Комментарии к Обществу спектакля - Дебор Ги Эрнест. Страница 2

Власть спектакля является настолько же сплоченной и однородной в своей основе, насколько позволяет ситуация, сам дух спектакля взывает к его деспотии. Спектакль частенько предстаёт перед нами в образе зрелищной политики, зрелищного правосудия, зрелищной медицины и иных не менее замечательных media-фабрикатов. В принципе, спектакль — это банальная отрыжка, излишек, вырабатываемый СМИ. Причём по своей природе СМИ не заключают в себе ничего плохого, более того, на них возложена ответственная и достойная роль — способствовать развитию общения, коммуникации, однако порою их деятельность приводит к возникновению вот таких досадных излишков. Довольно часто общественные боссы заявляют, что устали от своих media-наёмников. Ещё чаще они обрушиваются на простых обывателей, точнее на то, каким скотским образом они удовлетворяют свои потребности посредством СМИ. Кажущееся многообразие среди СМИ на самом деле лишь прикрывает процесс унификации внутри спектакля, где всё настойчиво стремится к однообразию. Подобно тому, как логика товара властвует над амбициями капиталистов, а логика войны всегда затмевает частые модификации в области вооружений, так и путаная логика спектакля контролирует избыточное разнообразие медийного сумасбродства.

Среди всего того, что произошло за последние двадцать лет, наиболее важное изменение коснулось охвата, обеспечиваемого спектаклем. СМИ — главный инструмент спектакля — достигли воистину несравненного совершенства, они уже сейчас развиты настолько, что целое поколение оказалось окончательно подчиненным их воле, а значит, воле спектакля. Абсолютно новая обстановка, в которой оказалось нынешнее поколение, позволяет нам точно выделить спектр того, что отныне спектакль будет запрещать и что, наоборот, разрешать.

IV

На теоретическом уровне я бы хотел сделать одно единственное замечание к своим формулировкам, тем более оно обладает далеко идущими последствиями. В 1967 году я различал только две противоборствующие и взаимосвязанные формы власти спектакля: концентрированную и распылённую. Обе эти формы возвышались над реальным обществом, являясь одновременно и целью общества, и средоточием всей его лжи. Первая форма благоприятствовала становлению такой идеологии, которая бы наиболее отвечала желаниям и требованиям определённой персоны — диктатора. Она получила выражение в тоталитарных контрреволюциях: как сталинистского, так и фашистского толка. Вторая же форма действовала иначе: она только потворствовала тому, чтобы рабочий утверждал свою свободу, но лишь в рамках потребления обширного спектра товаров. Эта форма выразилась в процессе американизации мира: процессе, который, несмотря на свои отрицательные стороны, легко прижился во всех странах, где традиционной формой правления являлась буржуазная демократия. Однако с тех пор возник новый вид спектакля. По сути своей он является рациональной комбинацией двух вышеприведённых форм, однако за основу он принял ту форму, которая показала себя более живучей, т. е. распылённый спектакль. Имя ему — интегрированный спектакль. И именно он отныне желает утвердить себя во всемирном масштабе.

И если Россия и Германия в основном были ответственны за возникновение концентрированного спектакля, а Америка — за его распылённую форму, то интегрированный спектакль впервые заявил о себе во Франции и Италии. Появление этой новой формы было обусловлено некоторыми местными особенностями, а именно: важной ролью сталинистских партий и объединений в политической и интеллектуальной жизни, слабая демократическая традиция, долгое единоличное пребывание у власти правительственной партии, а также острая нужда каким-либо образом затушевать неожиданно резкий всплеск революционной активности.

Интегрированный спектакль сочетает в себе характерные черты как концентрированного, так и распылённого спектакля, но даже более — этот плодотворный союз приводит к тому, что все самые омерзительные стороны этих двух форм спектакля становятся здесь ещё более ядовитыми, чем прежде. Существенно изменилось само воздействие спектакля. Что касается концентрации, в интегрированном спектакле властный центр отошёл в тень: отныне его не занимает ни какая-то определённая личность, ни какая-либо идеология. А с точки зрения распылённости, то здесь спектакль как никогда крепко наложил свою лапу на всё продукты общественного развития: от вещей до поведения. Наконец, интегрированный спектакль сумел внедрить себя в реальность в той же мере, в какой его и описывал, а, следовательно, изменил его соответственно со своим описанием. Как результат, реальность уже не воспринимает спектакль как нечто чуждое. Когда спектакль являлся концентрированным, от него воротила нос большая часть общества, когда он стал распылённым — недовольных стало меньше, а теперь они и вовсе исчезли. Спектакль отныне пронизывает всё общество. Теоретически легко было предсказать то, что уже подтвердилось на практике. Экономика, своими свершениями перешагнувшая даже через разум, наглядно продемонстрировала: торжество лжи в мировом масштабе привело к тому, что сам мир превратился в фальшивку. [1] И хотя старые книги, как, впрочем, и старые здания и другие произведения искусства, всё ещё оказывают какое-то влияние, однако оно уже обречено и постепенно сходит на нет; ещё чаще все эти артефакты прошлого выделяют и классифицируют с целью поставить их в услужение спектаклю. Ни в культуре, ни в природе уже не осталось ничего такого, что бы ни было запятнано, исковеркано соответственно с потребностями современной промышленности. Даже генетика отныне готова прислуживать этой господствующей силе. Правительство спектакля, отныне обладающее всеми средствами для контроля в целом над производством и восприятием, добивается не только господства над прошлым и настоящим, но и свободно начинает создавать планы по изменению даже далёкого будущего. Никто не следит за его правлением, а потому все его суждения неизменно претворяются в жизнь.

Не удивительно, что при таких условиях создаётся видимость уничтожения разделения труда: данное событие повсюду встречают с необычайным воодушевлением, однако нетрудно заметить, что одновременно с этим повсеместно исчезает сама способность к труду. Банкир может быть певцом, адвокат — доносчиком, булочник может щеголять своими литературными вкусами, киноактёр может стать президентом, а повар — философствовать над различными кулинарными ухищрениями, будто они вехи во всемирной истории. Всякий может присоединиться к спектаклю, если захочет явно, а порой и тайно, сменить род своей деятельности. Здесь приобретение "медийного статуса" обретает куда большее значение, нежели действительная способность заниматься каким-то трудом, а посему нормально, что этот статус становится переходящим; в любом случае, каждый имеет право стать своего рода «звездой». Однако для этого он обязан отречься от своей самобытности, слиться со своим медийным образом, и уже только в таком виде продолжать собственную карьеру и купаться в лучах славы. И всё бы хорошо, однако слияние с медиа зачастую подразумевает участие в крайне законспирированной сети контроля над обществом. Как результат, несмотря на то, что в обществе разделение труда и так существует, возникает новая, ещё более изощрённая его форма; как иллюстрация, кто-нибудь может издать роман, чтобы с его помощью организовать, например, убийство. Подобные примеры не излишни: они просто напоминают, что никому нельзя верить, лишь принимая во внимание его текущий род занятий.

Таким образом, и по сей день главной целью спектакля остаётся превратить всех стукачей в революционеров, а всех революционеров — в агентов охранки.