Этическая мысль - Автор неизвестен. Страница 36

Любовь не определяется ценностными ориентациями личности именно в силу того, что ее исток и источник - прорыв человека непосредственно к другому человеку в его действительности и конкретности, преодоление отчуждения человека от социальных связей, то есть от общества - от своей человеческой сущности, воплощенной в другом. Это обессмысливает, лишает онтологической основы опосредование человеческого общения ценностными абстракциями, которые, выполняя эту функцию, обесценивают, лишают подлинности и глубины реалии действительной жизни, теряющиеся перед величием ценностных абсолютов.

Любовь, для которой единственно подлинно значимой и определяющей всякий выбор является ценность конкретного, определенного человека, вырывает индивида из системы общепринятых целей и оценок: они становятся относительными, то есть соотнесенными с этим отдельным конкретным человеком и развитием самой любви. Они перестают быть абсолютными, а так как отношение любви не порождает новых абсолютов и не нуждается в них, то человек оказывается в сложной духовной ситуации. С одной стороны, свергнув ценностные абсолюты, он воскресает для ценностного творчества, обогащенного тонкостью и разнообразием эмоционального восприятия мира; он становится самозаконодателем, становится свободным, ибо "сердцу девы - нет закона" (А. С. Пушкин). Но, не будучи отторженным от культуры, он все же оказывается вне закона - блуждающим в одиночку отверженным. В этом проявляется ограниченность любви, связанной с узким, частичным преодолением социального отчуждения - преодолением в рамках единичного отношения. А потому отношения любящего с миром по-прежнему опосредуются абстрактными и отчужденными ценностными ориентирами, лишь лишенными статуса абсолютности. Но это "лишение" весьма существенно.

С точки зрения морального сознания любовь вполне может быть причислена либо к внеморальным, либо к аморальным явлениям, выходящим за рамки нормативной регуляции и уже в силу этого преступающим и ее содержательные установки. И в самом деле, может ли быть моральной жизненная ориентация, для которой "нет закона"?! В результате признаваемое в высшей степени нравственным отношение к человеку одновременно выступает в качестве внеморального, существующего вне антитезы должного и сущего, вне борьбы долга и склонности. Что же - движение истории нередко радует каверзными двойственностями. По-видимому, противоречивость бытия любви в мире культуры связана в данном случае с тем, что, с одной стороны, с ней связываются и в ней воплощаются сущностные, фундаментальные для человека ценности, но с другой - любовь связана с ними только по содержанию. Изменения, порождаемые любовью в ценностном сознании по способу его существования, выводят ее за рамки господствующей морали. Например, в современном моральном сознании безусловно высокое место занимают такие ценности, как "другой человек" и "моральное творчество", "свободное ценностное самоопределение" и "человек как цель, а не средство", и все они воспроизводятся в любви, что и делает ее высоконравственным явлением. Но та же любовь лишает их статуса абсолютности, отказывает им в нормативности и, таким образом, вступает в конфликт с господствующей формой морального сознания. Реализация ценностей в данном случае приводит к выходу за пределы морали в ее современной форме и демонстрирует ее историческую ограниченность. Но подобно тому как вынесенная в название очерка пушкинская строка имеет продолжение:

Одной любви музыка уступает;

Но и любовь - мелодия...

так и любовное преодоление нормативной морали оборачивается иной перспективой человеческой духовности и человеческих отношений.

"Открываемый" любовью способ существования ценностного сознания заслуживает внимания. Одна из его неповторимых особенностей внеоценочность. Народная мудрость с каким-то горьким восторгом утверждает: "Любовь зла!" Действительно, любовь заставляет в качестве высшей ценности, в качестве центра всего значимого мира признать человека далеко не идеального и скорее всего не идеального, а вполне порочного во множестве отношений, в том числе в нравственном и эстетическом (как порочен всякий конкретный и исторически ограниченный, условный человек в отличие от абстрактного и безусловного идеала). И потому она зла. Но не слепа. Любящий способен на достаточно адекватные оценки любимого, в том числе и негативные, основанные на знании и принятии существующей в данной культуре системы ценностей. Но эти оценки не имеют нормативного смысла, не порождают никаких долженствовательных выводов: в этом смысле оценка обесценивается. Она не только не определяет серьезных поведенческих решений, но и не выполняет роль пресловутого прокрустова ложа - не сужает возможности восприятия и понимания другого человека, не принуждает его подстраиваться, соответствовать себе. Умный в отношении любви волен быть глупым, красивый некрасивым, злой - добрым и наоборот. И хотя оценка существует - ее основания, ее критерии относительны и, в сущности, неприменимы к столь высокой ценности, какой является конкретный человек. Он конкретен, но любовь не позволяет сводить его к некоей единичности. В этом еще одна таинственная сила любви - ее познавательная способность.

Идея особой познавательной способности любви, ее подлинной мудрости воспроизводилась в самых различных культурах, переживала один век за другим, почти не меняясь. К ней обращались крупнейшие философские умы, и с ней были связаны многие поэтические взлеты. И "истина наизнанку" Франсуа Вийона - "Нет мудрецов умней влюбленных", созвучна стихам Руми - классика суфизма:

Душа того, кто бдит, усыплена,

И это бденье много хуже сна.

Меж тем безумье нам дарует плен

Благоразумью трезвому взамен [1].

1 Руми. Поэма о скрытом смысле. М., 1986. С. 12.

Платоновская идея приобщения к миру подлинных сущностей через прохождение трех стадий любви, "познаем настолько, насколько любим" Августина, приобщение через любовь к Богу в суфизме - эта переходящая из культуры в культуру мысль приобретает то онтологический, то гносеологический, то нравственно-этический смысл. В ней сущность любви связывается с нравственным очищением, приобщением к подлинным ценностям (воплощенным в идеях, Боге или другом человеке), прорыв к которым сквозь суету повседневности чрезвычайно труден, подобно тому как трудно прорваться к человеческой сущности сквозь блеск и шелуху явлений. Любовь "возвышает предмет до сущности, и, таким образом, предмет лишь как сущность становится объектом любви...