Постструктурализм, Деконструктивизм, Постмодернизм - Ильин Илья. Страница 12
"логоцентрической традиции" и в каждом из них пытается вы
явить источник внутреннего противоречия, якобы опровергаю
щего открыто отстаиваемый ею постулат первичности речи
(причем, речи устной) по отношению к письму. Причем, по
аргументации Дерриды, суть проблемы не меняется от того, что
существуют бесписьменные языки, поскольку любой язык спо
собен функционировать лишь при условии возможности своего
существования в "идеальном" отрыве от своих конкретных носи
телей. Язык в первую очередь обусловлен не "речевыми собы
тиями" (или "речевыми актами") в их экзистенциальной непо
вторимости и своеобразии, в их зависимости от исторической
конкретности данного "здесь к сейчас" смыслового контекста, а
возможностью быть неоднократно повторенным в различных
смысловых ситуациях.
Иными словами, язык рассматривается Дерридой как соци
альный институт, как средство межиндивидуального общения,
как "идеальное представление" (хотя бы о правилах грамматики
Отсутствие "первоначала" 37
и произносительных нормах), под которые "подстраиваются" его
отдельные конкретные носители при всех индивидуальных от
клонениях от нормы -- в противном случае они могут быть
просто не поняты своими собеседниками. И эта ориентация на
нормативность (при всей неизбежности индивидуальной вариа
тивности) и служит в качестве подразумеваемой "допол
нительности, выступая в виде "архиписьма", или прото
письма", являющегося условием как речи, так и письма в узком
смысле слова.
При этом внимание Дерриды сосредоточено не на проблеме
нарушения грамматических правил и отклонений от произноси
тельных норм, характерных для устной, речевой практики, а на
способах обозначения, -- тем самым подчеркивается произволь
ность в выборе означающего, закрепляемого за тем или иным
означаемым. Таким образом, понятие "письма" у Дерриды вы
ходит за пределы его проблематики как "материальной фикса
ции" лингвистических знаков в виде письменного текста: "Если
"письмо" означает запись и особенно долговременный процесс
институированных знаков (а это и является единственным нере
дуцируемым ядром концепции письма), то тогда письмо в целом
охватывает всю сферу применения лингвистических знаков.
Сама идея институирования, отсюда и произвольность знака,
немыслимы вне и до горизонта письма" (148, с. 66).
В данной перспективе можно сказать, что и вся первона
чальная устная культура древних индоарийцев состояла из ог
ромного количества постоянно пересказываемых и цитируемых
священных (т.е. культурных) текстов, образовывавших то
"архиписьмо", ту культурную "текстуальность мышления", через
которую и в рамках которой самоопределялось, самосознавалось
и самовоспроизводилось сознание людей той эпохи. Если встать
на эту позицию, то можно понять и точку зрения Дерриды,
рассматривающего исключительно "человека культурного" и
отрицающего существование беспредпосылочного "культурного
сознания", мыслящего спонтанно и в полном отрыве от хроно
логически предшествующей ему традиции, которая в свою оче
редь способна существовать лишь в форме текстов, составляю
щих в своей совокупности
"письмо".
Отсутствие "первоначала"
Другой стороной этой
позиции является признание
факта невозможности оты
скать "предшествующую" лю
бому "письму" первоначаль
ную традицию, поскольку любой текст, даже самый древний,
38
обязательно ссылается на еще более ветхое предание, и так до
бесконечности. В результате чего и само понятие конечности
оказывается сомнительным, очередной "метафизической иллюзи
ей, где культурное "дополнение" присутствует "изна
чально", или, по любимому выражению Дерриды, "всегда уже":
"... никогда ничего не существовало кроме письма, никогда
ничего не было, кроме дополнений и замещающих обозначений,
способных возникнуть лишь только в цепи дифференцированных
референций. "Реальное" вторгается и дополняется, приобретая
смысл только от следа или апелляции к дополнению. И так
далее до бесконечности, поскольку то, что мы прочли в тексте:
абсолютное наличие. Природа, то, что именуется такими слова
ми, как "настоящая мать" и т. д., -- уже навсегда ушло, нико
гда не существовало; то, что порождает смысл и язык, является
письмом, понимаемым как исчезновение наличия" (148, с. 228).
Исследователи Западной Европы и США в общем едино
душны в определении основной тенденции работ французского
ученого. Лентриккия характеризует ее как "попытку разрушить
картезианское "я" (295, с. 384), Х. Шнейдау -- как "банкрот
ство секулярно-гуманистической традиции" (351, с. 180). Пере
водчица на английский язык книги "О грамматологии" и автор
авторитетного предисловия к ней Г. Спивак несколько по-иному
сформулировала "сверхзадачу" Дерриды, определив ее как по
пытку "изменить некоторые привычки мышления" (149, с.
ХVIII). Наиболее заметные последствии этих изменений сказа
лись в новом способе критического прочтения литературных
текстов. Дж. Эткинс, в частности, отмечает, что для Дерриды
любое "письмо" (т. е. любой культурный текст) никогда не
является простым средством выражения истины. Это означает,
помимо всего, что даже тексты теоретического характера
(литературоведческие и философские) должны прочитываться
критически, иными словами, подвергаться точно такой же ин
терпритации, как и художественные произведения. С этой точки
зрения, язык никогда не может быть "нейтральным вместили
щем смысла" и требует к себе обостренного внимания (70, с.
140). Деррида и его последователи, замечает Эткинс, не только
отстаивают этот тезис теоретически, но и часто демонстрируют
его формой изложения своих мыслей; недаром постструктурали
сты и деконструктивисты постоянно обвиняются своими оппо
нентами в преднамеренной затемненности смысла своих работ.
В связи с этим следует обратить внимание еще на одну
особенность аргументации Дерриды. Если в обычном "фило
софски-бытовом" сознании "снятие" имеет довольно отчетливый
смысловой оттенок "разрешения" противоречий на конкретном
Игровая аргументация 39
этапе их существования, упрощенно говоря, характер временного
разряжения напряжения, то в толковании франдузского уче
ного, как мы уже видели хотя бы на примере "дополнения", оно
понимается исключительно как возведение на новую, более
высокую ступень противоречивости с сохранением практически в
полном объеме прежней противоречивости низшего порядка. В
результате чего создается впечатление отсутствия качественного
перехода в иное состояние -- вместо него происходит лишь
количественное нагнетание сложностей. Отсюда и то ощущение
постоянного вращения исследовательской мысли вокруг ограни
ченного ряда положений, при всей бесчисленности затрагивае
мых тем и несомненной виртуозности их анализа. При этом
сама мысль не получает явного, логически упорядоченного раз
вития, она движется скачкообразно, ассоциативно (над всем
господствует "постструктуалистская оптика" стоп-кадра ), все
время перебиваясь отступлениями, львиную долю которых со
ставляет анализ различных значений слова или понятия, обу
словленных его контекстуальным употреблением. Иногда изло
жение материала приобретает характер параллельного повество
вания: страница разбивается на две части (если не больше)
вертикальной или горизонтальной чертой и на каждой из этих
половин помещается свой текст, со своей логикой и со своей