От Фихте до Ницше - Коплстон Фредерик Чарлз. Страница 106

Иными словами, в марксизме есть некая фундаментальная двусмысленность. Если подчеркиваются одни аспекты, мы имеем механистическую интерпретацию исторического процесса. Если подчеркиваются другие, то кажется, что система требует нового появления того, что Маркс и Энгельс называли идеализмом. И это неудивительно. Отчасти марксизм является трансформацией идеализма, и в нем остаются какие-то элементы, полученные именно из этого источника. Союз между диалектикой и материализмом не такое уж простое дело. Ведь, как хорошо понимали Маркс и Энгельс, диалектика изначально имела отношение к движению мысли. И хотя они помещали диалектическое движение прежде всего в объект мышления и лишь затем и при посредстве отражения - в человеческое мышление, этот перенос, как представляется, неизбежно наводит на мысль, что исторический процесс является самораскрытием идеи. Альтернативой оказывается истолкование этого процесса как чисто механического [2].

1 "Dialektik der Natur", S. 28 (p. 54) [64: 20, 363].

2 Судя по всему, именно Энгельс с его расширением диалектики на природу дает больше всего оснований для механистической интерпретации.

375

Это довольно важный вопрос. Марксизм, предоставленный, так сказать, самому себе, имеет тенденцию разделяться на расходящиеся линии мысли. Можно акцентировать идеи необходимости, неизбежности, детерминизма, можно - идеи сознательной революционной деятельности и свободного действия. Можно подчеркивать материалистический элемент, можно - диалектический. Можно, конечно, попробовать объединить все эти аспекты, несмотря на двусмысленности, которые порождает эта попытка. Важно, однако, что даже в Советском Союзе были разные линии толкования и развития. И если появление этих различных линий мысли сдерживалось, то это произошло из-за сдерживающей силы партийной линии, вне-философского фактора, а не из-за внутренней последовательности и отсутствия двусмысленности в идеях самих Маркса и Энгельса.

В определенном смысле критика того типа, какая была предложена в этом и предыдущих параграфах [1], бьет мимо цели. Иными словами, если мы решаем рассматривать марксизм как интересное "видение" мира, то въедливая критика неизбежно представляется педантичной и вызывающей скуку. Философы, предлагающие впечатляющие картины мира, склонны брать один аспект реальности и использовать его как ключ, отпирающий все двери. И можно сказать, что въедливая критика неуместна. Ведь именно преувеличение, заключенное в этой картине, дает нам возможность увидеть мир в новом свете. Когда мы сделали это, мы можем забыть об этом преувеличении: картина достигла своей цели. Скажем, философия Маркса и Энгельса позволяет нам понять важность и широту влияния экономической жизни человека, так называемого базиса. И она может иметь подобный эффект, разбивая жесткость других картин или истолкований мира, главным образом именно из-за содержащихся в ней преувеличений. Как только мы поняли, на что обращают внимание Маркс и Энгельс, мы можем забыть о марксизме, как он изложен в их сочинениях: суть их позиции становится частью общего мировоззрения. Педантично беспокоиться о таких частностях, как точное отношение между свободой и необходимостью, точный смысл "обусловливания", точная степень, в какой мораль и ценности мыслятся как относительные, и т. д.

1 Предложенные направления критики, разумеется, совсем не новы. Они достаточно хорошо известны "буржуазным" философам, т.е. объективным наблюдателям.

376

Такой подход действительно можно понять. Но марксистская теория истории - это не просто впечатляющее видение мира, предложенное в XIX столетии, которое внесло вклад в человеческую мысль, а затем отошло на задний план истории. Это живая и влиятельная система, говорящая о себе как о научном анализе исторического развития, анализе, дающем возможность предсказания, и в то же время представляющая собой символ веры в таких кругах, значимость которых в современном мире никто не будет отрицать. Уместно поэтому указать, что превращение этой философии в догматическое кредо могущественной партии задержало естественное развитие различных линий мысли, которые, как можно было бы ожидать, в ином случае возникли бы от разных ее аспектов.

