Выбранное - Митьки Митьки. Страница 18
– И что же ты с ней сделал?
– Застрелил!
Тут пауза. Я ничего не вижу еще, но слышно, как у Бори с похмелья чердак поехал; он совсем растерялся, не понимает еще:
– Как… чем застрелил?
– А вот пистолетом!
– Как пистолетом… разве он стреляет?.. Как ты ее застрелил?..
– А вот так! (Слышен резкий стук деревянного пистолета об стол.)
Тут очень долгая пауза, и потом Боря, совершенно изнемогшим голосом, даже без всякого выражения:
– Глеб, Глеб!.. Вспомни, как ящерица была живая, играла с тобой, и вот теперь она лежит раздавленная… Как же ты мог?
– Закон такой!!!
Чтобы снизить свинцовую тяжесть этого мифа, митек-рассказчик часто прибегает к барочной пышности украшений. Так, если в начале мифа Гребенщиков обращается к своему сыну просто: «Глеб», то в последних фразах он почтительно, испуганно именует его «Глебом Егорычем», сопровождая свои слова цитатами: «Глеб Егорыч, не стреляй!», «Глеб Егорыч, что с Груздевым делать будем?» и «Глеб Егорыч, да ведь это вещи с убийства Груздевой!»
Отношение же Глеба к отцу на всем протяжении мифа можно смело уподобить отношению старослужащего («деда») или вора в законе к надоедливому молодому салажонку.
На 90 процентов снимает напряжение такой конец мифа: после фразы Глеба «Закон такой!» (кстати, на исполнениях этой реплики Д. Шагин окончательно сорвал себе голос) Борис Гребенщиков падает в обморок, а Глеб, подождав, когда отец очнется, сообщает ему: «Ты не сознание, ты совесть свою потерял! Удостоверение и оружие на стол!» («Место встречи изменить нельзя», 3-я серия).
Вывод из вышеизложенного ясен: митьковский миф-катастрофа будет развиваться в самостоятельный литературно-пластический жанр искусства, постепенно отдаляясь, хотелось бы надеяться, от митьковской правды-катастрофы.
Чтобы не заканчивать эту часть на такой угрюмой ноте, напомню об антитезе – о митьковском мифе-подвиге, почти постоянном контрапункте, полифонии мифа-катастрофы.
Не думаю, чтобы тут понадобились какие-либо комментарии.
Нынче у нас на дворе стоит 1988 год, который можно обозначить по-разному. Мало кто помнит, годом чего именно считает этот год ЮНЕСКО, но два обозначения известны и малолетнему ребенку: это год тысячелетия Крещения Руси, а кое-кому важнее оказывается то, что это год Дракона.
Помнится, в начале года на каждом перекрестке стоял мордастый кооператор, торгующий свечами-драконами, серьгами-драконами, календарями-драконами; зловещий силуэт дракона оказался людям ближе, чем память о тысячелетии нашего Крещения.
А ведь дракон – это не лошадь, не кошка, не собака, не заюшка… Во всяком пресмыкающемся видно преобладание демонических черт, а в драконе – и подавно.
Не будем рассусоливать: давайте представим себе, какой страх и горечь испытал Глеб Гребенщиков, увидев в своем доме живого, настоящего дракона, ожившего антипода Крещения!
Трехлетний ребенок слишком мал, чтобы понять разницу между условным драконом и маленькой ящерицей, но достаточно чувствителен, чтобы увидеть расстановку сил. Он увидел, что его родители поддались наваждению и поклоняются дракону, а стало быть, всякие переговоры с ними, всякие увещевания бесполезны.
И Глеб Гребенщиков, чтобы спасти родителей от чар, на своем уровне повторил подвиг Георгия Победоносца.
1988
Часть седьмая.
МИТЬКИ И ЭПОХА НТР
Как митьки относятся к прогрессу? Мне приятно констатировать, что митьки и в этом вопросе занимают самую мудрую позицию: они никак к нему не относятся.
Но нельзя же никак относиться к продукции эпохи НТР, в изобилии встречающейся там и сям. Опишем это отношение сжато и без лишних эмоций, неизбежных, впрочем, в описании столь трагических вещей.
Продукцию эпохи научно-технической революции можно условно разделить на два класса: продукция эпохи неразвитой НТР, окружающая нас в реальной действительности, и продукция эпохи развитой НТР, знакомая нам по зарубежным фильмам и выставкам достижений народного хозяйства.
К предметам неразвитой НТР митьки испытывают щемящее чувство, похожее на жалость к уродливому ребенку. Таково их отношение ко всяким землечерпалкам, бетономешалкам, говномолотилкам.
С нежностью относятся митьки к кирпичным заводским трубам (в известном митьковском гимне «Мы проснулись с тобой после праздничка» про трубы говорится уже прямо с любовью: «Погляди на поля золотые, на фабричный клубящийся дым…»).
Радует митьков и такой предмет, как американского происхождения танкер «Либерти», стоящий сейчас на приколе у моста Лейтенанта Шмидта (этот корабль был во время второй мировой войны за ветхостью списан из американского флота. Будучи подобран нами, он, утратив американское имя и подданство, верой и правдой служит уже больше сорока лет).
В общем, митьки терпимо относятся к продукции эпохи слаборазвитой НТР, они даже могут пользоваться предметами и средствами производства этой эпохи.
Хотя всякую техническую документацию митек воспринимает как филькину грамоту, он многое умеет. Митек может просчитать теодолитный ход, перевести подпитку котла с регулятора на байпас, раскурочить отбойным молотком мостовую – все это он сделать может.
Может, но не хочет (как, впрочем, и весь советский народ).
Совсем по-другому митьки относятся к продукции эпохи развитой НТР, и серьезность этого отношения доказывает наличие специально выработанной терминологии.
Для всестороннего описания достижений эпохи развитой НТР митьками выработано два термина:
ВИДАК – видеомагнитофон, лучше всего импортный.
ШМУДАК – почти любой, кроме видеомагнитофона, продукт, произведенный в развитых капстранах.
Первоначально в митьковской среде шмудаком называлась культурно-бытовая аппаратура, но затем этим термином стал обозначаться любой предмет, отвечающий по крайней мере одному из следующих признаков:
1. Качественно воспроизводит музыку и пение.
2. Выполнен из пластика или металла, в оформлении преобладают черный и серебристый цвета.