Этика для нового тысячелетия - Гьямцхо́ Нгагва́нг Ловза́нг Тэнцзи́н "Далай-лама XIV". Страница 9

Теперь давайте вернемся назад и рассмотрим, как мы обычно относимся к идее собственного «я». Мы говорим: «Я высокий; я малорослый; я сделал это; я сделал то», – и никто не задает нам по этому поводу вопросов. Совершенно ясно, что мы имеем в виду, и каждый с удовольствием принимает эти условные обозначения. На данном уровне мы существуем в полном соответствии с такими заявлениями. Эта условность является частью ежедневного общения и вполне согласуется с жизненным опытом. Но это не значит, что нечто существует единственно потому, что о нем говорят, или потому, что есть слово, относящееся к нему. Никто ещё не нашёл единорога!

Условные соглашения могут быть признаны действительными, если они не противоречат знанию, полученному в опыте либо через умозаключение, и когда они служат основанием для обыденного речевого общения, в рамках которого мы используем такие понятия, как истинность и ложность. Но это не мешает нам понимать то, что, будучи вполне удовлетворительным в качестве условного соглашения, наше «я», вместе со всеми другими явлениями, все равно существует в зависимости от ярлыков и понятий, которые мы прилагаем к нему. Рассмотрим в этом контексте тот случай, когда мы, по ошибке, в темноте принимаем свернутую веревку за змею. Мы замираем в испуге. Хотя на самом деле то, что мы видим, – всего лишь кусок веревки, о котором мы позабыли, из-за недостатка освещения и благодаря ошибочному представлению мы думаем, что это змея. Реально кольца веревки не обладают ни единым свойством змеи, – они существуют лишь в нашем воображении. Змеи как таковой здесь нет. Мы приписываем ее свойства неодушевленному предмету. Таково же и понятие о независимом существовании «я».

Мы можем также видеть, что и само понятие «я» относительно. Давайте подумаем вот над чем: мы часто оказываемся в ситуациях, когда ругаем сами себя. Мы говорим: «О, в такой-то и такой-то день я уж точно натворил глупостей!», и мы говорим это, гневаясь на самих себя. Это заставляет предположить, что в действительности существуют два различных «я», одно из которых совершило ошибку, а другое критикует его. Первое – это «я», подразумеваемое в связи с конкретным ощущением или событием. Второе воспринимается с точки зрения «я» как целого. Тем не менее, хотя внутренние диалоги, подобные этому, и имеют смысл, все равно в каждый данный момент существует только один поток сознания. Точно так же мы можем видеть, что осознание собственной индивидуальности как единой личности имеет много разных аспектов. Например, я сам воспринимаю себя как то «я», которое является монахом, как «я» тибетца, как «я» человека из тибетской области Амдо и так далее. «Я» тибетца возникло прежде, чем «я» монаха. Я стал послушником только в семь лет. «Я» беженца существует только с 1959 года. Другими словами, у одной и той же основы есть много назначений. Все они – тибетские, потому что именно это «я» (или индивидуальность) существует с момента моего рождения. Но все они различаются по названиям. Я считаю, что это еще одна причина к тому, чтобы усомниться в истинном существовании «я». Поэтому нельзя утверждать, что существует какая-то единственная характеристика, окончательно определяющая мое «я», или, с другой стороны, что его определяет сумма характеристик. Даже если я откажусь от одной или более из них, ощущение «я» не исчезнет.

Таким образом, нет некой единой сущности, которую мы могли бы отыскать путем анализа с целью установления своего «я». Как только мы пытаемся найти окончательное определение цельного объекта, он ускользает от нас. И мы вынуждены заключить, что этот драгоценный предмет, о котором мы так заботимся, ради которого идем на все, лишь бы обеспечить ему защиту и удобство, в итоге не более реален, чем радуга в летнем небе.

