Темперамент. Характер. Личность - Симонов П. В.. Страница 12

Нужно ли говорить, сколь продуктивнее становится деятельность, когда компетентность сочетается с истинным призванием и талантом. Но даже в том случае, когда деятельность лишена новизны и творчества, высокий уровень профессионализма, точность и совершенство исполнения, казалось бы, рутинных операций придают этой деятельности особую привлекательность за счет удовлетворения потребности в вооруженности и тех положительных эмоций, которые возникают на ее основе. Педагогическая практика далеко не всегда и не в полной мере осознает реальность и значение этой потребности, не поддерживает и не культивирует ее. Стремясь сделать процесс обучения интересным, увлекательным для ребенка, педагог иногда апеллирует только к его любознательности, опирается только на потребность познания и… поощряет дилетантизм. Увлеченность оборачивается поверхностностью, любознательность — верхоглядством. В действительности радость узнавать должна постоянно дополняться радостью уметь и мочь, поскольку на потребность в вооружении распространяется принцип ее незаменимости удовлетворением других мотиваций.

Увлеченность делом сближает его с игрой: в процесс овладения профессией вовлекается сверхсознание и в квалификации появляются элементы творчества. Вот почему при обучении и воспитании так важно ориентироваться не только на сознание, но и на сверхсознание. Разумеется, в приобретении профессиональной квалификации решающую роль играет сознание. Участие сверхсо33 Рымарь Б. Откуда берутся неудачники? — Лит. газ., 1974, сент., № 38, с. 11.

знания иногда необходимо (в искусстве, в науке), во многих случаях желательно, но в некоторых профессиях его вмешательство недопустимо. Представьте себе творчество новых правил уличного движения водителем городского транспорта.

Степень удовлетворения потребности в вооружении оказывает огромное влияние на формирование и черты характера. Высокий уровень вооруженности, осознаваемый или неосознанно ощущаемый субъектом, делает его спокойным, уверенным, независимым, сохраняющим самообладание в сложной и быстро изменяющейся обстановке. Недостаточная вооруженность в сочетании с доминированием тех или иных первичных потребностей сообщает характеру черты тревожности, озабоченности своим положением среди людей, ревнивого отношения к успехам других, зависимости от их покровительства и поддержки. Вместо того чтобы сетовать на «дурной» или «слабый» характер воспитуемого, вместо абстрактных призывов к «исправлению» следует, в первую очередь, подумать о том, как вооружить данного человека способами удовлетворения тех его потребностей, которые представляют наибольшую социальную ценность.

Перечислить все, что входит или может входить в вооружение и в квалификацию человека, невозможно, но существует вооружение универсальное, к которому относятся воображение, фантазия, логика. Вооруженность воображением есть, в сущности, вооруженность интуицией или сверхсознанием (мы этого касались выше и к этому еще вернемся). С ранних лет ребенок обогащает свое сознание, в том числе посредством подражания взрослым. Сверхсознанием он вооружается посредством игры. Как мы увидим далее, игра тренирует также и волю — другой, не менее важный вид вооружения. Сверхсознание игра тренирует, поскольку требует от ребенка находчивости и быстроты решений в проблемной ситуации, смелости в оперировании известными правилами. В самой природе игры заложено знание норм, следование им и вместе с тем их смелое преодоление. Такова, если можно так выразиться, и техника сверхсознания. В игре оно «технически тренируется», готовя этим ребенка к применению, интуиции в тех случаях, когда придется самому впервые создавать что-либо новое, принимать нетривиальные решения. Это вооружение приобретается с удовольствием и потому угрожает вытеснить другие средства. Вот почему продуктивность, действенность и сила сверхсознания как вооруженности определяются не им самим, а тем, насколько прочно оно опирается на сознание, на знания, усваиваемые сознательно и планомерно.

Но вернемся к тому благоприятному случаю, когда субъект оказался вооружен знаниями и навыками, необходимыми для удовлетворения его биологической, социальной или идеальной потребности. Почему же и в этом случае разные люди, обладающие примерно равной силой побуждения и равной степенью вооруженности, действуют подчас весьма различно? Почему деятельность одних прекращается при столкновении с первым же препятствием, а деятельность других продолжается с удвоенной энергией? Как правило, здесь мы встречаемся с функционированием воли.

