Сэр Найджел Лоринг - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 24

— Как непочтительно вы отзываетесь о дамах! — воскликнул король. — Если бы такие речи услышала моя любезная супруга, она призвала бы вас на Суд Любви* [В средние века собрание придворных дам и рыцарей, занимавшееся разбором любовных споров.], и вам бы пришлось держать ответ за все ваши грехи перед судом благородных девиц. И все же, я прошу вас, возьмите турнирное копье, добрый сэр Хьюберт.

— Я охотнее взял бы павлинье перо, мой повелитель. Но раз вы просите, я повинуюсь. Эй, паж, подайте мне одну из тех вон палок, и посмотрим, на что я способен.

Но сэру Хьюберту де Бегу не пришлось испытать ни свое искусство, ни удачу; для большой гнедой лошади, на которой он сидел, подобная игра в войну была столь же непривычна, как и для ее хозяина, только сердцем она была послабее; поэтому, когда она увидела направленное на нее копье, сверкающую кольчугу и бешено мчащегося коня, она взяла в сторону и галопом понеслась вдоль реки. Крестьяне на одном берегу и придворные на другом так и покатились со смеху. Сэр Хьюберт тщетно натягивал поводья — лошадь несла его все дальше через заросли дрока и вереска, пока он не превратился в трепетное пятнышко, мерцающее на темном склоне холма. В то самое мгновенье, когда противник свернул в сторону, Найджел осадил Поммерса так, что тот взвился на дыбы, отсалютовал копьем и спокойной рысью вернувшись к мосту, стал поджидать следующего противника.

— Дамы сказали бы, что наш славный сэр Хьюберт заслужил эту кару своими нечестивыми речами, — заметил король.

— Будем надеяться, что он сумеет объездить своего боевого коня, прежде чем рискнет появиться на нем промеж двух войск, — вставил Принц, — не то тугоуздость лошади противник примет за трусость рыцаря. Посмотрите, вон он несется — все еще перескакивает через каждый куст.

— Клянусь распятием, — произнес король, — хотя наш храбрый Хьюберт не завоевал славы в этом бою, зато он достоин почестей как наездник. Но мост-то все еще занят, Уолтер. Что же теперь делать? Выбьет кто-нибудь из седла этого молодого сквайра или вашему королю придется самому наклонить копье, прежде чем путь на мост станет свободен? Клянусь головой святого Фомы, я с удовольствием скрещу копье с этим благородным юношей.

— Что вы, что вы, ваше величество, — вмешался Мэнни, сердито глядя на неподвижного всадника, — ему и без того оказали довольно чести. У этого зеленого юнца и так голова закружится оттого, что он сможет хвалиться, как за один вечер выбил из седла моего оруженосца и увидел спину храбрейшего рыцаря Англии. Принесите мне копье, Роберт. Посмотрим, что я с ним сделаю.

Знаменитый рыцарь взял принесенное копье, как опытный мастеровой берет свой инструмент. Он дважды прикинул копье на руке, быстро пробежал взглядом от одного конца до другого — нет ли в дереве какого изъяна; потом, удостоверившись, что все в порядке, взял его наперевес. После этого, крепко ухватив поводья, чтобы лошадь повиновалась каждому его движению, он прикрылся щитом, висевшим у него на шее, и выехал на бой.

Ну, Найджел, молодой, неопытный Найджел, теперь тебе не помогут никакие силы природы — им не устоять против искусства и мощи такого бойца. Еще придет день, и ни Мэнни, ни сам Чандос не смогут выбить тебя из седла. А пока, даже будь у тебя и не такое неудобное, нелепое снаряжение, надежды почти нет. Падение твое близко, но когда ты увидишь знаменитые черные перевязи на золотом поле, твое доблестное сердце, не знавшее страха, зайдется лишь от изумления и радости, что тебе оказали такую честь. Скоро ты вылетишь из седла, но и в самых невероятных сновидениях тебе не могло пригрезиться, что за удивительное это будет падение.

И снова с глухим перестуком копыт по мягкому сырому лугу мчатся галопом лошади. Снова сшибаются всадники и раздается звон металла. Но теперь уже Найджел, получив удар тупым копьем прямо в переднюю часть шлема, вылетает из седла и с лязгом падает на траву.

