Собрание сочинений. Том 9 - Маркс Карл Генрих. Страница 117
Относительно Дуная договор содержит следующее постановление:
«Пограничная линия будет проходить по течению Дуная до устья рукава св. Георгия, так что все острова, образованные различными рукавами реки, будут принадлежать России. Правый берег останется по-прежнему во владении Порты. Однако постановлено, что этот правый берег, начиная с того места, где рукав св. Георгия отделяется от Сулинского рукава, должен на расстоянии двух часов пути» (шести миль) «от реки оставаться незаселенным, и там не должны быть возводимы постройки какого бы то ни было рода. То же самое относится к островам, которые остаются во владении российского двора. Не считая карантинных станций, которые там будут возведены, на них не разрешается устраивать никаких заведений или укреплений».
Оба эти параграфа, поскольку они обеспечивают России «расширение территории и исключительные торговые привилегии», открыто нарушают подписанный герцогом Веллингтоном в С.-Петербурге протокол от 4 апреля 1826 г. и договор от 6 июля 1827 г., заключенный в Лондоне между Россией и другими великими державами [327]. Поэтому английское правительство отказалось признать Адрианопольский договор. Герцог Веллингтон заявил против него протест. (Речь лорда Дадли Стюарта в палате общин 17 марта 1837 года.) Лорд Абердин также протестовал против него, как сообщает лорд Махон:
«В депеше к лорду Хейтсбёри от 31 октября 1829 г. он высказался с немалым недовольством по поводу многих разделов Адрианопольского договора, обратив особое внимание на условия, касающиеся островов на Дунае. Он отрицает, что этот мир» (Адрианопольский) «основан на уважении к суверенным территориальным правам Порты, а также к положению и интересам всех морских держав на Средиземном море». (Речь лорда Махона в палате общин 20 апреля 1836 года.)
Лорд Абердин, по утверждению графа Грея, заявил, что
«независимость Порты будет принесена в жертву и миру Европы будет угрожать опасность, если этот договор будет санкционирован». (Речь графа Грея в палате лордов 4 февраля 1834 года.)
Сам лорд Пальмерстон сообщает нам о следующем:
«Что касается расширения русских границ в районе устья Дуная, на Южном Кавказе и на побережье Черного моря, то оно безусловно не согласуется с торжественным заявлением, сделанным Россией перед лицом всей Европы до начала турецкой войны». (Палата общин, 17 марта 1837 года.)
Россия могла надеяться реализовать свои пока еще номинальные притязания на северозападные области Кавказа лишь в том случае, если бы ей удалось блокировать восточное побережье Черного моря и отрезать подвоз оружия и боевых припасов к этим областям. Но побережье Черного моря, как и устье Дуная, уже во всяком случае не является тем местом, где «действия со стороны Англии неосуществимы», как жаловался благородный лорд, когда речь шла о Кракове. При помощи каких же таинственных ухищрений, в таком случае, московитам удалось блокировать Дунай и побережье Черного моря и заставить Великобританию согласиться не только с Адрианопольским договором, но и с нарушениями того же договора самой Россией?
Эти вопросы были поставлены благородному лорду в палате общин 20 апреля 1836 г., после того как она была засыпана многочисленными петициями от купцов Лондона, Глазго и других торговых городов с протестами против фискальных мероприятий России на Черном море, а также вводимых ею правил и ограничений, целью которых является создание препятствий для английской торговли на Дунае. 7 февраля 1836 г. появился русский указ о сооружении — в согласии с Адрианопольским договором — карантинной станции на одном из островов в устье Дуная. Для того чтобы осуществлять здесь карантинные правила, Россия требовала для себя права посещать и осматривать суда, направляющиеся вверх по Дунаю, а также принуждать уплачивать сборы, задерживать и отправлять в Одессу те из них, которые проявят неповиновение. Еще до того как была сооружена карантинная станция или, точнее говоря, до того, как под ложным предлогом сооружения этой станции были построены таможня и форт, русское правительство попыталось позондировать почву для того, чтобы определить, как далеко можно заходить в своем вызывающем обращении с английским правительством. Лорд Дергем, действовавший по инструкциям, полученным из Англии, заявил русскому правительству протест по поводу препятствий, которые ставились английской торговле.
«Его направили к графу Нессельроде. Граф Нессельроде адресовал его к губернатору Новороссии, губернатор Новороссии, в свою очередь, предложил ему обратиться к консулу в Галаце; последний вошел в сношения с британским консулом в Браилове, предложив ему направить капитанов, с которых взыскали сбор, к устью Дуная, то есть к месту, где по отношению к ним была учинена несправедливость для того, чтобы расследовать дело; но при этом, конечно, было хорошо известно, что упомянутые капитаны уже находятся в Англии». (Палата общин, 20 апреля 1836 года.) [328]
Официальный указ от 7 февраля 1836 г. привлек всеобщее внимание британских торговых кругов.
«Уже вышел в море или готовится к отплытию целый ряд судов, капитаны которых получили строгие приказы не признавать права посещения и осмотра судов, которого домогается Россия. Легко предвидеть, какова будет судьба этих кораблей, если палата не решится определенно выразить свое мнение. Если это не будет сделано, то британские суда общим водоизмещением не менее, чем в 5000 тонн, будут задержаны и отправлены в Одессу и будут находиться там до тех пор, пока не подчинятся дерзким требованиям России». (Речь г-на Патрика Стюарта в палате общин 20 апреля 1836 года.)
Россия предъявляла требования на болотистые острова в устье Дуная на основании одной из статей Адрианопольского договора, которая сама по себе являлась нарушением договора, заключенного между Россией, Англией и другими державами в 1827 году. Но возведение укреплений у входа в Дунай и вооружение их артиллерией являлось нарушением уже самого Адрианопольского договора, прямо запрещавшего сооружение каких бы то ни было укреплений на расстоянии шести миль от реки. Взимание сборов и создание препятствий судоходству по Дунаю было нарушением Венского договора, провозгласившего, что судоходство по рекам, на всем их протяжении, начиная с того места, где река становится судоходной, и кончая устьем, должно быть совершенно свободным, что «размер пошлин ни в коем случае не должен превышать размера существующих ныне», то есть в 1815 г., и что «никакое повышение не должно иметь места без общего согласия государств, владеющих берегами реки». Таким образом, единственный аргумент, который Россия могла бы-привести в свое оправдание, состоит в том, что договор 1827 г. был нарушен Адрианопольским договором, который, в свою очередь, был нарушен самой Россией, и все это вместе опиралось на нарушение Венского договора.
Вырвать у лорда Пальмерстона какое бы то ни было заявление о том, признает ли он Адрианопольский договор или нет, оказалось совершенно невозможным. Что касается нарушения Венского договора, то благородный лорд
«не получил никакой официальной информации о том, что произошло что-либо, противоречащее этому договору. Но если бы участвующие в договоре стороны стали утверждать что-либо подобное, то следовало бы действовать так, как сочли бы это необходимым юридические советники короны с точки зрения прав английских подданных». (Речь лорда Пальмерстона в палате общин 20 апреля 1836 года.)
Статьей V Адрианопольского договора Россия гарантирует Дунайским княжествам «благоденствие» и полную «свободу торговли». И вот г-н Стюарт стал доказывать, что княжества Молдавия и Валахия являлись объектом страшной зависти со стороны России, ибо с 1834 г. их торговля столь быстро расцвела, что они начали конкурировать с самой Россией в области исконных отраслей ее производства, а Галац превратился в крупнейший складочный пункт всей торговли хлебом на Дунае, вытесняя Одессу из этой отрасли торговли. Благородный лорд ответил на это следующими словами: