Немецкая классическая философия религии - Пушкарева М. А.. Страница 52

Все вышеприведённые рассуждения и ссылки на первоисточник говорят о том, что философские взгляды Маркса (причём как раннего, так и позднего) не так уж далеки от классических. Наше упоминание о принципе рассудка также свидетельствует в пользу той мысли, что дух классической рациональности, свойственный марксовым схемам, отталкивается от признания рассудка в качестве основы всякой разумности, ибо рассудок есть причина в собственном смысле, причина того, что существует по необходимости.

Авторитет Маркса-мыслителя основан прежде всего на несомненности его оригинального вклада в движение "младогегельянской" мысли. С университетских лет Маркс достаточно близко контактировал с такими наиболее видными гегельянцами, как Б. Бауэр, Ф. Кёппен, затем А. Руге, М. Гесс, Ф. Энгельс. Некоторые тексты молодого Маркса написаны благодаря сотрудничеству с Б. Бауэром, А. Руге, М. Гессом. Вместе с тем необходимо отметить, что молодой Маркс проявил уже в то время высокую степень самостоятельности, что в итоге обогатило достижения гегельянской школы.

Своеобразным развитием фейербаховской философии религии как "иллюзорного самосознания стало у Маркса истолкование идеологии как "превращённого сознания", отражающего реальность в "перевёрнутом" виде. Отсюда Маркс, синтезируя младогегельянский критицизм с его собственно гегелевским прообразом, выдвинул достаточно оригинальный метод интерпретации социальной истории.

В письме к Л. Фейербаху от 11 августа 1844 года Маркс отмечает, что у Бауэра с его верой во "всемогущество критики", последняя "превращается в некое трансцендентное существо" (См.: Маркс К., Энгельс Ф, Соч. 2-е изд. Т. 27. - С. 382). Таким образом возникает новая религия, поскольку в качестве Абсолюта здесь выступает Критика (с большой буквы), которая определяет, собственно, всё значительное в человеческой истории. Это действительно так: "воспроизводство или налаживание сакральной связи человека с абсолютом" и есть религия (См.: Пивоваров Д.В. Религия //Современный философский словарь. - Лондон: "Панпринт", 1998. - С. 738-744).

"Абсолютная Критика", подчёркивает Маркс, с её "бесконечным самомнением" ставит себя выше наций, ожидая, чтобы последние, ползая у её ног, молили её о прояснении их сознания" (См. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т. 2. - С. 169). "Критика" убеждена, таким образом, что "критикование", т.е. духовная деятельность, "даёт духовный перевес" (См.: Там же). Но ради чего? - спрашивает Маркс. Ведь, данный "перевес" - ничто без его "материального носителя". Иное дело - социалистическая критика общественных устоев как "действительная человеческая деятельность индивидуумов, являющихся активными членами общества". Такая критика "проникнута практикой" (См.: Там же. - С.169).

По мнению Маркса, Бауэр не понимает самой сути критики. Ведь смысл реальной критики - не "в бесконечном словоизвержении" по любому поводу. Критика словом является действительно неотразимой лишь в том случае, если она подкрепляется "критикой делом" и больше всего - "оружием революции" (См.: Там же. - Т. 1. - С. 447-448).

Итак, Маркс исходит из идеи органического единства слова и дела. Однако в онтологическом уравнении говорящего и действующего бытия Маркс упускает истинное определение слова, мысли, идеи как сущности, которая бытийствует. Ведь дело философа может превращаться не только в моралистическую проповедь, учительство или социальную агитацию, но и в участие в различных преследованиях. Потому-то Шеллинг так и настаивает на том тезисе, что следует исходить не из того, что должно быть, а осмысливать то, что есть и будет, т.е. исходить не из сущности, а из существования. Итак, в деле истолкования философского праксиса были сдвинуты акценты. Философия в трудах молодых Маркса и Энгельса постепенно стала превращаться в революционную силу, т.е. в "политический акт" (См.: Там же. - Т. 1. - С. 448).

Бауэр ответил на критику Маркса и Энгельса в издававшейся им "Всеобщей литературной газете". Он употребил литературный приём, который незадолго до этого использовал Шеллинг, утверждавший, что Гегель не понял его "philosophia prima".

