Социальная психология и история - Поршнев Борис Федорович. Страница 45

Серьезным шагом вперед было уточнение: о какой “среде” преимущественно идет речь. Этот шаг связывается с именем французского психолога и физиолога Дюма. Трактуя эмоции тоже с точки зрения их внешнего выражения и тем самым — физиологически, Дюма сосредоточил главное внимание на тех выражениях эмоций, которые, расходясь здесь с Дарвином, считал присущими только человеку, в отличие от животных: на мимике как средстве социального общения людей. По Дюма, мимика (и жестикуляция) воспитывается средой и служит приспособлением к ней. Человек получает от окружающих типовые схемы, стилизованные образцы или модели выражения радости, гнева, страха, надежды. Эти схемы или стили варьируются в разных общественных кругах, слоях, национальных группах. Аналогично положение и с “вокативной мимикой”: от воспитателей и окружающих человек перенимает интонацию, тембр, интенсивность звучания речи, что неразрывно связывает ее смысловую сторону с эмоциональной.

Итак, согласно выводам Дюма, стилизованное выражение лица и голоса вырабатывается путем подражания, по коллективным моделям, находимым человеком с детства в окружающей его определенной среде. Даже унаследованные от предковых видов мимические выражения у человека путем воспитания и подражания стилизуются по той или иной социально изменчивой модели. А там уж даже и в одиночестве человек начинает выражать свои эмоции как бы для других или наподобие других.

Важно попутно отметить, что последующие исследования показали относительную бедность физиологической стороны эмоций сравнительно с их социальной и психологической стороной. Эмоции рождаются как следствие разнообразнейших “конфликтных” ситуаций нервной деятельности. Трудность состояния нервной системы, неразрешимость на простых путях данного социально-психического конфликта вовлекают в реакцию “неадекватного” типа подкорковые центры и зоны, что и выражается в двигательно-вегетативных явлениях. Но, оказывается, при всех своих вариациях эти явления менее разнообразны, чем эмоции и аффекты людей. Иначе говоря, физиологических механизмов эмоций существует у человека меньше, нежели число его психических эмоций. Следовательно, их большее многообразие надлежит отнести за счет социальной стороны.

Возвращаясь к психологии эмоций Дюма, отметим, что его исследования сделали гораздо понятнее присущую человеку возможность произвольного мимического изображения эмоций, которых он на деле не испытывает. Центр тяжести переносится на сигнальное значение выражения эмоций. Они — регуляторы социального поведения как индивида в отношении среды, так и среды в отношении индивида, регуляторы полной или неполной принадлежности индивида к этой среде, к этому “мы”.

В этом вопросе отход от Дарвина был весьма прогрессивен. До Дюма человеческая мимика и родственные ей явления трактовались, под воздействием Дарвина, только в плоскости изучения наследия, полученного человеком от животных, только в сопоставлении с выражением эмоций у животных. Дюма же доказал необходимость изучать мимику лица, вокативную мимику, пантомимику тела в плоскости человеческого социального общения, со всей его исторической и культурной изменчивостью.

Однако Дюма не сделал следующих шагов — ни в сфере социальных закономерностей, ни в сфере закономерностей психологических. Он остановился, так же, как Джемс и Ланге, на изучении выражения эмоций, отождествляя это с сущностью эмоций, тогда как необходимо было бы отныне объяснять сами переживания человеком чувств и эмоций как сдержанные, усеченные, интериоризованные выражения этих чувств и эмоций. Дюма лишь успел заметить, что в принятых схемах или стилях существует та или иная мера выражения эмоций, отвечающая приличию, скромности, воспитанности. Избыток мимической, пантомимической или вокативной выразительности может оказаться свидетельством недостатка воспитания, следовательно, как бы поставить человека вне его круга. Вот эти наблюдения и требуют всемерной разработки. В самом деле, воспитание учит не только так или иначе проявлять эмоции, но оно еще гораздо интенсивнее учит подавлять их выражения. Переживания в собственно психологическом смысле, внутренние чувства появляются в той мере, в какой затруднены, убраны внешние выражения.

