии выманить у Австрии признание своего преобладания в Германии и полномочия на высокую роль европейской посредничающей державы окончилась решительной неудачей. А за это время произведена была мобилизация шести прусских армейских корпусов. Пруссия должна была дать Европе объяснения. Поэтому в своем «циркулярном послании от 19 июня прусским посольством при европейских державах» Шлейниц объявляет:

«Своей мобилизацией Пруссия заняла позицию, более соответствующую нынешнему положению, не отказываясь при этом от своих принципов умеренности… Политика Пруссии осталась той же, какой она следовала с начала осложнений в итальянском вопросе. Однако теперь она привела в соответствие с создавшимся положением также и свои средства для разрешения этого вопроса».

А чтобы не оставалось никакого сомнения ни относительно политики, ни относительно ее средств, послание оканчивается заявлением, что «намерение Пруссии состоит в том, чтобы предотвратить раскол в Германии».

Даже это свое заявление кающегося грешника правительство регента сочло нужным смягчить «совершенно доверительными» сообщениями, адресованными Франции. Еще непосредственно перед началом войны общий друг Бустрапы и регента живописец-баталист Ж. {По-видимому, речь идет о Жинене. Ред.} был отправлен первым с поручением в Берлин. Он привез с собой обратно заверения в дружбе. А во время мобилизации в Париж были направлены официальные и полуофициальные уверения такого содержания:

«Франция ни в коем случае не должна истолковывать в дурную сторону военные мероприятия Пруссии. Мы не строим себе никаких иллюзий, мы знаем, сколь неблагоразумной была бы война с Францией, какие опасные последствия она повлекла бы за собой. Но пусть император отдаст себе отчет, в каком трудном положении мы находимся. На правительство прннца-регента оказывается давление со всех сторон. Мы находимся перед лицом подозрительной настороженности и принуждены считаться с ней».

Или:

«Мы произведем мобилизацию, но ни в коем случае не надо думать, что это — наступательная мера против Франции. В качестве quasi {в некотором роде. Ред.} главы Германского союза регент должен не просто защищать интересы Союза, но также занять внутри страны положение, которое позволило бы ему предотвратить опрометчивые поступки и принудить другие германские государства следовать его политике умеренности. Пусть император это оценит и приложит все усилия к тому, чтобы облегчить нам нашу задачу».

В своих комических уловках Пруссия дошла до того, что стала просить французское правительство:

«Пусть правительственные газеты не очень выделяют Пруссию за счет Баварии, Саксонии и т. д.; это могло бы только скомпрометировать Пруссию».

Таким образом, Валевский с полным правом заявил в своем циркулярном послании от 20 июня:

«Новые военные мероприятия, предпринятые Пруссией, не внушают нам никаких опасений… Прусское правительство, мобилизуя часть своей армии, поясняет, что оно не имеет никаких других намерений, кроме охраны безопасности Германии и установления такого положения, при котором оно могло бы иметь справедливое влияние на дальнейший ход посредничества наряду с двумя другими великими державами».

Высокое призвание Пруссии как вооруженной посредничающей державы уже настолько вошло в пословицу у великих держав, что Валевский даже отважился на плохую остроту, будто бы Пруссия объявила мобилизацию не против Франции, а против «двух других великих держав», которые хотели лишить ее «справедливого» влияния на «заключение соглашения». Так закончился второй акт прусского посредничества. Первый акт прусского посредничества — с конца апреля до конца мая — вынес Германии приговор: «La mort sans phrase» [293]. Во втором акте — с конца мая до 24 июня — паралич «великого отечества» украшается фразой о миссии Виллизена и арабеской прусской мобилизации. Заключительная сцена этого второго акта разыгрывается при малых германских дворах, которые получают для заслушания ноту Шлейница. Шлейниц, подобно Штиберу, любит «смешанную» устную процедуру. Из его уже упомянутой нами ноты, датированной: Берлин, 24 июня, и «обращенной к прусским миссиям при германских дворах», мы приводим здесь только два места. Почему Пруссия не согласилась исполнить австрийское желание превратить «обмен мыслями» в «обмен нотами»?

«Выполнение этого желания», — нашептывает Шлейниц германским дворам, — «было бы равносильно гарантии австрийского владения Ломбардией. Взять на себя обязательство по поводу неопределенных случаев для Пруссии совершенно нереально»,

Таким образом, с берлинской точки зрения потеря Ломбардии не представляла «серьезной угрозы для австрийских владений в Италии» и не была тем «определенным случаем», который подкарауливал прусский меч, чтобы выйти из ножен.

«Далее следовало», — продолжает Шлейниц, — «воздерживаться даже от всякого формального обязательства, которое могло бы изменить наше положение посредничающей державы».

Итак, прусское посредничество не стремилось к тому, чтобы изменять «неопределенные случаи» в интересах Австрии; скорее напротив, назначение всех вероятных случаев заключалось в том, чтобы оставить неизменным «положение Пруссии как посредничающей державы». Между тем как Пруссия категорически требует от Австрии предоставления ей инициативы в Германском союзе, сама она преподносит Австрии сомнительный эквивалент в виде прусской доброй воли, гарантированной добрыми прусскими намерениями. Луковый суп с изюмным соусом, как говорят берлинские поденщики [294].

В третьем акте посредничества Пруссия появляется, наконец, в роли европейской великой державы, и Шлейниц изготовляет депешу в двух экземплярах, из которых один адресован графу Берншторфу в Лондон, а другой барону Бисмарку в Петербург; первый для прочтения лорду Джону Расселу, а второй — князю Горчакову. Половина депеши состоит из поклонов и извинений. Пруссия мобилизовала часть своих военных сил, и Шлейниц неистощим в обосновании этого отважного шага. В общей ноте от 19 июня, направленной европейским великим державам, этот шаг объявлялся охраной германской союзной территории, осуществлением Пруссией своей роли вооруженной посредничающей державы, в особенности же средством «предупреждения раскола в Германии». В послании к членам Германского союза говорится, что «эта мера должна была связать военные силы Франции и значительно облегчить положение Австрии». В депеше Англии и России в качестве мотивов выступают «вооружения соседей», «наблюдение за ходом событий», «приближение военных действий к германской границе», достоинство, интересы, призвание и т. д. Однако, «с другой стороны», и «тем не менее» и «я повторяю это, г-н граф, г-н барон», Пруссия своими вооружениями не имеет в виду ничего плохого. В ее намерения, «конечно, не входит создавать новые осложнения». Она преследует «лишь ту же цель, к которой она за последнее время стремилась в согласии с Англией и Россией». Nous n'entendons pas malice! {Мы не замышляем ничего дурного! Ред.} — восклицает Шлейниц.