Если же правда, что ни один объект или явление, даже наше «я», не существуют по собственной природе, не следует ли нам сделать вывод, что в конечном счете вообще ничто не существует? Или что воспринимаемая нами реальность – простая проекция ума, вне которого ничего нет? Нет. Когда мы говорим, что предметы и явления могут быть удостоверены только как возникающие зависимо, что у них нет собственной внутренней реальности, существования или самотождества, мы не отрицаем существования явлений вообще. «Несамотождественность» явления скорее указывает на способ существования вещей: не независимо, но некоторым образом взаимозависимо. Будучи далек от мысли расшатать представление о реальности воспринимаемого, я уверен, что концепция зависимого происхождения дает надежный каркас, внутри которого можно разместить причину и следствие, истинность и ложность, тождество и различие, вред и пользу. Поэтому было бы совершенно неправильно делать из этой идеи выводы о нигилистическом подходе к реальности. Я абсолютно не имею в виду просто несуществование, не различающее объекты как то или это. В самом деле, если мы в качестве объекта дальнейшего исследования возьмем отсутствие самотождественности и начнем искать его подлинную природу, то мы обнаружим несамотождественность несамотождественности и так далее, до бесконечности, – из чего нам придется сделать вывод, что даже отсутствие подлинного существования существует только условно. А потому, допуская, что часто возникает несоответствие между восприятием и реальностью, важно не впадать в крайность и не предполагать, что за областью явлений скрывается некая другая область, в каком-то смысле более «реальная». Тут может возникнуть та проблема, что мы откажемся от обычного жизненного опыта как от простой иллюзии. А это было бы совершенно неверно.

Одним из наиболее многообещающих направлений развития современной науки являются квантовая теория и теория вероятностей. Представляется, что они, по крайней мере в некоторой степени, поддерживают идею зависимого происхождения явлений. Хотя я не могу утверждать, что очень ясно понимаю эти теории, но то, что на субатомном уровне становится трудно провести четкое различие между наблюдателем и объектом наблюдения, по-видимому, демонстрирует движение в сторону такого понимания реальности, которое я обрисовал. Мне не хотелось бы, однако, придавать этому излишнее значение. То, что наука сегодня считает истиной, завтра может измениться. Новые открытия означают, что все, принимаемое нами сегодня, завтра может быть поставлено под сомнение. Кроме того, какие предпосылки мы ни взяли бы в качестве базы для осознания того факта, что предметы и явления не существуют независимо, вывод будет один и тот же.

Такое понимание реальности позволяет нам увидеть, что наше резкое разграничение себя от других возникает в основном в результате наложения условностей. И вполне можно представить, что для нас станет привычной расширенная идея собственного «я», благодаря которой личность включит свои интересы в интересы других. Например, когда некто думает о своей родине и говорит: «Мы – тибетцы», или: «Мы – французы», он воспринимает себя как личность в более широком смысле, нежели пределы собственного «я».

Если бы «я» обладало самотождественностью, было бы возможно рассуждать эгоистично, изолируясь от интересов других. Но, поскольку это не так, поскольку «я» и «другие» могут быть поняты только в рамках взаимоотношений, мы видим, что интересы «я» и интересы других тесно взаимосвязаны. В самом деле, в этой картине взаимозависимо возникшей реальности мы видим, что нет личных интересов, совершенно не связанных с интересами других. Благодаря фундаментальной взаимозависимости, которая лежит в основе реальности, ваши интересы являются также и моими интересами. Отсюда становится ясным, что «мои» и «ваши» интересы тесно переплетены. В более глубоком смысле, они сливаются.

Если мы соглашаемся с более сложным пониманием реальности, где все вещи и события видятся тесно взаимосвязанными, то это не ведет к выводу, что этические принципы, определенные нами ранее, уже не могут быть поняты как имеющие обязательную силу, даже если с этой точки зрения становится трудно говорить о них как об абсолютных, по крайней мере вне религиозного контекста. Наоборот, идея зависимого происхождения заставляет нас принимать реальность причин и следствий с крайней серьезностью. Здесь я имею в виду то, что определенные причины ведут к определенным результатам и что некоторые действия приводят к страданию, в то время как другие – к счастью. В интересах каждого делать то, что ведет к счастью, и избегать того, что ведет к страданию. Но, поскольку, как мы уже видели, наши интересы сложнейшим образом переплетены между собой, мы вынуждены принять мораль в качестве необходимого средства осуществления взаимосвязи между моим желанием стать счастливым и вашим.