Социальное общение учит человека самообладанию. Разные методы воспитания, в том числе общественное порицание и поощрение, вырабатывают в человеке мужество, сдержанность, скромность, холодность, чопорность, непроницаемость, невозмутимость. Пуритане формировали особый тип человека — они воспитывали в ребенке серьезность посредством запрещения ему смеяться, шутить, играть. У всякого ребенка замечается борьба между желанием общаться и подавлением его: ребенок прячется от взора посторонних в складках платья матери, но украдкой бросает скрытый взгляд; прямой взгляд в глаза связан с принадлежностью к общности, а чужим и взгляд, и имя, и право прикосновения открываются лишь по мере того, как они перестают быть чужими, через “знакомство”.

Можно спорадически скрывать от “чужих” или подавлять внешние выражения эмоций. Это назовут скрытностью или лицемерием. Но постоянная тренировка ведет от внешнего сдерживания в выражении эмоций к воспитанию чувств, т.е. к внутренним переживаниям. Иногда самообладание ведет лишь к патологическим нарушениям в деятельности нервной системы, но иногда оно может направить нервную энергию на сложные и плодотворные обходные пути, на творческую разрядку закованных в броню внутренних переживаний.

Однако и чисто внешняя скрытность представляет большой интерес для социальной психологии. Являясь антитезой откровенности, скрытность выражает противопоставление индивидом себя данной общности, которую он рассматривает как в той или иной мере чуждую. Чем более он видит в ней чуждую среду, тем интенсивнее его внутренние усилия к скрытности, хитрости, обману окружающих. Эти усилия, как и перечисленные выше эмоции, опираются на определенный физиологический механизм. Если доверие и правдивость составляют простейший остов общности, то скрытность и лживость отвечают сложности ее структуры, означают отрицание индивидом общности. Как видим, одной стороной это психическое явление относится к области социологии, и историк вправе рассматривать такие явления, как замкнутость, духовное одиночество или, скажем, профессиональную деятельность шпиона, в чисто социологическом плане, а в то же время явления скрытности и лживости в известной мере поддаются сейчас электрофизиологическим методам регистрации и фармакологическому воздействию.

Обобщая, можно сказать: и неправда как ложь и неправда как умолчание относятся к миру человеческих отношений и в генезе представляют собой выражения обособления индивида в некоторой общности.

Обратное можно сказать о доверии и правдивости. Простейшие выражения открытости между людьми: смотреть друг другу в глаза, улыбаться друг другу. Это — знак ощущения “мы”. Улыбка ребенка показывает возникающее и развивающееся его общение с окружающими взрослыми как составляющими с ним одно “мы”.

Но только в раннем детском мирке и существует это дистиллированное “мы”, не замутненное хоть в малой мере уходом индивида в себя — его обособлением. Последнее значит, что на нем скрестились хотя бы два разных “мы”, вызвав в нем трудные состояния нервной системы, эмоции, аффекты, которые позже интериоризуются. Индивид — это не микроскопическое “мы”, уплотненное до точки, а пункт пересечения нескольких, многих, множества отношений “мы и они”. Индивид выбирает, сомневается — он примыкает или хоть прикасается то к одному “мы”, то к другому, то к третьему. Отсюда-то и рождается его внутренний мир, в том числе его высшие внутренние качества: сознание, мышление, воля. Пожалуй, можно сказать, что сознание личности тем выше, чем большее число многообразных “мы” в ней соперничает, т.е. чем шире объем ее социально-психических отношений.

Воля рождается в процессе этого выбора, формируется в недрах личности как пункта пересечения. Наука о человеческой воле не может быть обособлена от социальной психологии. Первый шаг анализа воли — исследование отказа непроизвольно подчиняться, следовательно, опоры личности (мысленной или реальной) на другие общности, на другие авторитеты. Воля формируется первоначально как негативный акт — акт непослушания, неповиновения, отрицания. Лишь в своем более высоком развитии она выступает как стремление к поставленной позитивной цели, т.е. к цели, сознательно избранной из множества потенциально возможных, наконец, к цели, самостоятельно сконструированной мышлением самого индивида.