Стратегия онтологической игры - Солодин Александр Иванович. Страница 3

Неразрывная связь человека и космоса перестанет быть проклятием жизни человека тогда, когда он научится мистически соединятся с космосом в родовой человеческой форме и очеловечивать целостность присутствия космоса в себе (тело как микрокосмос). Реализация этой стратегии требует от человека устремленности к родочеловеческому, к тайнам своего собственного бытия, которые всегда с ним и в нем, а не к внешним существам.

Обращаясь к смерти и посмертному существованию, мы с богом, он наша надежда, центр единения наших устремлений, космос нашего посмертного существования. Обращаясь к жизни, мы с человеком и человеческим, бог лишь «за» человеком и «через» человека, не иначе. Реализация такой стратегии наталкивается на многие проблемы — внутренние проблемы нашей психоментальной организации и внешние, определяемые господствующей культурой. Существующая ментальная культура грубо материалистична, она знает в человеке лишь эмпирическое существо, затерянное в бесконечном мире, в котором правят абсолютно чуждые, абсурдно безжалостные к человеку законы. Человек, развив в себе такой менталитет, видит в себе лишь бесконечно малую и бессильную частичку (пылинку) в бесконечном мире.

Наше понимание природы человека и его места в мире очевиднейшим образом противостоит такому низкому и онтологически бессмысленному взгляду на человека, как приведенный выше, унаследованный наукой и современной философией от рационалистов французского просвещения. От поднятия роли человека до миросозидателя не будет в восторге ни наука, ни религия. И та, и другая, как социальные институты, заинтересованы сегодня в человеке- частичке, человеке-функционере, который будет представлять собой нечто, лишь обращаясь к ним, который будет социально пассивен, зависим от социальных иерархий и господствующих в обществе ментальных мод. Забывать социально-иерархическое назначение и науки, и церкви нельзя. В приоритете целей социально-иерархического ранжирования людей, посредством предлагаемых форм знания и веры, над иными целями деятельности церкви и науки, как социальных институтов заключается большая проблема для нас, поскольку психологизация знания (душа над духом), которую предлагаем мы, выводит человека за пределы существующих форм эффективного социального контроля и встраивания его в социальные пирамиды.

Сегодня церковь все более готова взять на вооружение и разум, и научное знание. Учение церкви приобретает все более гностически-рафинированную форму. Церковь готова вступать в диалог с наукой, спорить, доказывать. Церковные журналы полны рассуждений о текущих глобальных проблемах, церковное образование дает хорошую философскую и общенаучную подготовку. Все это означает отказ от собственной стратегии развития ментальной культуры, полную конвергенцию с научной культурой.

Поразительно ментальное раболепие современных богословов перед наукой и философией, отсутствие даже попыток выработать собственную ментальную культуру, которая уже по базисным своим посылкам была бы иной, отличной от ныне доминирующей, представляющей собой квинтэссенцию языческой античности. Безвольное следование ментальным канонам язычества оказывает формирующее влияние на духовные представления христиан, особенно католического и протестантского вероисповеданий. При этом старые представления о безальтернативности классической логики и фундаментального философского знания, неопровержимости экспериментально подтвержденных естественнонаучных концепций сегодня отбрасываются самими учеными-методологами, философами. Безусловно возможны альтернативные мировоззренческие системы, даже фундаментально отличные от философской классики. Ныне христиане должны найти в себе ментальные и духовные силы для генерации основ собственной ментальной культуры и великий потенциал для этого хранят в себе творения отцов- исихастов, Григория Паламы. Иначе, происходящий тотальный кризис научного мировоззрения и его производных похоронит под своими обломками и основные религиозные доктрины христианства.

Что же представляет собой наука, эта доминирующая сегодня идеология, основы которой сложились еще в XVI–XVII веках, но которая определяет господствующий тип мышления не только в естествознании, но и в философии, и в богословии?

