История Зарубежной философии - Панасюк Владимир Юрьевич. Страница 26

Глава 2. Соотношение мира физического и мира монад

Прежде чем непосредственно говорить о соотношении миров физического и монад, необходимо выяснить следующее. В согласии со многими предшественниками Лейбниц применяет понятие субстанции прежде всего к Богу. Бога он называет Единым Существом, владыкой универсума, последней причиной всех вещей и, в этом смысле, необходимой субстанцией. Из Единого Существа "черпают свою реальность не только те существования, которые заключает в себе этот мир, но даже все возможное (possibilia)". Что же касается метафизического учения о субстанции, то утверждением субстанциальности Бога оно никоим образом не исчерпывается. Лейбниц считает наиболее разумным допустить что кроме Бога, этого высшего деятельного начала, существует "множество отдельных деятелей", которые не могут быть приписаны лишь одному субъекту. Эти отдельные "деятели" и названы Лейбницем "монадами". Таким образом утвержден принцип плюральности (плюрализма), или множественности субстанции, противопоставленный всем философским трактовкам субстанции как простого, нерасчлененного единства (дуализм, монизм). "Монада, о которой мы будем здесь говорить, - пишет Лейбниц - есть не что иное как простая субстанция, которая входит в состав сложных; простая, значит, не имеющая частей", - так начинает Лейбниц свою работу "Монадология". И продолжает: "А где нет частей, там нет ни протяжения, ни фигуры и невозможна делимость Эти-то монады и суть истинные атомы природы, одним словом элементы вещей". Дальнейшее размышление логично и последовательно постулирует, что монада, будучи целостной, неделимой, непротяженной субстанцией, не подвержена обычным процессам рождения и гибели. Дальнейшее размышление логично и последовательно постулирует, что монада, будучи целостной, неделимой, непротяженной субстанцией, не подвержена обычным процессам рождения и гибели. Рождается она только вместе с актом творения. На монаду нельзя подействовать каким-либо внешним, материальным образом: "Монады вовсе не имеют окон, через которые что-либо могло бы войти туда или оттуда выйти". А вследствие этого монады противопоставлены также и традиционному атомистическому пониманию субстанциального первоначала. По справедливой оценке ряда исследователей философии Лейбница, в первой части "Монадологии" субстанция, или монада, рассмотрена Лейбницем скорее в традиционном логико-метафизическом аспекте. Однако Лейбниц в своем рассуждении о монадах - и соответственно о принципах мира - идёт дальше.

Мыслитель убеждён, что монады должны быть наделены какими-то свойствами. Иначе с их помощью нельзя будет объяснить изменения вещей. Свойства должны отличать одну монаду от другой. И вот здесь, как раз применительно к монадам, Лейбниц формулирует принцип индивидуации, один из наиболее важных в философии. Иногда его называют также принципом многоразличия, дифференцированности. "Каждая монада необходимо должна быть отлична от другой. Ибо никогда не бывает в природе двух существ, которые были бы совершенно одно как другое и а которых нельзя было бы найти различия внутреннего или же основанного на внутреннем определении". Включая принцип индивидуации в ткань монадологии (учение о монадах) , Лейбниц придает ему уже не только логико-метафизический, но и широкий онтологический смысл: монады мыслятся как идеальные первокирпичики всего бытия. Они - сущности, "внедренные" в каждое из тел природы и причастные к многоразличию, уникальности их проявлений и изменении.