Но Боже мой! Что случилось? Мэнни в ужасе всплескивает руками, и копье выпадает из его вдруг обессилевших пальцев. Со всех сторон с испуганными возгласами, призывая всех святых, к нему скачут всадники. Бывало ли когда-нибудь, чтобы благородная потеха завершилась так неожиданно и так страшно? Или всех обмануло зрение? Или колдовское наваждение помутило их разум? Но нет, увы, все слишком ясно: на зеленой траве лежит тело поверженного сквайра, а чуть подальше, ярдах в двенадцати, — его голова в стальном шлеме.

— Пресвятая Дева, — в отчаянии закричал Мэнни, соскакивая с лошади, — я отдал бы последний золотой, лишь бы этого не было! Как же это случилось? Что же это такое? Скорее сюда, милорд епископ! Воистину тут не обошлось без колдовства! Это дело рук самого дьявола.

Бледный епископ соскочил с лошади и сквозь толпу перепуганных рыцарей и оруженосцев протиснулся к распростертому на земле телу.

— Боюсь, услуги святой церкви уже не нужны, — произнес он дрожащим голосом. — Бедный юноша! Какой неожиданный конец! In medio vitae* [До половины дней своих (лат. — Пс. 54. 24).], как говорит Священное писание! Мгновение назад он был молод и горд — и вот голова его отторгнута от тела! Да сжалятся надо мною Господь Бог наш и святые его, да охранят меня от всяческого зла.

Слова эти вырвались из уст епископа с силой и страстью, не частыми в его молитвах. А причиной тому послужил возглас одного из оруженосцев, который, подняв с земли шлем, тотчас с испуганным видом бросил его обратно.

— Он пустой! — вопил оруженосец. — Он легкий как перышко.

— Клянусь Господом Богом, это правда! — выкрикнул Мэнни, дотронувшись до шлема. — В нем ничего нет. С кем же я сражался, отец епископ? От сего оно мира или от иного?

Чтобы лучше поразмыслить, епископ проворно вскарабкался на лошадь.

— Если тут орудует нечистый, — сказал он, — мое место там, возле короля. Certes* [Конечно (франц.).], если лошадь желта, как сера, неподалеку и сам дьявол. Клянусь, я видел, как из ноздрей у нее пошел дым с огнем. Ей в самый раз скакать с доспехами на спине, которые сражаются, хотя в них никого нет.

— Не спешите, отец епископ, — остановил его какой-то рыцарь. — Может быть, все так и есть, как вы говорите, только сотворила это человеческая рука. Когда я воевал на юге Германии, я видел в Нюрнберге металлическую фигуру, которую сделал один оружейник, — так она могла скакать на лошади и владела мечом. Если это такая же...

— Благодарю вас всех, господа, за честь, — раздался гулкий голос распростертого тела.

При этих словах даже доблестный Мэнни вскочил в седло, а несколько человек, как безумные, бросились врассыпную, подальше от ужасного тела, и лишь немногие, самые смелые, еще мешкали возле него.

— Больше всего, — продолжал гудеть голос, — я признателен благороднейшему рыцарю сэру Уолтеру Мэнни за то, что он, позабыв о своем высоком положении, снизошел до простого сквайра и скрестил с ним оружие.

— Клянусь Господом Богом, — сказал Мэнни, — если это и дьявол, у него очень изысканная речь. Я вытащу его из доспехов, черт возьми.

С этими словами он снова соскочил с лошади и, засунув руку в щель латного нашейника, крепко ухватил прядь золотистых кудрей Найджела. Найджел вскрикнул, и Мэнни окончательно убедился, что доспехи скрывают человека. В то же мгновение взгляд его упал на отверстие в нагруднике, который служил как бы забралом, и он разразился глубоким грудным смехом. Король, Принц и Чандос, которые с самого начала следили за всем происходящим издали и от изумления не могли ни вмешаться, ни вымолвить хоть слово, теперь, когда все стало понятно, давясь от смеха, подъехали к остальным.

— Вытащите его оттуда, — приказал король, держась за бока, — пожалуйста, снимите с него все это и освободите его. Много раз я бился на поединках, но, только глядя на этот, едва не вылетел из седла. Сквайр лежал так неподвижно, что мне показалось, будто удар о землю вышиб из него дух.

Найджел, и верно, пролежал все это время почти без памяти. Он знал, что с него сбили шлем, но никак не мог понять, чем вызваны всеобщее изумление и переполох. Теперь же, высвобожденный из громадной кольчуги, в которой он был заключен, как орех в скорлупе, он стоял, щурясь на яркий свет и сгорая от стыда из-за того, что придворные смеются над ним, поняв маленькую хитрость, на которую его вынудила унизительная бедность.