Эволюционная теория познания : врождённые структуры познания в контексте биологии, психологии, лингв - Фоллмер Герхард. Страница 55

Во-первых, мы констатируем, что разделение мира или явлений и классификация самих наук становятся всё менее антропоморфными. Алхимия разделяла химические вещества по запаху, вкусу и цвету и по их специфическим реакциям. Сегодня для классификации элементов мы используем периодическую систему, для классификации химических связей — структурные формулы. Физика начинала с чувственного опыта глаз, ушей, чувства тепла и т. д. и образовала такие ветви как оптика, акустика, учение отеплоте. Но сегодня акустика относится к механике, учение о теплоте к термодинамике, явления оптики, электричества и магнетизма объединены в максвелловской теории электромагнетизма.

Развитие идёт в направлении разделения мира и научных дисциплин по объективным критериям, например, по возрастающей сложности их объектов: поля, элементарные частицы, ядра, атомы, молекулы, макромолекулы, микроскопические тела, организмы, популяции…

Во-вторых, для формулировки наших теорий мы используем сконструированный для этих целей нами самими научный язык (см. стр.154). Мы знаем (например, из эволюционной теории познания), что наш естественный язык, хотя и годится для повседневного взаимодействия человека с человеком и для описания черт окружающего мира, которые лежат в области "средних размеров", но этот язык не достаточен для точного и критичного познания мира. Некоторые понятия, которые уже в повседневном языке имеют шаткое значение, такие как сила, энергия, воздействие, уточняются и применяются только после этого уточнения. Другие понятия, такие как пульсар, протон, спин, энтропия, ген создаются наукой полностью, так как в повседневном языке совершенно нет слов для обозначения соответствующих структур: то, что не было предметом повседневного опыта, не получало также отражения и в языке. Развитие научного языка идёт зачастую настолько далеко, что не специалист совершенно больше не понимает предложений учёного.

В-третьих, во всё возростающей степени для фолрмулирования наших теорий, для проверки их непротиворечивости и выведения следствий мы используем абстрактные методы, особенно методы математики и формальной логики. Было бы заблуждением полагать, что математика применима только к количественным величинам. Математика есть наука о формальных структурах. Там, где наука имеет дело со структурами, мы можем попытаться описать их с помощью математики. Математические методы работают частично как самостоятельные алгоритмы, которым мы можем доверить проблему, потому что они развиты независимо от неё и их корректность может быть проверена.

Особенно важным средством формализации научных высказываний является аксиоматический метод. В течение тысячелетий восхищавший в математике, он постепенно находит применение в физике и других естественных науках.

В-четвёртых, применение абстрактных методов и моделей во многих случаях исключает созерцательную наглядность рассматриваемых структур. Современная наука (особенно физика нашего столетия) установила, что наглядность не является критерием правильности теории (см. стр. 14, 118). Она может играть большую практическую роль для развития и проверки теории; но она ничего не говорит об истинности её содержания. Ибо наша способность наглядного представления развита на структурах нормального окружения, на соотношениях средних размеров.

Это ещё вопрос, можем ли мы требовать, чтобы бог создал свой мир так, чтобы он был познаваем наивным способом с помощью понятийных структур, основывающихся на нашем созерцании.

(Bavink, 1949, 134)

Наглядной могла бы считаться ещё классическапя механика (хотя уже здесь должны быть введены сильные ограничения: в чём состоит, например, наглядное значение принципа Гамильтона?). Так, долгое время верили, что вся физика должна быть редуцирована к механике. Введение и признание понятия поля благодаря теории электромагнетизма полностью разрушило эту мехзанистическую надежду. Но не-нгаглядными в подлинном смысле являтются принципы и математические структуры теории относительности и квантовой теории, например, четырёхмерное пространство или принцип Паули.

В-пятых, вследствие результатов совремнной физики мы даже вынуждены корректировать категории опыта. Эта новация — которую Кант не включал в число возможных — быть может важнейшая в контексте деантропоморфизации нашей картины мира. Также, как в случае с наглядностью, не следует ожидать, что наши структуры опыта, созданные в и для макроскопического мира, будут применимы ко всей действительности. Это, правда, не означает, что это ожидание непременно должно вести к противоречиям; но, в соответствии с эволюционной теорией познания, мы должны считаться с тем, что фактически они снова и снова ведут к противоречиям, которые могут быть разрешены только благодаря тому, что отказываются от предпосылок о структуре мира, считавшихся само собой разумеющимися. На стр. 13 мы привели целый ряд таких принципиальных новаций.

В-шестых, мы наблюдаем явный отход от теолеогического мышления. Тот факт, что люди действуют целенаправленно и животные демонстрируют целесоразмерные структуры, недостаточен для заключения о том, что в природе господствует аналогичная воля или цель. Телеологической мышление, внедрённое в европейскую мысль благодаря Аристотелю, исчезло из физики относительно рано, но в биологии господствовало ещё в 19. и частично даже в 20. столетии. Фактически оно служило скорее сокрытию нашего незнания, чем какому-либо прояснению (см. стр.13).

Следует выявлять другие антропоморфные структуры, которые противоречат идеалу объективности науки и поэтому должны устраняться. Таким образом, прогресс познания состоит не только в повороте перспективы, при котором человек сдвигается с центрального места (стр. 157), но также в трудоёмком, но непрерывном объективировании. Сама эволюционная теория познания представляет собой шаг в этом направлении. Этот факт получает разъяснение в следующей главе.

Подлинный коперниканский переворот

Коперник, без сомнения, внёс в астронимию колоссальный вклад. Он, правда, не первым (см. стр.109) защищал гелиоцентрическую систему, но сделал это в решающий момент и наиболее убедительно. Новая модель упрощала объяснение движения планет существенным образом. Уже поэтому историки вправе говорить о "коперниканском перевороте".

Хотя Коперник решал совершенно прагматическую задачу, а именно, упорядочение данных наблюдения в непротиворечивой системе, он может одновременно считаться основоположником новой картины мира. Ибо представление о человеке и его месте в космосе изменяется в связи со знанием, которое мы имеем о мире. В коперниканской системе ни Земля, ни человек никак не выделялись. Поэтому, по меньшей мере в физико-астрономическом плане, нет оснований вывдвигать человека на особое место. Учитывая также и это изменение в картине мира, можно говорить о "коперниканском перевороте".

Аналогичным новатором для науки и для нашей картины мира был Дарвин со своей теорией происхождения видов.

Историю исследования природы в новое время отличают два важных события, колторые оказали решающее воздействие на самопонимание человека. В 1543 г. появляется произведение Коперника о движении небесных тел и по прошествии более 300 лет книга Дарвина о происхождении человека. Оба этих события в глазах историка связаны друг с другом; они представляют собой рубежные знаки на пути прогрессирующего осознания относительности человеческого существования.

(Peters in Gadamer/Vogler 1, 1972,326)

Эволюционное мышление имело для биологии такое же упрощающее и объясняющее значение, какое коперниканская система имела для астрономии. Но также и Дарвин как исследователь не интересовался ниспровежением человека с трона, а имел чисто прагматические мотивы: если его принципы общезначимы, то он должен с самого начала включать человека в свою теорию. Однако, благодаря этому человек биологически был поставлен в один ряд со всеми другими живыми существами. Также и здесь он утратил особое положение, которое приписал сам себе. Воззрения Дарвина можно интерпретировать как "коперниканский переворот" в биологии.