Важнейшую роль в становлении науки сыграли работы Николая Кузанского, Готфрида Лейбница, Исаака Ньютона, Фрэнсиса Бэкона, Рене Декарта, Галилео Галилея и других. Мировоззренческая база науки представляет собой рафинированную и культурно законсервированную форму здравого смысла, в свою очередь определенного в потоке живого согласованного чувственного опыта.

Фундаментальную мировоззренческую базу науки, схемы доказательного рассуждения и планирования эксперимента, каноны теории и практики принято называть парадигмой науки. Непрерывная аккумуляция научного знания происходит при фиксации и полном априорном принятии парадигмы. В самой парадигме находит свое выражение инвариантная часть научного, опытно-экспериментального знания. При накоплении сверхкритической массы опытных данных, не вписывающихся в парадигму, происходит смена последней, с возможно более полным удержанием накопленного знания.

Само отношение научного знания к реальности всегда проблематично. Если философия выступает сама для себя гарантом того, что ее знание не отделено от реалий мира, то наука обязана это доказывать по заданным парадигмой схемам доказательного рассуждения и подтверждающего эксперимента. Наука принципиально не может выйти за пределы концептуальных построений. Приписывание науке возможности говорить о том, что существует вне и независимо от человека, без опоры на культуру и принципы философского мышления есть вульгарная ошибка. Строго определенные понятия науки остаются таковыми только в системе научных понятий и научно- подготовленного эксперимента; при непосредственном отнесении их к реальности они выступают мифологемой, но не понятием. Это ведет к натурализации содержания употребляемых понятий, к иллюзии самодостаточности, независимости от школ содержательного мышления, «метафизики», что неизбежно ведет науку к кризису построения пирамид объясняющего знания, до их предельных размеров, до исчерпания каких-либо ресурсов аналитической стратегии развития. Научное знание не содержит в себе оснований для стратегических обобщений и дальних прогнозов, оно принципиально близоруко и этим платит за свою приверженность эмпирии.

Наука сегодня — безусловный лидер среди форм культуры обществ европейского типа. Велика видимая власть науки, особенно в определении стратегии развития общества, но скрытая власть науки и ментальности научного типа неизмеримо больше. Доминирующая стратегия познания и является действительной властью в европоцентристских культурах. Властью полностью анонимной в своей подлинной природе, несмотря на множественную галерею «гениев и академиков от науки». Любая социальная деятельность находится под контролем и управлением господствующей формы ментальности.

Структура власти в индустрии знания основана не на прямом диктате, а на доминирующей «политике истины», которая является по преимуществу бессознательной. Отношения доминирования-подчинения осуществляются, в основной своей массе, анонимно, автоматично, как скрытые от непосредственного наблюдения способы фиксации «объективных законов», «правильной логики», «гностической техники» познающих индивидов. Познание и власть предполагают друг друга, нет власти без познания, нет познания, которое в то же время не опиралось бы на власть. Власть знания выстраивает единое гностическое поле, обеспечивающее подконтрольность пространства общественной ментальности, в этом поле нет действительно оппозиционных учений, поскольку они и доминирующие доктрины несут в себе единый генокод иудео-христианской стратегии познания.

Всмотритесь непредвзято вглубь реальной академической практики. Вы обнаружите, что определяющим в истинности знания являются стилевые коды- смыслы, в которых выражено это знание, они определяют посвященность данного человеческого носителя знания в узко-элитарные, корпоративные структуры жрецов от науки, определяют дистанцию его до решающего ядра и, тем самым, определяют истинность или ложность предлагаемого им знания. Такой социальный критерий именно и определяет истинность или же ложность знания, отнесенность же знания к процедурам эмпирической его проверки, оценка его со стороны объективного НЕЧТО — это вторично, это подождет. В этих строках нет утрирования — это действительное назначение любой социальной машины познания и любой элиты, выпестовывающей ее. Потому удивителен конфуз, который испытывают жрецы от науки, когда, выбирая между «объективной истиной» и собственным корпоративным интересом, они вновь и вновь выбирают свой интерес и твердят, похоже, сами в это веря, о своем честном посредничестве между соискателем истины и объективной реальностью.