Указывая на тот момент, что Маркс не понял истинного смысла философии самосознания, Бауэр отстаивал следующую идею: Маркс и Энгельс восстали против свободы духа, что "защитники массы" сами бедны мыслью, но в то же время возомнили себя "бог весть сколь великими оттого, что они выступили сторонниками эмансипации и догмы о "правах человека" (См.: Там же. - Т. 2. С. 95).

Маркс, считает Бауэр, пытается увидеть в "коммунизме", защищающем "массу", исключительно только позитивное. Но это - совершенно некритическое восприятие теории и практики коммунизма. Данное замечание Бауэра нельзя признать справедливым, поскольку, если заглянуть в "Экономическо-философские рукописи" (1844), то там можно увидеть то, как Маркс последовательно пытается отстоять идею историзма в своём понимании социалистических учений и их возможного аналога в действительности.

По мнению Бауэра, Маркс создаёт другой, отличный от "Критики", фетиш страдающую и будто бы жаждущую перемен "массу". Но так ли это? Ведь практически единственным желанием "массы" является обладание собственностью. Маркс же, осуждая обуржуазивание, не видит, что "масса хочет быть буржуазной" (См.: Bauer Br. Vollstandige Geschichte des Parteikampfes. Leipzig, 1844, vol. 1. - S. 40-72).

Как только масса обзаводится собственностью (пусть даже в её "общественной форме"), она сразу же восстаёт против всего человеческого. По существу "масса" - "враг духа", поскольку смотрит на ценности культуры только с позиции интересов её сиюминутного существования. Поэтому прогресс в духовной культуре должен исходить "не от массы", а "от гениальных личностей", которые одни только и имеют право на "Критику", поскольку вооружены философией самосознания" (Ibid. - S. 38-39).

Конечно, Маркс, считает Бауэр, может успешно возразить в том плане, что "пролетариат" отличен от "массы", что он ориентируется на все "передовые достижения промышленности. Но "пролетариат", этот "фетиш Маркса" органическая часть "массы" и в силу этого - "эгоистический, а вовсе не революционный класс" (См.: Bride W. Mc. The philosophy of Marx. - London, 1976. - Р. 40-42).

В скобках отметим, что Маркс вовсе не фетишизировал пролетариат. В письме к своей жене он, например, писал следующее: "Однако не любовь к фейербаховскому "человеку", к молешоттовскому "обмену веществ", к пролетариату (Подч. мной. - А.Л.), а любовь к любимой, именно к тебе, делает человека снова человеком в полном смысле этого слова" (Маркс К. - Женни Маркс [письмо из Манчестера от 21 июня 1856] //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. - Т. 29. - С. 435).

Пролетариат действительно поставлен в жёсткие, изнурительные условия физического труда, но это означает по существу только то, что он в силу данных условий не может выйти за границы обыденной посредственности. Пролетарии, развивает свою мысль Бауэр, будут боготворить того капиталиста, который обеспечит им более или менее сносную жизнь. Поэтому ничего "революционного" в пролетариях нет.

Принцип "созданное трудом принадлежит труду" есть "социалистическая догма". Массы могут, разумеется, уверовать в то, что им принадлежит всё, объединиться вокруг лозунга "владыкой мира будет труд", но именно это может привести общество к катастрофе, ибо будут утеряны возможности проявления человеческой индивидуальности.

Бауэр последовательно развивает идею о том, что любая попытка превратить мечту о народном правительстве в реальность неизбежно приводит к "экспансии власти". Об этом говорит исторический опыт. Так, идеологами революции во Франции были атеисты. Однако Робеспьер был вынужден в конце концов на место "религии разума" ввести "религию Разумного существа", (статуе "свободы" поклонялись как Богине). Революция проповедовала принципы "свободы", "равенства" и "братства", а закончила кровавым террором (так случилось и у нас!). При "революционном государстве", полагает Бауэр, равенства не может быть уже потому, что "официальных лиц" будет много больше, чем в современном государстве бюрократов (См.: Там же. - С. 42).