РЕЛИГИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЕ - Луначарский Анатолий Васильевич. Страница 15

Этот Зевс позднее изменился совершенно. Припомните Зевса, какой создался в Греции в ее золотую эпоху и нашел себе выражение в Олимпийском Зевсе великого греческого ваятеля Фидия [42]. До нас дошло только отражение этого произведения. Мы знаем, по описанию Павсания [43], который видел его, по копиям, которые до нас дошли в мелком виде, — большей частью только голова, — и по ним судим, что такое был Олимпийский Зевс.

Это была идея божества большой чистоты; здесь греческая религиозная мысль устремилась к тому, чтобы изобразить прежде всего справедливого отца, — отца, который любит, но не человеческой любовью, способной к пристрастию, а ровной мудрой любовью. Его любовь граничит почти с равнодушием, — так она справедлива, — но она может быть и грозной, когда закон нарушен — закон мудрый, который нельзя критиковать, потому что он установлен всеведущим богом. У этого Зевса, этого олимпийского законодателя, громадное спокойствие в развитии лба, в выражении губ, во взоре, позе свидетельствует, что он бесконечно мудр, благ в силу мудрости, но это — зоркий страж раз навсегда данных им мудрейших законов. Это — существо, которое от века создало космический, т. е. мировой, порядок.

Общество есть часть этого космоса, и поэтому закон его блюдет сам великий судия — Зевс. Вся государственность, вся идея научных законов, которые не подлежат спору, приобретает, таким образом, характер высшей мудрости, перед которой надо опуститься на колени. Она прекрасна, эта мудрость.

Бунтующий грек не мог бы с этим согласиться. Он сказал бы: «Я вижу неправду на земле, и я вижу многое в природе, что жестоко, что безбожно». Он стал бы протестовать. Но не все же греки были бунтующими. Государственная власть, как таковая, жреческие коллегии, как таковые, греческая интеллигенция почти целиком поддерживали всеми силами идею этого космоса, идею мирового социального порядка как идеального, которому отдельные люди должны подчиняться.

И отсюда вытекала так называемая греческая трагедия, величественное создание колоссального усилия греческого гения.

Один за другим великие трагики в ряде образов протестуют против человеческого бунта. Основная идея греческой трагедии заключается в том, что даже герой, даже величайший человек,  даже справедливейший человек, если он нарушает некоторые объективные законы, гибнет.

Вы не можете сказать, что этот человек неправ, но фатально он осужден на гибель, потому что идея, которую он представляет, одностороння и порядок может торжествовать только на гибели этого человека.

Возьмем величайшую и трогательную трагедию Софокла [44] — «Антигона». Когда вы слушаете речь Креона, вы отдаете ему дань справедливости. Он говори г: «Я воспретил хоронить человека, который изменил отечеству, он хотел нарушить нашу гражданственность, он вел на нас полчища врагов, он похоронен не должен быть». Но сестре этого проклятого человека — Антигоне — во что бы то ни стало нужно похоронить его, потому что закон считает величайшим преступлением перед богами, если ближайший родственник но похоронит мертвеца. Это — след анимизма: мертвец, которому не принесена жертва, — голодный, страдающий дух, который никогда не простит этого, который будет мучиться оттого, что его забыли. Поэтому сестринский долг, предписание самого древнего божества велит Антигоне исполнить долг. любви к брату. И она это делает. Тогда ее схватывают, и она гибнет, но гибнет и царь Креоп.

И это справедливо, по мнению Софокла, потому что не. смеет протестовать против государства человек. Гибнет Антигона, гибнет и Креоя, потому что противопоставил государство религиозным идеям. Справедливость торжествует, потому что они погибли оба, потому что справедливость есть гармония. Поскольку эти начала искажены, постольку люди гибнут, потому что представляют лишь одну сторону равновесия. В этой тяжбе выигрывает бог, который говорит: «Всякий, кто против государства или предписаний религии, прав он или неправ, неправ уже тем, что идет против закона, и он погибнет».