С целью объяснить не только общие, но и конкретные свойства монад, философ наделяет эти идеальные первосущности способностью восприятия (в оригинале - perception), отличая её, однако, от способности апперцепции, или сознания. Лейбниц ведёт речь о так называемых неосознаваемых восприятиях, приписываемых всем без исключения монадам, включая монады физических тел. Он впрямую выступает против Декарта: хотя последний верно предположил наличие в уме человека врождённых идей, он и его последователи ошиблись, не "внедрив" и во всё, что существует вне человека, "неосознаваемые восприятия", т. е. определенную степень духовности. Её Лейбниц также называет стремлением (в оригинале - appetition). Благодаря наличию таких восприятии, т. е. перцепций и стремлений, монады в определенном смысле можно было бы уподобить душам, замечает Лейбниц. Однако более разумным он считает назвать их просто монадами, или, используя ещё аристотелевский термин, энтелехиями. Под "энтелехией" издавна понимали движущий принцип, "изначальную силу", совершенство, самодовление, самодостаточность. Именно эти свойства Лейбниц и приписывает монадам.

Таким образом, Лейбниц делает принцип монад именно универсальным основанием философии. Монады выступают: как "истинные атомы" бытия природного универсума (онтологический аспект); как субстанция человека, позволяющая объяснить и его тело, и душу (антропологический аспект); как источник сознания, скрытого (перцепция) или явного (апперцепция) (гносеологический аспект); как нравственная самость (этический аспект); как источник самодвижения, саморазвития, постоянной изменчивости мира (динамический, в тенденции - диалектический аспект), как основа логического, метафизического, научного объяснения (методологический научно-теоретический аспекты). И хотя такого четкого обозначения аспектов у самого Лейбница нет, в свете последующего развития философии и истории философии их вполне оправданно различают.

В системе, созданной Лейбницем, Бог играет роль абсолютного центра. Поэтому неудивительны старания философа предоставить многочисленные и разные доказательства существования Бога.

Самым известным из них является рассуждение из "Начал природы и благодати": "Почему существует нечто, вместо ничто?" Это самый радикальный метафизический вопрос. Античным ученым казалась достаточной менее острая форма: "Что такое бытие?" Однако после того, как западная метафизика обогатилась библейским креационизмом (философское учение о сотворении Богом мира, вселенной и жизни из ничего), вопрос изменился коренным образом.

У Лейбница вопрос "Почему есть бытие" приобретает особенно острый характер ещё и потому, что он связывает его с "принципом достаточного основания", впервые разработанным и сформулированным им следующим образом: "Ничто не происходит без достаточного основания": в бесконечной цепи явлений нельзя не найти основания, почему данное явление совершается так, а не иначе.

В свете этого принципа вопрос о бытие, очевидно, уже должен бы стать более точным: "Почему существует что-то, а не ничто?"; "Почему существующее именно такое, а не иное?"

На первый вопрос Лейбниц отвечает, что основание объясняющее бытие, не может находиться в ряду случайных вещей ибо случайное всегда нуждается для определения в другом основании. "Значит, достаточное основание, которое в свою очередь не нуждалось бы в другом основании, должно находиться вне этого ряда вещей случайных и заключаться в субстанции, которая составляет причину этого ряда или есть необходимое существо, само в себе носящее основание своего бытия, в противном случае нет никакого другого достаточного основания, на котором можно было бы остановиться. Такая последняя причина вещей называется Богом".

Ответ на второй вариант вопроса найден Лейбницем в совершенстве Бога. Вещи и явления являются такими, а не иными потому, что способ их бытия наилучший из возможных способов существования, а гармония в мире предустановлена самим Творцом. Вообще могло бы существовать множество миров (множество способов бытия), но создан только один, этот, наш. "Из высочайшего совершенства Бога следует, что при творении универсума Он избрал план наилучший, соединяющий в себе величайшее многообразие вместе с величайшим порядком. Наиболее экономичным образом распорядился Он местом, пространством, временем; при помощи наипростейших средств Он произвел наибольшие действия - наибольшее могущество, наибольшее знание, наибольшее счастье и наибольшую благость в творениях, какие только доступны универсуму. Ибо так как все возможности в разумении Бога по мере своих совершенств стремятся к осуществлению, результатом всех этих стремлений должен быть наиболее совершенный действительный мир, какой только возможен. Иначе сложно указать основания, почему вещи сотворены именно так, а не иначе.