Теоретик коммунизма, возможно, ответил бы, что речь не идет о том, что философия Маркса и Энгельса была принята партией и превращена в оружие или орудие. Ведь она была им с самого начала. И именно этот факт отличает ее от всех предыдущих философских учений. Маркс всегда думал о своей философии как о средстве изменения мира, а не просто как о его интерпретации. Но хотя это, несомненно, так, возникает вопрос: подпадает ли марксизм под свое собственное представление об идеологии как о чем-то соотнесенном с преходящей экономической структурой, или же он превосходит этот статус и представляет собой абсолютную истину? Если марксизм соотнесен с ситуацией, в которой пролетариат противостоит буржуазии, он должен исчезнуть после преодоления этого антагонизма. Если же он является абсолютной истиной, то как можно примирить это утверждение с тем, что должны говорить о вечных истинах, естественных законах и т. д. Маркс и Энгельс?

И все же представляется, что всякая критика, которая основана на внутренних двусмысленностях философии Маркса и Энгельса, в определенном смысле тщетна. Если она и может оказать какое-то воздействие, то лишь на тех, кого марксизм привлек только потому, что они считали его "научным". Но она едва ли серьезно повлияет на тех, кого главным образом привлекает представленный марксизмом идеал человеческого общества. Нужно изобразить другой идеал, основываясь на более адекватном видении человека и его назначения и на более адекватном представлении о природе реальности.

Философия Маркса и Энгельса, конечно, не стояла на месте. Ее сторонники разрабатывали, к примеру, теорию познания. И ряд нынешних томистов, по-видимому, думает, что среди современных философских традиций именно марксизм, как он представлен философами Советского Союза, дает им общее основание для дискус

377

сии, поскольку настаивает на реализме в теории познания и онтологии. Эта тема выходит за рамки данной книги, но можно заметить, что, даже если реализм в указанном смысле является чем-то общим для марксизма и томизма, томизм для марксизма является "идеалистической" системой. Ведь он утверждает приоритет сознания или духа над материей. И Маркс с Энгельсом, утверждая истину материализма, отрицали именно это учение.

Глава 17

КЬЕРКЕГОР

Вводные замечания. - Жизнь и сочинения. - Индивид и толпа. - Диалектика стадий и истина как субъективность. - Идея существования. - Понятие страха. - Влияние Кьеркегора.

1

В главах, посвященных эволюции идей Шеллинга, упоминалось о том, что он пришел к различению отрицательной и положительной философии. Первая движется в области идей: это дедукция понятий или сущностей. Вторая имеет дело с фактичностью вещей, существованием. Положительная философия не может полностью обойтись без отрицательной философии. Вместе с тем отрицательная философия сама по себе проходит мимо подлинного существования. И ее главный современный представитель - Гегель.

Когда Шеллинг говорил в Берлине об этом различении, среди его слушателей был датчанин Серен Кьеркегор. Ему не очень нравилось, как немецкий мыслитель развивал свою идею положительной философии. Но он был полностью согласен с нападками Шеллинга на Гегеля. И дело не в том, что он не восхищался Гегелем или не признавал масштабности его достижений. Наоборот, он считал Гегеля величайшим из всех спекулятивных философов, мыслителем, явившим громадную интеллектуальную tour de force*. Но в этом-то, по мнению Кьеркегора, и состояла проблема гегельянства: оно было гигантской tour de force и ничем больше. Гегель пытался ухватить всю действительность в понятийную сеть своей диалектики, но существование проскальзывало сквозь ячейки.

378

Как сейчас будет объяснено, существование для Кьеркегора - это категория, соотнесенная со свободным индивидом. Для него существовать значит реализовывать себя в свободном выборе между альтернативами, в самоосуществлении. Существовать, стало быть, значит все больше и больше становиться индивидом и все меньше и меньше простым членом группы. Можно сказать, что существование есть трансцендирование всеобщности ради индивидуальности. Поэтому Кьеркегор мало симпатизирует тому, что он считает гегелевским взглядом, согласно которому человек реализует свое истинное Я или сущность пропорционально тому, как он выходит за пределы своей отдельности и становится наблюдателем целокупного времени и существования как момента жизни всеобщего мышления. В гегельянстве, по мнению Кьеркегора, нет места для существующего индивида: оно может лишь фантастическим образом универсализировать его. А то, что не может быть универсализировано, оно опускает как неважное, тогда как на деле как раз это и является самым важным и значительным. Слиться или утонуть во всеобщем - будь то государство или всеобщее мышление - значит отрицать личную ответственность и подлинное существование.