Но еще более замечательна другая трагедия — «Прометей». Здесь вы не можете сказать, кому сочувствует ее автор Эсхил [45]. Когда вы читаете «Прометея», вы видите героя, страдающего за правду. Зевс хотел уничтожить человеческий род, разгневавшись на него, но Прометей за него заступился, ему жалко стало людей. Он их, согласно мифу, превратил в полубожественные существа тем, что дал им огонь, основу техники, открыл множество ремесел и тайн, дал им надежды, которые их услаждают и спасают в минуты горькие, и за это Зевс его, как бунтовщика, приковал к горам Кавказа, где печень его терзают коршуны. Все сочувствуют Прометею — и дочери океана, и те самые силы, которые приковывают его. В будущем ему обещано освобождение через Геракла, который сам — сын божий. И, несмотря на это, Прометей — бунтовщик. И мы знаем, что, несмотря на резкие ноты справедливого протеста и всю антипатию, которую внушают посланцы Зевса, старавшиеся сломить гордыню любви, носителем которой изображен Прометей, он склоняет голову перед Зевсом в последней, не дошедшей до нас части трилогии, он признает правильность его суда. Но для этого необходимо было, чтобы вдруг из–за лика Зевса, как тирана, выдвинулся лик Олимпийского Зевса, бесконечно мудрого, бесконечно спокойного, чтобы мятущийся человек, титан Прометей, склонился перед ним и сказал: «Ты прав, господи». Таков внутренний смысл этой греческой трагедии, таков смысл той стороны греческой религиозности, которую можно назвать религией Зевса. Это есть религия гражданского порядка, распространяемого и на мир.

Но помимо Зевса–отца у греков есть еще и богини. Этот бог–сын по преимуществу есть Аполлон, Феб.

Первоначально он сливается с богом солнца Гелиосом, но потом он стал главным образом божеством моральным. Этот бог света в смысле нравственном, интеллектуальном, бог наук, искусств, добрых нравов, внутренней чистоты, — словом, бог идеала; и вся религиозность, весь культ Аполлона сводились именно к почитанию чистоты, ясности, уравновешенности, человечности в ее самых лучших формах.

Изображается Аполлон главным образом двояко — или в качестве человека, только что переходящего от юности к зрелости, т. е. в расцвете, причем ему придаются черты такой красоты, какую только мог себе представить грек; тогда он изображается в моменты величайшего спокойствия и самодовлеющего самолюбования; или ему придавались черты грозные, черты борца–победителя.

Аполлон есть выражение воли Зевса, это —сын, который его волю передает миру через пророков, поэтов. Поэт рассматривался как пророк, как глашатай тайн божеских, и это бог–сын Аполлон внушал такие мысли пророкам.

С другой стороны, он и на битву направляет, когда она справедлива, когда она идет против варваров, против пиратов, против мятежа. Величайшие изречения, которые ему приписывались, гласят: познай самого себя, держись во всем золотой меры! Это глубоко греческая философия: концентрация в себе, гармоничность, сочетание своих усилий с внешними, нежелание выходить за границы, поставленные тебе космическим порядком.

Ярким выражением греческой религиозной мысли явилась скульптура. Как вы знаете, никогда и нигде скульптура не играла такой роли и не достигала такого высокого расцвета, как в Греции, и это потому, что из богов Греция делала реальный идеал для своего юношества, старалась, приняв известное гражданское равенство, развить из всех граждан наилучших патриотов и воинов.

Афиняне сделались народом–педагогом. Громаднейшее внимание уделялось физическому, умственному и нравственному воспитанию молодого поколения. «Настоящие силы страны — в ее сынах», — говорили греки. Воспитать храбрых юношей, готовых неустанно защищать родину, а с другой стороны, граждан, которые могут править, . которые умеют уживаться внутренне, которые чтят богов, т. е. блюстителей справедливости, которые чисты в жизни, — вот цель греческой государственности.