В большинстве современных руководств воля определяется как всесильный сверхрегулятор, управляющий желаниями и поступками человека. «Воля представляет собой особую форму активности человека. Она предполагает регулирование человеком своего поведения, торможение им ряда других стремлений и побуждений, предусматривает организацию цепи различных действий в соответствии с сознательно поставленными целями. Волевая деятельность заключается в том, что человек осуществляет власть над собой…»[34]. Представление о воле как феномене, противостоящем потребностям и воздействующем на них, с наибольшей категоричностью высказал Ш. Н. Чхартишвили: «Своим названием волевое поведение обязано тому обстоятельству, что ему дает начало, а также управляет им на всем его протяжении не какая-либо потребность, а сама личность как субъект воли… Эти два явления — потребность и воля — занимают, таким образом, совершенно различные места в психологической структуре личности»[35].

Сходных взглядов придерживается Е. Н. Баканов[36] полагая, что воля есть подчинение субъектом своих побуждений логике отражаемой им объективной необходимости с достижением (в пределе) их совпадения. Логику объективной необходимости отражает сознание. Значит, суть воли заключается, по Баканову, в подчинении побуждений субъекта его сознанию. Сознание, потребности (побуждения) и воля функционируют как самостоятельные и зачастую конфликтующие между собой силы. «Воля как общая способность сознания направлять поведение … выражается в сознательных, целенаправленных действиях человека»[37].

34 Общая психология. 2-е изд. М.: Просвещение, 1976, с. 392.

35 Чхартишвили Ш. Н. Проблема воли в психологии. — Вопр. психологии, 1967, № 4, с. 72—81.

36 Баканов Е. Н. Стадии развития волевых процессов. — Весты. МГУ. Сер. 14, Психология, 1977, № 4, с. 12.

37 Новинский И. И. Очерки по диалектическому материализму, М.: Наука, 1977, с. 76.

Но курильщик, решивший бросить курить, а затем не выдержавший и отправившийся за сигаретами, действует вполне сознательно и целенаправленно, ясно представляя себе все последствия своего поступка. Разве это дает нам основание назвать его поведение волевым? Нельзя считать волей и наиболее сильную, доминирующую потребность. Во-первых, явно доминирующей потребности никакая воля не нужна, как она не нужна матери, бросающейся на помощь своему ребенку. Во-вторых, тот же курильщик в приведенном нами примере или игрок, устремившийся к карточному столу наперекор всем доводам рассудка, повинуются потребности, пересилившей все остальные, и тем демонстрируют свое крайнее… безволие. Следовательно, ни сознание, ни доминирующая потребность не объясняют нам существа воли.

На наш взгляд, приведенные выше определения воли (а вернее сказать — ее описания) представляют собой отказ от решения вопроса об объективной природе воли, отказ от попыток ответить на этот вопрос научно обоснованными представлениями. В приведенных выше описаниях воля оказывается некоей таинственной (уж не мистической ли?) силой, управляющей действиями человека вопреки тем мозговым механизмам, существование и функции которых известны современной науке. Подобная позиция, как бы ни прикрывалась она научной терминологией, не может нас удовлетворить.

Мы полагаем, что филогенетической предпосылкой волевого поведения у животных является «рефлекс свободы», открытый И. П. Павловым. В сопротивлении собаки попыткам ограничить ее двигательную активность Павлов увидел несравненно большее, нежели разновидность защитной реакции. «Рефлекс свободы» — это самостоятельная форма поведения, для которой препятствие служит не менее адекватным стимулом, чем корм для пищедобывательных действий, боль — для оборонительной реакции, а новый и неожиданный раздражитель — для ориентировочной. «Не будь его (рефлекса свободы), — писал Павлов, — всякое малейшее препятствие, которое встречало бы животное на своем пути, совершенно прерывало бы течение его жизни»[38].