Вечная философия - Хаксли Олдос. Страница 11
В английском языке слово «личность» (англ. «per-sonality») имеет латинское происхождение, и его обертоны внушают уважение. В силу каких-то странных филологических причин англосаксонский эквивалент этого слова практически не используется. Что печально. Ибо если бы его использовали – использовали так же повсеместно, как слово «belch» используется вместо «eructation», – разве стали бы люди поднимать такую благоговейную шумиху вокруг того, что скрывается под этим определением, как в последнее время делают определенные англоязычные философы, моралисты и богословы? Personality, личность, как нас постоянно убеждают, – это высшая форма знакомой нам реальности. Но конечно, люди бы с куда большей осторожностью относились к этому утверждению, если бы вместо «personality» использовался его германский синоним «selfness», «самость». Ибо «самость», имея точно такое же значение, лишена возвышенных обертонов, свойственных слову «личность». Напротив, его основное значение сопровождается, так сказать, аккордовым диссонансом, как звук надтреснутого колокола. Ведь, как постоянно настаивали и продолжают настаивать все последователи Вечной философии, одержимое осознание своей обособленности и стремление к этой обособленности – это конечное и самое суровое препятствие на пути к постижению Бога в единении. Для них обособленность – это первородный грех, и умереть для своей самости, чувств, воли и интеллекта, – это совершенная, всеобъемлющая добродетель. Именно память об этих рассуждениях и порождает те неприятные оттенки, с которыми ассоциируется слово «самость». Излишне благоприятные оттенки значения в слове «личность» связаны частично с упомянутым выше влиянием латинского происхождения, а частично с ассоциациями с тремя лицами святой Троицы. Но лица Троицы не имеют ничего общего с лицами из плоти и крови, с которыми мы сталкиваемся в повседневной жизни, – точнее, ничего, если не считать неизбывного Святого Духа, с которым по задумке мы должны отождествлять себя, но который обычно игнорируем, предпочитая ему свою обособленную самость. То, что эта заслоняющая Бога и антидуховная самость получила то же имя, которое используется при описании Бога и Святого Духа, мягко говоря, неудачно. Вероятно, как и все подобные ошибки, она совершается пусть в какой-то мере подсознательно, но добровольно и преднамеренно. Мы любим свою самость, мы хотим, чтобы эта любовь была оправдана, а потому даем ей то же имя, которое богословы приписывают Отцу, Сыну и Святому Духу.
Но теперь ты спрашиваешь меня, как тебе искоренить это обнаженное осознание и ощущение собственного бытия. Быть может, ты мнишь, будто если искоренить его, то уйдут и все другие препятствия, и если ты мыслишь так, то мыслишь верно. Но на это я отвечу тебе вот что: без особой полной Божьей благодати, свободно дарованной Богом, и без полной и соответственной твоей способности эту благодать принять обнаженное осознание и ощущение себя искоренить невозможно. А сия способность есть не что иное, как сильное и глубокое страдание духа. Все люди страдают, но особенно те, кто осознает и ощущает свое существование. Все другие страдания по сравнению с этим – лишь детские забавы. Ибо тот истинно испытывает страдания, кто знает и ощущает не только кто он такой, но и само свое существование. А кто не испытывал сего страдания, пусть испытает, ибо, значит, еще не встречал он подлинного страдания. Сие страдание очищает душу не только от греха, но и от боли, заслуженной грехом, и учит душу обретать ту радость, которая освободит человека от осознания и ощущения своего существования. Сие страдание, если его подлинно обрести, преисполнено священного стремления, иначе человеку за всю жизнь было бы не снести и не вытерпеть его. Ибо если бы душа его не питалась каким-то образом его праведными трудами, не смог бы он снести ту боль, которую приносит ему осознание и ощущение своего существования. Ибо когда он будет обретать истинное осознание и ощущение своего Бога в чистоте духа (насколько оно возможно здесь) и ощутит, что не может сделать этого, ибо его осознание и ощущение заняты и наполнены зловонной глыбой его самого, которую он должен всегда ненавидеть, презирать и отвергать, будучи совершенным учеником Бога, получающим знания от Него самого на вершине совершенства, – тогда он обезумеет от страдания.
Каждая душа должна тем или иным образом ощутить в себе сие страдание и сие стремление настолько, насколько Бог пожелал учить своих духовных учеников по своей доброй воле и в соответствии с их телесными и душевными способностями, с их положением и состоянием, дабы настало время, когда они сольются с Богом в совершенном единении, какое могли обрести бы здесь, если бы Бог того пожелал.
Какова же природа этой «зловонной глыбы» самости, или личности, о которой нужно так отчаянно жалеть и которую необходимо умертвить, чтобы достичь «истинного познания Бога в чистоте духа»? Самую ограниченную и уклончивую гипотезу выдвинул Юм. «Человечество, – говорит он, – это не более чем сплетение или скопление различных восприятий, которые сменяют друг друга с непостижимой быстротой и находятся в постоянном потоке движения». Это утверждение почти в точности отражает взгляды буддистов, чья доктрина Анатты заключается в отрицании любой вечной души, существующей за пределами потока восприятий и различных психофизических скандх (ярко перекликающихся с юмовскими «сплетениями»), которые составляют наиболее долговечные элементы личности. Юм и буддисты дают достаточно правдоподобное описание самости в действии, но они не объясняют, как или почему эти «сплетения» становятся таковыми. Самостоятельно ли объединяются атомы восприятия, из которых они состоят? А если так, то почему, или каким образом, и в какой форме непространственной вселенной? Ответить на эти вопросы логично в терминах Анатты так сложно, что мы вынуждены отказаться от нее и принять за отправную точку, что где-то за пределами потока и внутри сплетений существует некая вечная душа, посредством которой систематизируется весь полученный опыт и которая, в свою очередь, использует этот систематизированный опыт, чтобы стать отдельной уникальной личностью. Это философия традиционного индуизма, которая противоречит и теории буддизма, и почти всем европейским религиям и мыслителям со времен Аристотеля по наши дни. Но в то время как большинство современных мыслителей пытаются описать человеческую природу через дихотомию взаимодействующих между собой психики и тела или через неразделимое единство двух этих элементов в отдельных телесных самостях, все последователи Вечной философии в той или иной форме утверждают, что человек – это триединство, состоящее из тела, психики и духа. Самость, или личность, – продукт первых двух элементов. Третий элемент (этот quidquid inceratu, et increable, как назвал его Экхарт) схож с божественным Духом, который является Основой всего сущего, – или даже тождествен ему. Конечная цель человека, смысл его существования – это любить, постигать имманентную и трансцендентную Основу и становиться ее частью. И этого отождествления себя с духовным не-я можно достигнуть, только если «умереть» для своей самости и начать жить для духа.
Что бы могло начать отрицать свое «я», если бы не было в человеке чего-то отличного от этого «я»?
Что такое человек? Это ангел, животное, пустота, мир, ничто, окруженное Богом, лишенное Бога, одаренное Богом, наполненное Богом, если оно того пожелает.
Отдельная тварная жизнь в отличие от жизни в единении с Богом – это всего лишь жизнь различных форм аппетита, голода и желания, и она не может быть ничем иным. Даже Сам Бог не может заставить творение быть в себе или в своей природе чем-то, кроме пустоты. Высшая форма тварной и природной жизни не может подняться выше этого, она может быть лишь пустым сосудом для праведности и не может быть праведной и счастливой жизнью иначе, чем через жизнь Бога в ней и в союзе с ней. И эта двоичная жизнь совершенно неизбежно должна сводиться воедино в каждом праведном, совершенном и счастливом создании.